Надежда Киценко - Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

• Название: Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ
• Автор: Надежда Киценко
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Религия
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-443-8

В книге Надежды Киценко, профессора истории в Государственном университете штата Нью-Йорк в Олбани (США), описываются жизнь и эпоха отца Иоанна Кронштадтского (1829–1908 гг.), крупной и неоднозначной фигуры в духовной жизни Российской империи второй половины XIX — начала XX вв. Отец Иоанн, совмещавший крайне правые взгляды и социальное служение, возрождение литургии, дар боговдохновенной молитвы и исцеления, стал своего рода индикатором: по тому, как к нему относились люди, можно было понять их взгляды на взаимоотношения церкви и государства, царя и революции, священников и паствы, мужчин и женщин. Он стал настолько популярен в период своего служения, что Кронштадт превратился в прославленный центр паломничества. Исследование Н. Киценко основывается на богатейшем и практически не известном фактическом материале из российских архивов, включающем уникальные дневники отца Иоанна, тысячи писем от его сторонников и полицейские отчеты о секте, спекулировавшей его именем.

---

Это не означает, что встреча о. Иоанна с Александром III ознаменовала резкое изменение мировоззрения батюшки. Скорее, первый непосредственный контакт о. Иоанна с императорской семьей стал одной из вех на пути от полной аполитичности к убежденности, что даже несовершенная православная система была предпочтительнее того, что предвещало революционное движение. Убийство Александра II, популярность Льва Толстого, внезапная кончина Александра III и, в довершение всего, революционное движение — все это вехи в эволюции о. Иоанна, пришедшего к активной поддержке существующего порядка.

Не один о. Иоанн прошел подобную эволюцию. Многие его корреспонденты шли тем же путем и испытывали сходные чувства. Несколько Оптинских старцев объявили пожары, ураганы и эпидемию холеры, захлестнувшие Россию в 1848 г., естественным отражением революции в Европе. Прославленный епископ-ученый Игнатий Брянчанинов оплакивал пристрастие российского общества ко всему французскому: «Что с нами будет, что будет с Россией, которая продолжает видеть во Франции Землю Обетованную, а в Париже — Новый Иерусалим?» Преподобный Серафим Саровский пошел еще дальше в своих апокалиптических пророчествах. По мнению религиозных авторов эсхатологической направленности начала и середины XIX в., Россия и православие никогда прежде не были в такой опасности. Оказавшись перед лицом глобальных перемен, они объявили злом все подряд (материализм, секулярность, влияние Запада) и взяли на вооружение формулу графа Уварова «православие, самодержавие, народность» как квинтэссенцию и залог устойчивости прежнего строя{815}. Россия должна сопротивляться материализму, поразившему Европу, и идти своей дорогой. Если она не прислушается к призыву к благочестивой жизни и верности Православию, может последовать катастрофа глобального масштаба. Эсхатологическое миросозерцание было распространено достаточно широко. Граф Д. А. Толстой (обер-прокурор Синода) в 1871 г. обратился к Оптинскому старцу Амвросию с просьбой растолковать сон, в котором Филарет, митрополит Московский, читал большую книгу, где было написано: «Рим. Троя. Египет. Россия. Библия». Старец дал такое толкование:

«[Россия], которая в настоящее время, хотя и считается государством Православным и самостоятельным, но уже элементы иноземного иноверия и неблагочестия проникли и внедрились у нас, и угрожают тем же, чему подверглись вышесказанные страны… Это может означать, что если и в России, ради презрения заповедей Божиих, и ради ослабления правил и постановлений Православной Церкви, и ради других причин оскудеет благочестие, тогда уже неминуемо должно последовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, то есть в Апокалипсисе Иоанна Богослова: “Придет же антихрист во времена безначалия”»{816}.

Революционное движение только усилило эсхатологические настроения. Если ранее о. Иоанну нечасто писали на политические темы, то начиная с 1890-х гг. политические письма к пастырю составляют отдельную группу. В религиозной сфере он привлекал людей практически любого возраста, вероисповедания, национальности и социального статуса; письма же политического характера он получал только от убежденных монархистов или тех, кто еще не определился во взглядах. Его игнорировали все, кто исповедовал либеральные идеи. В политических терминах это конституционные демократы и все, кто был левее их. В большинстве случаев почти невозможно определить, что было первопричиной: определяли ли взгляды о. Иоанна его потенциальную аудиторию или же ограниченный круг взглядов, с которыми он сталкивался, формировал его собственные воззрения? А может быть, и то и другое одновременно? Достаточно сказать, что его консерватизм, по меньшей мере, подкреплялся, а в некоторых случаях и провоцировался письмами, которые он получал.

