Александр Лозневой - Крепость Магнитная

• Название: Крепость Магнитная
• Автор: Александр Лозневой
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Книга о людях, которым выпало на долю строить первенец наших пятилеток — легендарную Магнитку, о том, как в сложной обстановке, в преодолении огромных трудностей и лишений шло их духовное становление; как в годы войны, работая по-фронтовому, они считали себя бойцами крепости Магнитной.

---

— Воду привезли!

Это сказала она, Галя. За окном проплыла гнедая лошадь, впряженная в бочку, и он понял: воду все так же привозят один раз в день: прозеваешь, жди потом сутки. Подхватил ведро, выскочил на улицу — у бочки очередь. Мужиков не видно, одни бабы. Достав из кармана газету, уткнулся в нее.

— Слава богу, вернулся, — донеслось до его слуха.

— Хороший ить, за водой вышел. Мово палкой не заставишь, — тихо отозвался другой голос.

— Чать не он, Потаповна. Несхожий.

— Известно, служба, она…

Платон не видел, кто там говорил сзади, а обернуться не смел, однако понял, говорили о нем. Его спутали с кем-то другим. Ладно, пусть болтают.

Когда вернулся с водой, Галя еще возилась с ребенком. Поддерживая его одной рукой, другою — перебирала постельку. Увидя вошедшего, показала на большой закопченный чугун. Платон опорожнил ведро; немного воды пролилось, и неостывшая плита зашипела.

— Мне на смену, — наконец сказала Галя, отходя на цыпочках от кроватки.

В комнату вошла женщина в черном, заговорила о чем-то с хозяйкой вполголоса. Платон смотрел на Галину, не отрываясь: те же ямочки на щеках, такие же полные губы… Вот только в глазах не то искры тепла, не то — льдинки. И уж совсем не понять, какие у нее мысли.

Вышли из барака вместе. Он ждал: сейчас она подумает и все объяснит. Но Галя, идя рядом, молчала. Лишь у насыпи, свернув на тропку, что вела к воротам электростанции, остановилась и каким-то не своим голосом произнесла:

— Интересуешься, что случилось?.. Бросил он меня!

— Прости, не хотел обидеть.

— Не надо меня жалеть. Сама виновата… Если бы знала!.. — и умолкла, не закончив фразы.

Повернулась, пошла, опустив голову.

Хмурый, озадаченный, стоял он в конце насыпи и смотрел ей вслед. Ветер трепал его ленты с золотыми якорями, хлестал ими по плечам, как там, на корабле, в далеком и буйном Охотском море, где почти всегда холодно и где он провел в нелегком морском труде два долгих последних года.

2

На дороге показался невысокий парень. Размахивая руками и поглядывая по сторонам, он торопливо приближался. В его походке, в манере переваливаться с боку на бок, было что-то знакомое. Да и эта кепка с наушниками… кожушок… Где он его видел?.. Как где?!. Это же… Это!.. — Платон подался вперед и, когда парень, понурив голову, чуть было не прошел мимо, произнес:

— Антонио!

На какие-то секунды парень замешкался, но вот, расставив руки, обхватил моряка:

— У-у, Платошка!.. Маринайо люпо![1] — И с восхищением зацокал языком. — Такой белло! Красивый! Сколько лет не видал… Когда приездил?

— Только с поезда. Хотел к тебе, а где он, твой барак?.. Весь пятый участок исходил…

— Инсендио, пожар то есть… Теперь я проживай барак двадцать семь. Пер-фаворе, прошу! Опять, как тогда, вместе… Жаль, поспешал надо стройка блюминг. Работал надо… Но мы еще повстречался. Русские говорят: работа не вольк, в лес не убегал. Оно, конечно, работа оставался, а деньги пропадал.

— Всех денег не заберешь!

— Зачем все? Валенки покупал надо. А еще — шапку, и я — король! Шнейдер Крезо!.. Понимаешь?

— Тепло уже.

— Знаю, цыган шуба продавал. А я — нет, другой зима будет! Как это говорится: душа в тепле, будешь здоров, проживешь сто годов.

Антонио был все такой же — разбитной, неугомонный. Он и минуты не мог без веселого разговора, без острого словца. Платон дивился его оптимизму. Считал его родившимся в рубашке. Хотя хорошо знал: судьба этого человека на редкость была тяжелой. Лишним оказался он в своей Италии. В поисках счастья исходил почти всю Европу, но так и не нашел его. Поздней дождливой осенью прибился он к финско-советокой границе, решив перейти ее. Финские пограничники не заметили, русские — задержали. Шел 1930 год, и трудно было поверить, что это был не шпион. У задержанного итальянский паспорт, на все вопросы — один ответ: хочу работать! Впрочем, он сказал и еще кое-что. Вернее, не сказал, а выкрикнул:

— Коминтерн! Тольятти!..

Пришлось связаться с Коминтерном, с его видным деятелем — Пальмиро Тольятти.

Так молодой итальянский коммунист Антонио Ригони оказался на Магнитострое.

3

Оглядев недостроенное крыло электростанции, Платон заметил маячивших на лесах хлопцев, помахал им бескозыркой. Занятые делом, хлопцы не отозвались, будто не заметили его. Шагнул к бетономешалке, у которой топтался старичок в фуфайке: «Не Баянбаев ли там, на лесах?»

Старик поправил треух:

— Баян бай, говоришь? Чтой-то не слыхивал.

— А может, кто из бригады Котыги?

