Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1954

Роман старейшего советского писателя, лауреата Государственной премии СССР М.Д. Соколова «Искры» хорошо известен в нашей стране и за рубежом. Роман состоит из 4-х книг. Широкий замысел обусловил многоплановость композиции произведения. В центре внимания М. Соколова как художника и историка находится социал-демократическое движение в России. Перед читателями первых 2-х книг «Искр» проходит большая часть пролетарского этапа освободительного движения в России — от I съезда РСДРП до революции 1905–1907 годов.

---

Телеграфист Кошкин передал текст телеграммы Советам рабочих ближних заводов и шахт. Побив молотком все телеграфные аппараты, он начал резать провода и в это время был арестован.

Полк вошел в город.

2

Весь день жители и дружинники укрепляли поселок — дружно, торопливо, не жалея сил. На улицы выкатывали дроги, бочки, тачки с бревнами, шкафами, тяжелыми, обитыми жестью сундуками, несли мешки с землей.

Леон ходил по улицам, смотрел на сновавших по ним мужчин и женщин, стариков и детей. «Вот, казалось бы, самые безразличные ко всему люди, и те встают на нашу сторону в самый трудный час. А будь у нас оружие — все бы они стали дружинниками. Эх, не хватает оружия! И другие заводы и шахты молчат, и крестьяне не поднялись», — с горечью думал он, и красные от бессонницы глаза его вновь обращались в сторону города. Что там делается? Начнут ли войска боевые действия сегодня? Знал Леон: тяжел и неравен будет предстоящий бой. Слишком ненадежным прикрытием от снарядов являются тачки, шкафы, сундуки и весь этот домашний скарб, что загромоздил улицы. И все больше им овладевало беспокойство за жизнь людей, за успех дела. Имеет ли он право вести плохо вооруженных людей в бой против регулярного войска? Но, вспомнив последнюю прочитанную в «Новой жизни» статью Ленина, он сказал себе словами ее заголовка: «Чашки весов колеблются». «Сегодня они сильнее нас, через день мы можем оказаться сильней. Нет, я не только имею право, я обязан повести людей в бой».

К нему подошла Дементьевна, позвала обедать:

— Ждала-ждала, истинный господь, а тебя все нет. Пойдем, хоть червячка заморишь. Я блинчиков приготовила — беленьких, с масличном…

— Спасибо, мамаша, я недавно подзакусил, даже, можно сказать, пообедал, — ответил Леон.

Подошел Рюмин и, взяв Леона под руку, увлек за собой.

— А блинчики такие пышненькие да румяные! Тебе же хотела угодить, — с обидой в голосе проговорила Дементьевна и, позвав в хату деда Струкова, отдала ему блины. — Заместо второго блюда съедите.

— Ай, молодец, старая… — восхищенно заговорил дед Струков и осекся. — Одним словом, спасибо за революционную совесть, кума.

На одной из улиц, на окраине поселка, Леон и Рюмин остановились, посмотрели вдаль. Там, внизу, в морозной дымке раскинулся город, — большой, с позолоченными колокольнями, с высокими домами и заводскими трубами в стороне. На самой большой трубе, над заводом, над заснеженными крышами домов, развевалось красное знамя, возвещая о свободе, о победе восставшего народа.

Леон кивнул в сторону города, приподнято сказал:

— Революция продолжается, Леонид Константиныч! А ты спрашиваешь, победим ли? Мы уже победили. Победили, остановив работу заводов, учреждений, создав Совет депутатов рабочих. Несколько дней город находился в руках восставшего пролетариата. Разве это не победа? Полки посылают не против побежденных и слабых, а против непобедимых и сильных.

— Ты говоришь так убежденно. Неужели ты думаешь, что эти бочки и тачки помогут нам устоять против снарядов? — грустно усмехнувшись, сказал Рюмин. — Но в оценке исторического значения этой первой нашей победы я совершенно согласен с тобой. И если хотя бы следующее поколение революционеров-марксистов доведет до конца дело, начатое нами в России в декабре тысяча девятьсот пятого года, наша смерть не будет напрасной.

— Брось ты об этом, Леонид Константиныч. Что у тебя за мрачные мысли?

— Это я только с тобой… — смутился Рюмин.

— И со мной не надо так говорить, — перебил Леон, — я тоже человек… А нам с тобой надо верить не только в правоту нашего дела, но и в то, что нам придут на помощь и мы выстоим, — сказал он и с беспокойством подумал: «А удастся ли Луке Матвеичу и Чургину поднять шахтеров?»

В стороне Вано Леонидзе с группой дружинников заканчивали сооружение баррикады. У одной из баррикад дружинники обедали. Они сидели группами, каждая вокруг глубокой глиняной чашки, и деревянными ложками ели борщ. Леон подошел к одной группе, заглянул в белое ведро. В ведре, заправленный сметаной, дымился борщ, от него в морозном воздухе стоял аппетитный запах поджаренного сала, лаврового листа.

