Александр Лозневой - Крепость Магнитная

• Название: Крепость Магнитная
• Автор: Александр Лозневой
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Книга о людях, которым выпало на долю строить первенец наших пятилеток — легендарную Магнитку, о том, как в сложной обстановке, в преодолении огромных трудностей и лишений шло их духовное становление; как в годы войны, работая по-фронтовому, они считали себя бойцами крепости Магнитной.

---

Утром Платон уходил из землянки вместе с хозяевами, которым надо было на работу. У Базарного холма Роза отделялась, сворачивала вниз к бараку, в котором размещалась поликлиника. И уже оттуда, обернувшись, махала косынкой: «Счастливо вам!» Была она фельдшером, но вот уже второй год исполняла обязанности врача: сколько ни выпускают врачей — их все мало!

Мужчины шли дальше до самого шоссе, что рассекало густонаселенный пятый участок на две половины. У пожарки останавливались:

— Бывай! — усмехался Янка и, согнувшись, быстро уходил на гору, где его ждала нелегкая и опасная, но полюбившаяся работа взрывника.

Платон некоторое время раздумывал: куда бы ему направиться? Как провести еще один свободный день? Будь это в Минске, подался бы в городской сад, к высоким, бронзовым соснам, остановился бы там в тени и стал слушать их разговор с небом. Хорошо там, в Минске! Здесь же ни сада, ни сквера, вообще нет зелени, голая степь, если не считать елочек, высаженных на Пионерской улице, из которых уже многие засохли и теперь торчат, как обгорелые, наводя грусть на прохожих.

И все же хотелось бродить, любоваться какой ни есть природой, мечтать. Еще день-два — и он, демобилизованный, пойдет на работу. Уже трудился бы, да Янка: «Погуляй, успеешь!» Янка что брат родной. Подружился с ним еще там, в Минске. Трудно тогда жилось оставшемуся сиротой Платону. Отец и мать рано умерли, а у приютившего его дяди Степана своих детей четверо. Да и дядя сам инвалид. Вот тогда Янка и перетянул Платошку на Магнитострой. «Приезжай, — писал он, — человеком будешь!» Даже деньги на билет выслал. Платон однако не стал тратиться на билет, накупил на эти деньги харчей и зайцем прикатил на Урал. Затем Янка привез на Магнитострой краснощекую Розу. Но это было уже позже, когда Платона призвали на военную службу. Узнав об этом, он радовался, что Роза стала женой друга; с такой не пропадешь, не девка — огонь! Платон с нею в третьем классе учился. Дальше не пошел, тяжкое было время… Не мог не вспомнить, как однажды вернулся с уроков, а дядя говорит: «Крепись, племянник, кормилица-то наша…» Он не досказал, прикрыл глаза ладонью. Платон ступил в горницу и увидел на столе белый нестроганый гроб, в котором лежала желтая, как воск, тетя Палажка, а рядом, на скамье, сидела старуха из монахинь и, заглядывая в псалтырь, бубнила нараспев непонятные слова.

На второй день после похорон Платон обулся в опорки, накинул на плечи старую свитку и побрел на товарную станцию. Всю ночь выгружал уголь наравне со взрослыми, а утром, отхаркиваясь дегтем, получил за труд тридцать копеек. «Зелен исчо, больше не положено!» — говорил подрядчик. А хлопцу и невдомек, что положено, а что нет: и тому рад, что дали. Зажав в кулаке два пятиалтынных, поспешал домой, не переставая думать о том, как дядя Степан, прихрамывая, пойдет на Суражский базар и купит на эти деньги меру бульбы.

Всю зиму ходил парнишка на товарную станцию, грузил дрова, доски, уголь, а то и едкую известь, от которой страшно першило и он бесконечно чихал. Вскоре понял: носатый подрядчик, которого прозвали Язвой, платил ему но много раз меньше, чем остальным. И хотя Платошке всего шестнадцать, он не менее горяч и проворен в труде, чем другие. Да грузчики и сами это видели. Один из них, по прозвищу Адвокат, решил заступиться за подростка. Взяв его однажды с собой, повел в вагон к подрядчику. Сидя на глыбе антрацита, подрядчик заедал селедкой только что выпитую чарку. Так и так, заговорил Адвокат, показывая на стоявшего у двери мальца, нельзя, дескать, обижать такого: сирота он. Подрядчик пнул ногой пустую бутылку, бросил обглоданный хвост залома в угол:

— Малец ишшо! Вот и пожалел… Без оформления принял… а ты?!

— Так надо ж платить.

— А он что, бесплатно работает?

— По совести надо!..

Язва уважал Адвоката, обходился с ним ласково, но тут, соскочив с места, начал вязать такие матерные узлы, что, казалось, краснел даже черный уголь. Затем, обозвав Платошку сопляком, затопал ногами и велел вовсе на работу не выходить. Не нужен, мол, такой строптивый, и без того грузчиков хоть отбавляй! Но о прикарманенных деньгах даже не заикнулся.

— Найдем и на него управу, — пообещал Адвокат.