— И-и, вспомнила баба деверя, что хороший был! — усмехнулся старик. — Котыга твой, Федот Лукич, давно ушедши… И его бригады нету. Вахтером ноне робит, потому, как говорит, контузия. Будто с крыши упал… А по-моему — сачкует. Сказывали, отстоит смену и опять — в «Шанхай»: землянки строить. Заказов — отбою нет. Люди последнее отдают, скорей бы поселиться. Хитер он, Котыга!.. На главной проходной — можешь повидаться.

— Виделись.

Платон понял: не так просто разыскать старых знакомых. Поразъехались кто куда: на другие стройки, в армию, на учебу. Такова жизнь. И все же не уходил, называл и называл фамилии. Старик пожимал плечами:

— Вон кака стройка, може где и робят. А то и сбегли, всяко быват. Энти, которы маменькины сынки, долго не терпют. Не ндравится…

Платон жалел, что не стал писать хлопцам. Да и когда было переписываться? С утра до вечера морзянка, всякие иные занятия, а личное время придет, так опять же почитать охота. Дальше — самодеятельность, выпуск стенгазеты… Скажи иному, не поверит; подумает — ленился. Что ж, может, и это было. Сам не заметил, как не только с хлопцами, — с девушкой переписку оборвал. Вот и получилось: ждала — не дождалась, замуж вышла. Вышла, как и бывает в таких случаях, за первого попавшегося. За болвана… а иначе и назвать его нельзя. Своего же дитяти испугался, бежал… И Платон поймал себя на том, что не может не жалеть Галину, по-прежнему думает о ней. Но с другой стороны… То есть как это — с другой? Что это еще за другая сторона?.. Не может он без Галины, потому что… потому… А в мыслях снова: «Чужое оно, дитя, чужое!» И ему, Платону, нелегко разобраться в своих чувствах, а тем более решить, как вести себя по отношению к Гале, к какому держать берегу. Может, сегодня подойти к ней и сказать… Нет, только не сегодня… Непонятной, надломленной, какой-то половинчатой стала его жизнь.

Опустив голову, медленно шел в конец стройки. Не о такой встрече с любимой мечтал он, сидя в поезде. Полагал, как задумал, так и сбудется. Ан нет, перевернулось все вверх тормашками. Что ж теперь делать? Сесть в поезд и уехать? Выкинуть все из головы, ни о чем не думать? Но это — невозможно! Не может он уехать, а если и уедет, то все равно вернется. И опять упрекал себя в том, что не проявил настойчивости. Вот и сегодня дал волю чувствам, разнежился. А стоит ли плакаться в жилетку? Лучше бы по-мужски встретиться с этим негодником, который так нагло вторгся в его, Платона, жизнь, насмеялся над его любовью!

По мере того, как разбирала злость, пробуждалась и совесть: в том, что произошло с Галей, повинен и он сам.

Еще издали рассмотрел у горы Карадыр новые кирпичные трехэтажные дома. Строится, растет город. Вот только многое, как и раньше, делается вручную —при помощи топора, тачки, лопаты… И все же эти дома, поднявшиеся на пустыре, безмерно радуют его. Сколько рабочих переселится сюда из землянок! И тут увидел в одном из домов цветы на подоконнике. Выходит, уже переселились! Ну да! Вон же у подъезда играют дети! И захотелось войти в дом, подняться на самый верх, посмотреть, как устроились новоселы. Не жилье — рай! В каждой квартире водопровод, цеди из крана, сколько хочешь! Полная отставка кобыле с бочкой. А еще — водяное отопление…

Шагнув к двери, дернул за скобу и чуть было не столкнулся с женщиной. Она не вышла, а вылетела на улицу. Вслед за нею послышались вопли, улюлюканье. Выкатился чайник… Что случилось? Женщина почему-то не отозвалась, угрюмо пошла прочь.

— А то и случилось, что должно случиться, — сказала старуха.

— А все-таки… в чем дело?

— Анжинеры с ума сходють!

— Какие инженеры?

— Обнаковенные. Те самые, которые строют… Шестьдесят семей поселилось здеся, и на всех — одна кухня. Да ты зайди, своими глазами увидь! Чуешь, бабы гвалт подняли? То-то и оно… А как же иначе? Люди в новый дом переехали, можно сказать, из-под земли на свет выползли… Будь он проклят, «шанхай!» Радость-то кака! Ну бабы допреж всего на кухню: первое дело — пища. Кинулись, а там, на кухне — никаких удобствиев! Ячеек на плите шесть, а желающих обед сварить — в десять разов больше. Стали в очередь — одна другой в затылок — горшки, кастрюли в руках, потому как поставить некуды. Ни стола, ни полочки… теснота, жарища!.. Плиту-то, слышь, коксом топят. Ну, значит, шум, крик, — базар, и только. А молодая шустрая бабенка возьми и поставь на плиту чайник без очереди. Бабы, понятно, к ней: по какому такому праву? А она как ощерится: «А вы кто такие, чтоб мне указывать? Мой муж прораб!» — «Ах, прораб? — тут Дарья вперед выскочила. — Бабы, говорит, это он, прораб Винтиков, одну кухню на всех придумал! Премию, говорит, получил за это!» — «Получил! А тебе-то что? Какое твое дело?» — «А вот какое!» Как взвизгнет Дарья, да как двинет чайник, он и слетел на пол. Прорабша подхватила чайник, хотела поставить его на место, да второпях опрокинула чей-то молошник. Что тут началось! Визг, галдеж, проклятья!