М. Загребельный - Лев Троцкий

• Название: Лев Троцкий
• Автор: М. Загребельный
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-03-5406-7

Лев Троцкий – одна из самых загадочных фигур в истории советского государства. С его именем связаны ключевые события страны – октябрьская революция, приход к власти большевиков, заключение Брест-Литовского мира, гражданская война, «красный террор»… Именно Троцкий помогал Ленину в организации октябрьской революции, а затем стал самой яркой фигурой в большевистском правительстве. Вот что говорил философ Николай Бердяев: «Бесспорно, Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ». Так мог ли такой человек не иметь врагов?

---

О накале страстей и о том, о чем говорили на тайных сходках подпольщики, можно судить по первоисточнику. Осенью 1897 года ротмистр Херсонского губернского жандармского управления оформил рапорт со слов доносчика: «…явился ко мне в квартиру мою, находящуюся в городе Николаеве по Артиллерийской улице, крестьянин Ананий Нестеренко и заявил: “Львов (Лев Давидович) обратился к собравшимся со словами: «Господа, много лет прошло, как ярмо деспотизма трет наши шеи, пора нам остановиться и сказать: довольно!» Затем эта речь была наполнена порицанием против священной особы государя императора, против правительства, религии, священнослужителей, порядка государственного управления и т. д.”». Вот именно так, с обращением «Господа!» сеяли «разумное, доброе, вечное».

Свою первую речь Троцкий держал в том же 1897 году, на конспиративной маевке в лесу. И провалился. Неудачей закончилась и попытка в одесском народническом издании опубликовать статью с кучей эпиграфов, цитат и яда. К слову, всю свою желчь автор направил не на порядок государственного управления, а на марксизм. Редактор признал статью халтурой. Возможно, первые революционные метания, пробы, провалы навсегда отвратили Льва от сомнений и колебаний в том, верно ли он избрал путь мятежа. Будущий вождь не мог смириться с тем, что он не лидер, с поражением, попранием его права отстаивать свои убеждения и доказывать их жизнеспособность. «Тупой эмпиризм, – писал Троцкий, – голое пресмыкательство перед фактом, иногда только воображаемым, часто ложно понятым, были мне ненавистны. Я искал над фактами законов… Социально-революционный радикализм, ставший моим духовным стержнем на всю жизнь, вырос именно из этой интеллектуальной вражды к крохоборчеству, эмпиризму. Ко всему всеобще идейно не оформленному, теоретически не оформленному».

Коммунар Зив заключал в своих мемуарах, что индивидуальность Троцкого выражалась в его воле. И как дипломированный врач поставил свой диагноз его личности: «Активно проявлять свою волю, возвышаться над всеми, быть всюду и всегда первым…»

Несколько месяцев перед арестом неугомонный Львов собственноручно печатал на гектографе им же самим сочиненные прокламации и статьи, мотался на пароходе за рубль в третьем классе в Одессу и возвращался с баулами изданных за границей брошюрок в веселых цветных обложках, расширял сеть и численность подпольной организации, укреплял ее конспирацию путем дробления на независимые кружки, составлял ее устав. Название «Южно-русский рабочий союз» предполагало расширение революционной деятельности за пределы Николаева: «Если б сверху «трезвым» взглядом поглядеть на эту группку молодежи, – вспоминал Лев Давидович, – копошащейся в полутьме вокруг жалкого гектографа, – какой убогой фантазией представился бы ее замысел повалить могущественное вековое государство? И однако же замысел удался на протяжении одного человеческого поколения: до 1905 года прошло с тех ночей всего восемь лет, до 1917-го – неполных двадцать лет». О дамокловом жандармском мече «мальчишки из сада» были осведомлены. Но они надеялись, что горстку «коммунаров» власти оставят в покое и будут выискивать за их спиной более опытных борцов. Оказалось, напрасно.

В январе 1898 года одним махом бросили в кутузку более 200 человек. Действовали намеренно жестко, устрашали, запугивали. Один задержанный выбросился в окно, другой получил психическое расстройство. Возникает ощущение, что какие-то полицейские чины просто-напросто раздули масштабы подполья. Что это было? Самодурство жандармов? Желание выслужиться? Конспиратор Львов стал жертвой облавы в некоем помещичьем имении. Он по обыкновению вез нелегальную печатную продукцию, в том числе переписанную им от руки. Остановился переночевать у уже знакомого нам садовника, который перешел сюда заниматься розами и виноградом. Швиговский «заботливо» перепрятал опасный портфель. По его словам, документы зарыли… в снегу. Утром за Львовым прискакали.

Летом 1898 года жандармский полковник предъявил Троцкому целехонькие бумаги, улики, которые будто случайно в сенокос отыскали дети. Похоже, в утро ареста садовник сдувал с вожделенных документов пылинки и докладывал господину полковнику, что задание выполнено.