А мальчишка уже думал о том, где и как добыть копейку, помочь большой дядиной семье выйти из нужды. Так оказался он на пассажирском вокзале. Чистил сапоги, подносил вещи с поезда. Заработок не ахти какой, а, глядишь, и набиралось за день копеек сорок. Дядя Степан радовался успехам племянника, но денег все равно не хватало: в семье, почитай, шесть душ!

Приехав на Магнитострой и став грабарем, Платон дивился: здесь, оказывается, каждый день можно есть вкусный ржаной хлеб! А, копая землю, порой думал: «Грабарь — это временно. Кончится стройка — куда потом? Ремесло бы какое постичь: на слесаря, скажем, выучиться. Не станет работы — наделал зажигалок — и на базар!.. А еще лучше машинистом стать — в любом городе на работу возьмут».

Ни тем, ни этим Платон не стал.

Однажды утром десятник подозвал его к себе и велел сдать лопату:

— Хватит, а то другим не останется! — подмигнул он.

В тот же день Ладейникова перевели в бригаду каменщиков.

Оглядев его, бригадир-хохол Федот Котыга усмехнулся:

— Стину класты, нэ зэмлю копать — тут наука!..

— Понимаю, — отозвался новичок, а про себя подумал: «Строить дом, конечно, нелегко, но куда приятнее, чем, скажем, лопатой орудовать. Канаву сегодня выкопал, а завтра ее заровняли, и никакой твоей работы не видно, будто ее и не было. Иное дело стена, которую возводит каменщик. Тут все на виду. Поработал день-два — угол поднялся. Через недельку — второй. А там, глядишь, и все здание вырисовалось. Да и само слово «каменщик» — это же здорово: каменных дел мастер!»

Около года ходил Платон Ладейников у бригадира подручным. И тот не раз говорил, что не ошибся, взяв его к себе. Стоит Федот Лукич, курит, а подручный карниз тянет. Подойдет, прищурит глаз:

— А ну, шо ты тут налыпыв?

И так и этак рейку приложит, прикинет веском, все как следует быть. Порядок! Ну что ж, отдохни, скажет, а заодно и приглядись к Богобоязному, как он рекорды ставит.

Многому научился Платон у Котыги, а вот потягаться с Колькой Богобоязным не решался: слаб, выходит. Колька что тебе артист! Не работает, а будто в кирпичи играет, так они и плывут у него под руками.

— Как ты так можешь? — спросил однажды Платон.

Колька глянул исподлобья:

— Не думаешь ли ты, шалава, меня с доски Почета спять? Что ж, давай. Но скажу тебе: мало каши ел!

— А где ее, кашу, брать-то? — как бы ничего не поняв, отозвался Платон. — На Белоруси у нас главное — бульба.

— Вот и говорю: с кашей у тебя плохо!

Платон махнул рукой:

— Ну его к шутам, Кольку! Первый раз за бригадира остался, а уже гонора целый воз. Доброго слова сказать не может, все с подначкой. Своих ребят подучил бы, так нет, боже упаси, боится, чтоб его не переплюнули. Котыга в этом отношении куда проще — и расскажет, и покажет: бери кельму в руки, наживай опыт! Правда, тоже с хитринкой: и то и это разрисует — действуй, а сам сидит в сторонке.

Настала осень, и Ладейникову пришлось сменить мастерок на ружье: его призвали на военную службу.

И вот он снова здесь. Кипит стройка, ширится, растет молодой город. Хорошо! И в то же время грустно. Причиной, понятно, Галя. Уезжал, надеялся… А вышло — лучше бы не возвращаться!

Идет Платон, думает, как дальше судьба сложится. Поднял голову: на лесах — красные косынки, слышны песни, девчата по-прежнему не отстают от парней. Обогнул штабель досок, взобрался на кучу кирпича: вон она, «Комсомолка»! И опять почудилось: стук, грохот на домне — идут в бой клепальщики! И среди них — Миша Крутяков — лучший друг и первый ударник на стройке. Это же он, Мишка, не побоялся холода, влез на самую верхотуру. Надо было кончать каупер, который задерживал пуск домны! Об этом писали в газетах, передавали по радио. Люди ждали дня пуска, как самого большого праздника.

Индевело железо, коченели руки. Да что там руки, когда на него, комсомольца Крутякова, смотрит вся стройка, вся страна!.. Сняв рукавицы, стал оттирать пальцы. Ничего, руки в холоду — мороз не страшен! Поднес молоток к заклепке: та-та-та, словно из пулемета. Еще и еще… Только грохот в ушах, да иней, будто мука, сыплется. Если поднажать, тут и работы не так много. Ухает, будто барабан, пустой каупер, стонет, отзывается гулким эхом в морозном воздухе. Смахнул пот со лба, улыбнулся Мишка: все сделает, что требуется.

Из-за туч выглянуло солнце и опять скрылось, с гор потянуло холодом. И оттуда, с верхотуры, голос: все, мол, готово, можно спускаться! Мишка рад, успел-таки! Люлька качнулась у самой крыши каупера, пристала к стенке. Но едва Мишка ступил в нее, как она неожиданно перекосилась, пошла в сторону. С треском стеганул по железу оборвавшийся трос. Взмахнул Мишка руками, а ухватиться не за что! Рухнул вместе с люлькой на обломки кирпича, на промерзшую землю…