Эдуард Зорин - Большое Гнездо

• Название: Большое Гнездо
• Автор: Эдуард Зорин
• Издательство: Грэгори-Пэйдж : Чарли : Медитер : Рипол
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994

«Большое гнездо» — третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.

В первых двух книгах («Богатырское поле» и «Огненное порубежье») повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород — победил боярскую вольницу.

---

Не остепенился Дмитрий, отделившись, еще пуще пустился в разгул.

Только отправляясь во второй раз во Владимир, будто прозрел Мирошка.

— Ежели не вернусь, — говорил он сыну, — нешто на мне и кончится наш древний корень? Нешто и впредь, предаваясь, как и ныне, непотребным утехам, не внемлешь ты зову нашей крови?

«Ох, Дмитрий, Дмитрий, — вздыхал Мирошка, ворочаясь на лежанке, — подсказывает мне сердце: не долго я еще протяну, да и кто бы вытерпел столько унижений? Сядет снова на место мое Михаил Степанович, а ты так и будешь бражничать с худыми купчишками и людинами?»

Худо, совсем худо, когда впереди не видится просвета…

Выходя на вал, пустыми глазами глядел Мирошка на убегающую в бескрайность заснеженную дорогу. Шагнет ли он снова на нее, вденет ли ногу в стремя или так же, как и Мартирия, увезут его к далекому Волхову в тесной домовине и никто ни здесь, ни на родине не уронит по нему слезы?..

Но все же не хотелось верить Мирошке в близкий конец: понимал он, что кончается вместе с ним в позорном изгнании былая новгородская вольница.

Истово молился Мирошка в церкви Успения божьей матери, ставил богородице пудовые свечи:

— Дай хоть раз еще взглянуть на святую Софию!

4

Лежала в снегах поделенная на княжества огромная Русь. Из конца в конец рассекали ее не знающие рубежей дороги, извивались в лесах и степях многочисленные тропки, прятались в низинах, за горбами холмов, деревеньки и погосты…

Ветер бил в лицо, обжигал щеки, прохватывал сквозь дубленые полушубки. Позади был долгий путь, земли литвы и ливов, впереди — за снежной круговертью, в лесах и незамерзающих болотах — лежала новгородская Русь.

Не с богатым прибытком, но живые и невредимые возвращались на родину Негубка с Митяем.

Осталась на дне Варяжского моря разбитая бурей лодия с товаром, погибли товарищи и сопровождавшие их вои в неравной схватке со свеями уже на подходе к родному порубежью. Пали кони, иссякли припасы. А путь еще предстоял не близкий.

Дорога терялась в снегу, петляла по перелескам, но, если вьется дорога, значит, где-то рядом жилье. А где жилье, там и горячая пища, и теплый ночлег.

Митяй выбился из сил, Негубка был крепче, но и у него уже подкашивались ноги, и у него заходилось от мороза дыханье. Самое страшное было упасть в снег — и больше не встать, лечь в сугроб, уснуть — и уже не проснуться. А как манила к себе пушистая снеговая постель, как зазывна была ее нетронутая белизна!..

Но вот мелькнул вдалеке едва заметный огонек, мигнул и снова погас. Сгущались сумерки, ветер стал еще напористее и грозней, снег пошел гуще. Оступившись на краю нанесенного к оврагу сугроба, Митяй вскрикнул и покатился вниз.

За оврагом виднелась криво извивающаяся изгородь, изба за изгородью стояла, нахохлившись, как ворон, дым из трубы прибивало ветром к земле.

Негубка перебрался за Митяем через плетень. Ступая след в след, они с трудом вскарабкались на пригорок. Сбитая из досок низкая дверь была на запоре. Негубка постучался кулаком, прислушался.

— Хозяин!

Изнутри не сразу отозвалось:

— Кто такие?

— Впущай, хозяин, не ровен час — замерзнем на ветру, — сказал Негубка.

— Чего же вас в непогодь носит?

— Не по своей воле мы, приткнуться негде…

— Не тати?

— Какие же мы тати, ежели купцы, — нетерпеливо объяснил Негубка. — Пали кони у нас, вот и бредем пешком, ищем ночлега.

За дверью настороженно пошептались.

— Ладно, — сказал голос, и загремел засов. — Входите. Но ежели что, у меня топор в руке. Знайте.

Дверь отворилась, в лицо пахнуло прокисшим теплом, живым духом простого деревенского жилья.

Хозяин, босоногий мужик высокого роста, стоял в исподнем, открыто выставив перед собою топор. За спиной его жалась к стене хозяйка, а из-за нее выглядывали детские заспанные личики.

Негубка, сняв шапку с наросшим на ней высоким комом снега, поклонился хозяевам, поклонился и Митяй.

— Дай бог счастья сему дому, — сказал купец, ища глазами образа и, отыскав в углу иконку, перекрестился.

Обходительность Негубки успокоила хозяина. Он притворил дверь, задвинул щеколду и бросил в угол топор.

— Проходите, гостями будете, — певуче приветствовала хозяйка.