Леон не ел с утра и обманул Дементьевну. Проглотив слюну, он подсел к деду Струкову и сказал:

— Обедаем? Приятного аппетита.

Дед Струков и Щелоков распоряжались: резали хлеб на тонкие ломтики и разливали борщ.

— Спасибо, Леон. Присаживайтесь и вы за компанию. Леонид Константинович, садитесь на сундук. Тут как все одно на троне — все видно кругом, — приглашал дед Струков, подливая горячего борща в чашку…

— Командир должен знать, чем кормят солдат революции, — сказал, подмигнув Леону, Рюмин и тоже присел в круг обедающих.

— Про харчишки говорить не приходится, спасибо Дементьевне и другим бабам. Хлеба вот только не шибко того… Ну, да мы не на званом обеде, потерпим, — медлительно, будто это не имело значения, проговорил дед Струков и добавил: — Я вам еще по блину каждому дам.

Леон взял ложку, кусок хлеба. Зачерпнув борщ, он неторопливо донес его до рта, подул и хлебнул.

— Хорош борщ! Что-то Дементьевна по-другому готовить стала, раньше так не варила, хуже, — заметил он и спросил: — Чьи это вещи?

— Комод — моей невестки, — ответил дед Струков, — а стол и сундук — не знаю, где Щелоков достал.

— Да у себя взял, где же еще? — отозвался Щелоков.

Разговор как-то сразу оборвался. Вопрос Леона о вещах сразу напомнил каждому, где он находится. Некоторые настороженно посмотрели на город. Там были войска, пушки. Что замышляют власти?

Леон обменялся с Рюминым одним им понятным взглядом, и Рюмин вдруг заговорил приподнято, как на митинге:

— Мне помнится, Энгельс, учитель рабочих и друг Карла Маркса, где-то сказал, что природа величественна, но история человеческого общества еще более величественна. Что же сказать о нашей сегодняшней схватке с самодержавием, открывающей страницы истории нового человеческого общества, общества, в котором не будет ни угнетателей, ни угнетенных? Сегодня мы являемся свидетелями и творцами великих исторических событий. Величие их состоит в том, что они открывают нам путь в новую эру человечества — в социализм! — Рюмин поправил очки, повел глазами по задумчивым лицам дружинников и с пафосом закончил. — Гордитесь, товарищи! Потомки будут смотреть с завистью и благодарностью на нас, первых солдат великой народной революции!

Некоторое время прошло в молчании, каждый размышлял над словами Рюмина и перестал смотреть на город. Да, что бы там ни думали власти, а рабочих уже не отбросишь назад — к тем временам, когда многие подпрыгивали на площади возле завода, стараясь зубами схватить намазанную медом хозяйскую булку. И дед Струков, как всегда первый, сказал, неумело скручивая папиросу:

— Правильные твои слова, Леонид Константиныч. Можно меня, старого, скажем, загубить и закрыть глаза мои, но никому не удастся закрыть глаза народу, умертвить его и заставить жить по-старому. И я так думаю: мы все равно пойдем вперед и сотрем с лица земли всех тиранов и угнетателей. Я призываю вас, товарищи и сыны: идите вперед и бейтесь насмерть с царем и со всеми, какие сидят на нашей рабочей и народной шее! Правда на нашей стороне!

Вано Леонидзе обнял деда Струкова и поцеловал:

— Спасибо, папаша. Твои слова надо записать золотыми буквами в книгу истории, чтобы они горели вечно, как огонь.

Все были взволнованы. Лица у дружинников посветлели, и каждый вновь занялся делом: одни стали укреплять баррикаду, другие — проверять и приводить в порядок оружие.

Пришел Лавренев и сказал деду Струкову:

— Старина, там тебя ищет Иван Гордеич. Баррикаду мы соорудили по последнему слову техники.

Рюмин встал и пошел устанавливать динамитные бомбы. Шел и думало словах старого рабочего — деда Струкова: «Да, что бы там ни было впереди, ясно одно: таких людей никакая сила не одолеет и не заставит жить по-старому. И как сказать? Быть может, уже сейчас русский народ добился того, чего не могли добиться целые поколения революционеров».

Леон расспросил дружинников, сколько у кого есть боевых припасов, и посоветовал расходовать их поэкономней.

— Главное, товарищи, целиться надо и не стрелять в воздух, — наставлял он дружинников. — Лошади перед баррикадой обязательно остановятся, а солдаты будут перебегать и залегать. Тут их и надо щелкать метким выстрелом. Бомбы особенно экономьте и кидайте только при больших скоплениях людей или лошадей. Раненых доставляйте в любую хату, так сказали женщины. Да они и сами помогут вам в случае нужды. И еще раз хочу вам сказать: не горячитесь зря, хладнокровие и выдержка — главное наше оружие. Мы на войне — значит надо по-военному быть и терпеливым, и горячим, и бесстрашным, смотря по обстоятельствам.