Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

• Название: Прекрасная Габриэль
• Автор: Огюст Маке
• Издательство: «Издательство Сидорович», Издательский дом «Ленинград»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905909-29-0

Это ярчайшее, захватывающее, талантливое повествование про Габриэль д’Эстре, любовницу Генриха IV. А также знакомое время: с момента перехода Генриха Наваррского в католичество и до его женитьбы на Марии Медичи. Главный герой — прекрасный голубоглазый и белокурый юноша Эсперанс, имя которого означает «надежда». Тайна его рождения покрыта мраком, кто его родители — неизвестно. Все, что у него есть, — это загадочное письмо умершей матери и рекомендация обратиться к знаменитому военачальнику капитану Крильону, чтобы передать ему это таинственное письмо. Капитан Крильон принимает Эсперанса под свою защиту, а позже выясняется, что молодой человек — его сын.

---

— Кто это говорит? — сказал, улыбаясь несколько презрительно, министр.

— Вот это, — отвечала Габриэль, показывая письмо, которое она получила у себя.

— От кого?

— Прочтите подпись.

— Брат Робер… я его не знаю.

— А я знаю! — вскричал король, схватив записку, которую прочел вслух.

«Любезная дочь, не оставляйте короля, не выпускайте его из Лувра и не допускайте приблизиться к нему вот этого человека в случае, если он встретится вам».

— Вот эта фигурка, — прибавила она, вынимая из-под мантильи глиняную статуэтку, сделанную с удивительным искусством.

— Мой бог! — вскричал король. — Брат Робер уже показывал мне эту фигуру.

— Вооруженная ножом, — сказал Сюлли, — но это чучело — чистая выдумка монаха.

— Монах, выдумавший это, — сказал король, — не из тех, которых пугают или которые стараются напугать.

Росни неприметно пожал плечами.

— Хорошо, — сказал он, — ваше величество не выедете из Лувра, а за этой фигурой будут наблюдать. Но пока, маркиза, у короля есть дела, не терпящие отлагательства. Много людей требуют его присутствия в галерее. Галерея в Лувре; мы не выйдем из ваших условий, отправляясь туда.

— Иду, — перебил король. — Росни, приложите печать к этому приказу, который я написал губернатору в Шатле; маркиза его возьмет.

— Я его жду, — сказала Габриэль.

— А я обойду галерею.

— И воротитесь?

— Сейчас.

— Вы мне клянетесь, что вы не выйдете из Лувра?

— Я слишком заинтересован тем, чтобы вам повиноваться, — сказал король, прижимая молодую женщину к своему сердцу, между тем как министр флегматически приготовлял сургуч и печать.

Генрих приподнял портьеру. Дежурный камер-лакей топнул ногой, по обыкновению, чтобы предупредить гвардейского капитана, который при этом сигнале закричал:

— Король, господа!

Генрих вышел с улыбкой на губах, с лучезарным лицом, с глазами, сияющими счастьем, как в день победы. Он подошел к придворным, число которых увеличилось и которые скоро окружили его с почтительной фамильярностью. Габриэль следовала за ним глазами. Она видела, как он направился к группе пикардийских дворян, о покорении которых объявил ему Сюлли. Один из них обратился к королю с короткой речью от имени своих друзей. Генрих отвечал несколькими словами забвения и прощения. Сцена была трогательная, и заинтересовала Габриэль, которая издали смотрела на нее. Сюлли в кабинете приложил печать к приказу и подал его маркизе, внимание которой было на минуту отвлечено. Но как только она взяла конверт, она воротилась к своей обсерватории. Дворяне благодарили короля, поникнув головой, преклонив колено. Собрание благодарило Генриха за великодушие словами признательности.

Вдруг из глубины залы раздался крик и явился монах, протянув руки.

— Берегитесь! Он здесь! — кричал он зловещим голосом, мрачно раздававшимся под сводами.

— Брат Робер! — вскричала Габриэль, и глаза ее искали Генриха.

Но король наклонился, чтобы поднять просителей, и над ним, над самой его головой, сверкнул нож в руке бледного молодого человека. Габриэль громко вскрикнула. Она узнала в убийце фигуру, присланную женевьевцем. Жан Шатель проскользнул в толпу и, воспользовавшись случаем, ударил короля ножом.

Удар, направленный в горло короля, попал выше, около рта. Он приподнялся, раненный, оглушенный, среди толпы, бледной и онемевшей от ужаса при виде крови, омочившей лицо короля.

Габриэль упала без чувств на пол. Убийца, воспользовавшись суматохой, хотел убежать. Брат Робер схватил его за шею, поднял сильной рукой и бросил к гвардейцам, шпаги которых уже были обнажены.

— Берегитесь убивать его, — сказал он, — он должен говорить!

Между тем Сюлли, дрожащий и бледный, велел отнести короля в кабинет. Общество сетовало, суматоха, горесть, бешенство были невыразимы. Брат Робер вошел в кабинет, куда Сюлли в своем волнении готов был впустить всех.