Вся эта история с николаевскими заговорщиками иллюстрирует косность Российской империи. В феврале 1897 года заключенная в Петропавловскую крепость студентка Ветрова облила одежду керосином из лампы и сожгла себя. Университеты стали митинговать. Молодежное движение сопротивления формировалось как политическая сила. А министр просвещения сподобился после этого подать на подпись императору указ о призыве в солдаты всех студентов, задержанных за беспорядки. Не испугали. В маленьком Николаеве и десятках больших и малых населенных пунктах державы коммунар Лев и подобные ему решили, что пробил их час. Жандармское мышление властей предержащих не нашло иного выхода, как раскидывать пошире сети провокаторов и готовить показательные облавы.

Не успел Львов установить благодаря брату Александры тайное сотрудничество со «специалистом по перемешиванию фасоли» Мухиным, как в трактире «Россия» они чудом избежали разоблачения: их встреча с человеком, который оказался провокатором, в последний момент была отменена. Только Троцкий сумел наладить канал по доставке из Одессы подрывной литературы из-за кордона, как одесский товарищ предостерег курьера, что в Николаеве его дожидается старый доносчик, техник, который выдает себя за инженера. Наивные Львов и Мухин переговорили в укромном углу со лжереволюционером. Он сымитировал испуг, а в показаниях после их ареста вволю отыгрался на обидчиках. Итог николаевского боя с царизмом Троцкий подведет грозно: «Нас скоро заменили другие».

В Николаеве Лев воочию столкнулся с кризисными явлениями в православии, которые, возможно, церковь не преодолела по сей день. Подпольные кружки, на момент похода «теоретика из сада» в народ, уже существовали вчерне. Образованные, зажиточные в первом поколении рабочие тянулись к сектам, стремились к поиску в отношениях между людьми истины: «Некоторые из них называли себя баптистами, штундистами, евангельскими христианами, – говорил Троцкий. – Но это не было догматическое сектантство. Рабочие просто отходили от православия, баптизм становился для них коротким этапом на революционном пути».

Следует признать, что в Николаеве Троцкий проявил себя талантливым организатором, управленцем. Подпольная структура состояла из кружков, каждый – не более 25 участников. Кружок возглавлялся комитетом. Делегаты от кружков формировали руководящий центр. Конспираторы успели отпечатать десять листовок и три номера газеты «Наше дело».

Узник совести. 1898-1902

Для Троцкого первый опыт несвободы как заключения, обитания в «мертвом доме» начался с двух лет сидения в тюрьмах Украины, пока шло следствие и выносил свой вердикт суд. После этого четыре главных обвиняемых, среди них Лев и Александра, получили по 4 года ссылки в Восточной Сибири. Дальше ждали более полугода в московской пересыльной тюрьме, в Бутырках, где влюбленные революционеры оформили брак. Оттуда их этапировали летом 1900 года. Минуя еще несколько пересылок, осенью вниз по Лене молодожены приплыли в Усть-Кут.

Как сидели при Николае II? По утверждению многоопытного сидельца Молотова, с уголовниками не ссорились, те относились неплохо, политических признавали как людей, которые борются за что-то. Большевики со своей стороны пытались вести агитацию, делали доклады, а потом вместе запевали хорошую песню.

Первая тюрьма Льва – старая николаевская – встретила его неприветливо. На дворе стоял январский мороз. В огромной камере мест на тридцать к едва теплой печке прижимались революционер и единственный сокамерник – переплетчик.

Начинающий издатель и его собрат по цеху не снимали пальто, шапки, калоши, иногда забывались на час-другой во сне, потом вскакивали и бегали туда-сюда. Лев как опытный репетитор преподавал товарищу по несчастью различные науки.

Три недели в «морозилке» завершились этапом в Херсон. Тюрьма в Херсоне оказалась еще древнее николаевской. Одиночка. Ни книг, ни бумаги. Духота. Паразиты. Голод: похлебка, ржаной хлеб с солью. Льву, в отличие, например, от Ленина, сидевшего за год до этого в Петербурге, передач, помощи с воли никто не предоставлял целых три месяца. «Паек ржаного хлеба с солью служил мне завтраком и ужином, – вспоминал Троцкий. – Я вел с собой длинные диалоги о том, имею ли я право увеличить утреннюю порцию за счет вечерней. Утренние доводы казались вечером бессмысленными и преступными. За ужином я ненавидел того, который завтракал». Каждый день Лев мерял свой карцер по диагонали, выполнял поставленную самим себе норму в тысяча сто одиннадцать шагов. В камере Троцкий сочинял революционные стихи, «Дубинушку» переиначил на пролетарскую «машинушку». Возвращаясь к своим херсонским мытарствам, Троцкий писал: «Изоляция была абсолютной, какой я позже не знал нигде и никогда, хотя побывал в двух десятках тюрем».