Приглядевшись к ней, Негубка заметил, что она еще не стара и что морщины, избороздившие ее худое лицо, не от возраста, а от жизни.

В избе было бедно: ни домашнего половичка, ни полавочника — только стол, да лавки, да печь по левую сторону, а по правую два совсем узеньких оконца, заволоченных тонкими досками. Над кадкой с водой горела лучина.

— Разоболокайтесь, люди добрые, — сказал хозяин, — да грейтесь возле печи, а ты, Малашка, собирай на стол.

— Деревня-то у вас велика ль? — спросил Негубка, протягивая скрюченные руки к тлеющим в печи уголькам.

— Да кака деревня, — махнул рукой хозяин. — Всего-то три избы.

— Чьи же вы будете?

— Боярина Нездинича холопы, чьи ж еще…

Хозяин притащил от порога охапку дров и подбросил в печь несколько поленьев.

— Куды ж вас, милые, в этакую коловерть понесло? — снова подивился он, разглядывая Негубку. — Говоришь, купец, а кожух на тебе мужичий…

— Верь, хозяин, купец я, — подтвердил Негубка. — Да вот остался и без товару, и без лошадей. Товарищей моих посекли…

— Худо, худо, — помотал нечесаной головой мужик. — Теперь-то как?

— Даст бог, не пропаду…

— Загодя не радуйся.

— Оно-то так, — согласился Негубка. — Да уж и то хорошо, что добрались до своих. Дальше легче будет.

— Кому легче, а кому и тяжелей. Нам вот ждать уж боле нечего. Вовсе по миру пустил нас боярин. Как есть разорил… Да еще и литва нет-нет шумнет. Только в лесах и спасаемся.

Хозяйка тем временем накрыла на стол.

— Угощайтесь чем бог послал, — пригласила она Негубку с Митяем. — А мы уж вечеряли…

Ребятишки теснились на лавке, смотрели на нежданных пришельцев с любопытством.

На ужин была ветряная рыба да распаренная репа. Да еще жбан квасу. Негусто в крестьянской избе.

— Ране-то хоть река была у нас обчая, — сказал хозяин, — а ныне приезжает тиун, смотрит, не ставим ли свои заколы. Повсюду боярские знамена, куда ни ткнись. И хоть дичи в лесу видимо-невидимо, а и зайца не возьмешь. Борти тож не наши…

Ребятишки на лавке захныкали. Тот, что взрослее других был, дернул мать за подол.

— Ну, чо тебе? — встрепенулась хозяйка.

— Есть хотим, — протянул мальчонка нудливым голосом.

— Им только есть подавай, — рассердилась мать. — Давно ли вечеряли?

Мальцы смотрели на нее просящими, испуганными глазами. Хозяин неторопливо сказал:

— Не скупись-ко, дай чего не то. Им нашей беды не уразуметь. Дети…

Поев того же, что и гости, мальцы успокоились и легли спать вповалку, прямо на полу. Гостям кинули на лавку потрепанный полушубок.

За много дней впервые уснули Негубка и Митяй спокойным, крепким сном. Негубке снилась его старая лодия, груженная дорогим товаром, а Митяю снился Ефросимов монастырь и сам игумен с насупленными бровями и добрым взглядом.

Утром, распростившись с хозяевами, они снова двинулись в путь.

Метель к рассвету улеглась, выглянуло солнце. Снег поскрипывал под ногами, а сердитый морозец прибавлял Негубке и Митяю легкого шагу — шли они весело, открыто, на родной земле таиться им было не от кого.

Возле Плескова, на счастье, встретил Негубка знакомого купца с обозом из Чернигова.

Подивился купец, разглядывая путников:

— Вот так Негубка! По всей Руси только и разговору промеж купцов, что о твоей удачливости. А тут на-ко…

— И на старуху бывает проруха… Не в Новгород ли держишь путь?

— А куды ж еще!.. Садитесь, подвезу.

Дальше дорога была просторней. Подолгу на ночлегах обоз не задерживался, кони были кормлены и возы тянули споро.

Через два дня на вечерней зорьке увидели обозники могучие стены новгородского детинца и купола Софийского собора. Радость была великая. Кони встали, люди высыпали на снег, крестились и обнимались друг с другом. Трудная дорога осталась позади. Можно было сунуть обратно под тюки мечи и сулицы, раскупорить прибереженные для этого дня бочонки с медом и брагой.

Купцы пили и веселились, пили и веселились обозники. Шли по кругу ковши и чары, и крепкие словечки перемежались задорными скоморошинами.

А через другие ворота, с другого конца Новгорода, въезжал в ту же самую пору совсем другой обоз. Встречали его церковным пением и колокольным звоном, со святыми дарами, с хлебом и солью.

И не знали, что им делать, новгородцы — не то плакать, не то радоваться. В переднем возке въезжал в Новгород новый князь — сын грозного Всеволода юный Святослав. А чуть поодаль, в другом возке, везли запечатанные в простой колоде останки владыки Мартирия. И еще подале, в третьем возке, ехал новый новгородский владыка, поставленный владимирским князем, огненнобородый и пышущий здоровьем Митрофан.