По иронии судьбы, однажды чересчур «либеральная» позиция о. Иоанна вызвала шквал негодования в его адрес со стороны «правых». Сразу после кишиневского погрома 1903 г. о. Иоанн и епископ Антоний (Храповицкий) безоговорочно осудили страшные события в своих проповедях и публикациях в журнале «Миссионерское обозрение». Их публичное осуждение погрома имело такой резонанс, что один издатель из Одессы просил разрешения опубликовать проповеди отдельной брошюрой. Издание распространялось еврейской общиной с таким рвением, что архиепископ Кишинева предупреждал обер-прокурора об обратном эффекте{817}. Даже Толстой призвал своего друга не выражать публично своего возмущения погромами, поскольку полагал, что «Иоанн Кронштадтский прекрасно сказал то, что всякий не озверевший человек думает и чувствует»{818}. Однако, осудив погромы, о. Иоанн заработал ненависть антисемитов. Вот типичный образчик письма к нему после кишиневских событий: «О. Иоанн, Иуда. Уважаемый до сего времени русскими людьми поп! И теперь покровитель жидов и их слуга и клеврет. Ты знаешь только пить кровь христиан»{819}.

О. Иоанн немедленно передал это исполненное ненависти письмо в полицию. Однако подобные угрозы, а также письма из Кишинева с заявлениями, что погром был организован и что первый выстрел произвел еврейский врач, застреливший ни в чем не повинного крестьянина, вынудили его смягчить свое первоначальное безоговорочное негодование и извиниться перед христианами Кишинева за «односторонность»{820}. Такое резкое изменение взглядов демонстрирует, что, хотя о. Иоанн и не разделял характерный для ультраправых органический антисемитизм, ему ничего не стоило подпасть под влияние тех сведений, которые он получал (конечно, члены еврейской общины ему не присылали писем о погроме). Здесь нельзя не вспомнить и о его первоначально мягкой, пастырской и евангелической, реакции на убийство Александра II в 1881 г., сменившейся боле выраженной политической позицией. Недаром священник Георгий Гапон, позднее прославившийся тем, что возглавил демонстрацию к Зимнему дворцу во время «кровавого воскресенья», критиковал о. Иоанна за неустойчивость взглядов{821}.

На взгляды пастыря повлияли и другие события. Так, после принятия в 1903 и 1905 гг. законов о свободе совести православные крестьяне из западных губерний, в которых преобладало польское население, начали жаловаться о. Иоанну, что местные поляки заставляют их принимать католичество. Местные православные священники также писали о католической пропаганде, называя одной из самых эффективных ее уловок заявление, что сам о. Иоанн обратился в католичество и получил благословение от папы{822}. Однако он не получал писем от униатов, которые были теперь рады открывавшейся перед ними возможности переходить в римско-католическую веру, несравненно более близкую им, нежели официальное православие. При такой диспропорции в получаемой им информации, а также учитывая собственные взгляды батюшки, неудивительно, что он встал на сторону православного населения региона.

Самые смятенные «политические» письма написаны в эпоху революционных беспорядков, пик которых пришелся на революцию 1905–1907 гг. Многие просто просили о. Иоанна помолиться за крестьян, которые подожгли (или ограбили) их поместья, или за своих детей, которые оказались вовлечены в революционное движение{823}. Письма от самых образованных корреспондентов представляли собой мольбы шокированных и напуганных людей, полные таких фраз: «Страшно думать, что ожидает нашего дорогого отечества. Все эти забастовки страшно угрожают, Церковь и православная вера в опасности. И наш дорогой Царь-Батюшка и его Наследник»{824}. Для людей, травмированных событиями 1905 г., о. Иоанн являлся символом безопасности и стабильности, пастырем, который наверняка выведет страну на верный путь.

После 1900 г. консервативные политические организации также начали вступать в контакты с о. Иоанном, спрашивая его, не согласится ли он стать их почетным членом. Так, Виленское общество студенческой взаимопомощи обратилось к нему с просьбой официально поддержать его, чтобы привлечь других филантропов. Вообще организации, выступавшие за идеи православия и народности, мечтали, чтобы о. Иоанн стал их символом. Казанское отделение Русского собрания пригласило его стать почетным членом, «как молитвенника за землю русскую, как истинного служителя Господа нашего Иисуса Христа и как человека, твердо защищающего основные русские устои»{825}. Представители организаций обращались к батюшке в продуманных и обтекаемых выражениях, прося, чтобы благодаря его молитвам организация смогла «достойно послужить на благо отечества».

Просители не были разочарованы. Начиная с 1905 г. многие политические организации правых взглядов, в том числе Русское собрание (как в Санкт-Петербургском, так и в Казанском отделении), Харьковское отделение Союза русского народа, Русский народный союз имени Михаила Архангела и Русское патриотическое общество, внесли его фамилию в список своих почетных членов. О том, насколько ультраправые организации признали о. Иоанна своим, можно судить по публикации его проповедей и трудов радикально правыми и консервативными издателями и изданиями. Его репутация служила им самим отличной рекламой{826}.