Генрих старался успокоить своих друзей. Он спрашивал о маркизе, которую привели к нему. Он улыбался бедной женщине, которая, опомнившись, плакала, видя, как течет кровь. За дверьми слышался ропот взволнованной толпы. Брат Робер, сторож мрачный и неумолимый, велел запереть двери отряду гвардейцев и омывал рану короля, дрожащими руками соединяя разрезанное тело.

— О, статуйка! — прошептала Габриэль. — О брат Робер!

— Я не мог поспеть вовремя, — отвечал женевьевец глухим голосом.

— Что это за рана? — спросил Генрих, который видел, что никто вокруг него не смел задать этот вопрос.

— Легкая, не правда ли? — сказал Сюлли со слезами на глазах.

— Да, — отвечал женевьевец.

— Ну, надо поспешить объявить это везде! — вскричал министр.

Сказав эти слова, он убежал в дверь. Брат Робер остановил его и схватил своей железной рукой.

— Вы с ума сошли, брат мой! — сказал Росни, не привыкший, чтобы ему шли наперекор.

— Останьтесь! — холодно сказал монах.

— Но, государь! — вскричал Росни. — Вы слышите голоса, которые стонут, весь город в тревоге, промедлить секунду, чтобы провозгласить короля здоровым, значит подвергать опасности государство. Занимайтесь вашими молитвами и компрессами и предоставьте нам заниматься публичными делами.

— Я вам говорю, — отвечал монах, — что зловещие слухи должны ходить по городу; я вам говорю, что государство подвергнется опасности, если будут думать, что король не при смерти. Я говорю вам, что рана опасна, что нож был отравлен.

Говоря это, он нежно сжимал руку короля и улыбался ему и Габриэль, которые понимали оба смысл пожатия руки и улыбки.

— Этот человек с ума сошел! — сказал Росни в пароксизме гнева.

— Это вы сошли с ума; вы кричите так громко, — возразил вполголоса и поспешно брат Робер. — Как! Вы государственный человек и не понимаете, что происходит! Вы не понимаете, что герцогиня Монпансье сыграла свою вторую партию и что вы помешаете ей сыграть третью и последнюю! Посмотрите на короля, он ничего не говорит, он закрыл глаза; вы видите, что он умер.

Эта мрачная фигура, освещенная огнем гения, не имела в эту минуту ничего человеческого; точно это был один из тех великих пророков, мысли, слова которого освещали, как молния, и потрясали, как гром, толпу, остолбеневшую перед их зловещими открытиями.

Сюлли посмотрел на короля, который, приложив палец к своим окровавленным губам, предписывал ему покорность и молчание. Потом он тихо опустился на руки Габриэль. Тогда женевьевец отворил дверь, которую служители Генриха заперли за ним. Он вошел в галерею; вся толпа бросилась к нему навстречу, чтобы узнать о здоровье короля.

— Что говорят?.. что такое?.. Король!.. король!.. как здоровье короля?.. — спрашивали сто голосов.

— Говорят, что король умер, — прошептал женевьевец тоном отчаяния, который вызвал трепет ужаса во всем собрании.

— Король умер!.. — повторила толпа со стоном и со слезами.

В то же время гвардейцы заставляли выходить из галереи дворян и народ, обезумевших от отчаяния. Под балконом и на улице раздался горестный крик:

— Король умер!

Брат Робер, молча закутавшись в свой капюшон, вышел из Лувра, следуя с жадностью за печальными следами, расстилавшимися перед ним на каждом шагу по огромному городу.

Глава 44 ОТБОЙ

Мы оставили Марию Туше и ее дочь в трудном положении. Может быть, не бесполезно будет воротиться к ним и посмотреть, как их находчивость помогла им выйти из него.

Сначала они не видали никаких способов. Ла Раме поставил их или в необходимость молчать, или в противном случае обесславить себя безвозвратно и покончить навсегда с честолюбивыми мечтами. Выйти из этого круга было первым условием; но ни мать, ни дочь, одна с бешенством отчаяния, другая с флегмой мстительного размышления, не могли до этого достигнуть. Они видели, что действительно дом их караулили, что побег был невозможен; притом, если бы они и бежали, то их гонитель отыскал бы их рано или поздно и им опять пришлось бы начинать снова.

Мысль об огласке и о признании, которые обратили бы внимание короля на них, они не могли перенести ни одной минуты. Мария Туше через час борьбы и прискорбных попыток ощупью в этом лабиринте призналась со стыдом своей дочери, что она ничего не придумала, что положение не имело исхода и что единственный способ, не отразить удары врага, но притупить их, состоял в том, чтобы признаться во всем графам д’Антраг и Овернскому, когда они воротятся от Замета и из Лувра.

Новый источник отчаяния для Анриэтты. Но в крайних обстоятельствах крайняя горесть становится неизбежна. Все в самых слабых организациях поднимается тогда до могущества, до тех пор неизвестного. Гордая Анриэтта склонила голову перед этой необходимостью.