Ольга Новикова - Христос был женщиной (сборник)

• Название: Христос был женщиной (сборник)
• Автор: Ольга Новикова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072419-2, 978-5-271-33528-0

Женщина может погибнуть, но может и воскреснуть, если долго и честно ищет гармонию с миром; и если, конечно, этому миру верит. Дерзкая книга о приключениях Женственности.

---

Когда флэшки появились в обиходе продвинутых пользователей, Лина записала на махонький брусок все Матюшины книги, лекции, то, что сотворила сама за десять лет в искусстве, и повесила на груди.

– Ого! – враз и громко выдыхают немногие сидящие зрители, как только на экране высвечивается первая черно-белая ню с четко видными кратерами целлюлита на бедрах и с растяжками на рожавшем животе. Голое, неотретушированное естество.

Всякая нагота притягивает.

На природный зов подтягиваются остальные гости, уже приступившие к разнообразному десерту с чаем-кофе.

Следующие фотографии рассматривают в полной темноте и тишине, которая взрывается стуком чашек, одновременно поставленных на твердое, когда появляется последний кадр! Вроде спонтанных аплодисментов.

– Браво! – сама себе шепчет Лина.

Финальная картинка цветная: все только что увиденные женщины, теперь уже полуодетые, за длинным столом в точных позах двенадцати апостолов с Леонардовой фрески. В момент, когда Христос уже сказал ученикам: «Один из вас предаст Меня».

Пришлось потрудиться.

Прежде всего заучила, как «Отче наш», рассадку партисипантов. Слева направо: Варфоломей, Иаков-младший, Андрей, Петр, Иуда, Иоанн, Христос, Фома, Иаков-старший, Филипп, Матфей, Фаддей и Симон Зелот.

Начала, конечно, с центра.

Евангелист Иоанн, длинноволосый красавец с девически-нежным лицом, потупил глаза. Страшное предсказание повергает ученика скорее в скорбь, чем в гнев.

По правую руку от Иоанна – Иуда. Опершись локтем о стол, он переворачивает солонку – дурная примета. Отпрянул, испугался. Судорожно протянута левая его рука, правой он конвульсивно сжимает кошелек. Нет, не со сребрениками. Просто Иуда – казначей апостольской общины.

«Кто предатель?» – вопрошает Петр, склонившийся к Иоанну за спиной Иуды. Левая рука его тянется к Христу, правая хватается за короткий меч.

Кроткий Андрей поставил локти на стол, словно заслоняясь развернутыми пятернями.

Иаков Алфеев – двоюродный брат Христа, похож на него лицом, волосами и станом. Поэтому-то Иуде надо было поцеловать Христа – чтобы стражники не перепутали Иисуса с Иаковом.

Варфоломей, крайний слева, приподнялся в недоумении. Курчавые волосы, смуглое лицо и коренастая фигура, по мнению экспертов, говорят о его египетском происхождении.

Фома, стоящий справа от Учителя, поднимает палец – грозит предателю.

Широкогрудый Иаков-старший склонил голову. Он в ужасе.

Филипп прижимает руки к груди: «Я не виновен».

Поза Матфея самая динамичная. Не на Иуду ли указывает он?

Фаддей изумленно поворачивается к соседу Симону.

Симон же – в правом торце стола, напротив Варфоломея – в ответ лишь разводит руками.

Все как живые… Вот с каким мастером дерзнула потягаться…

Снимала Лина в бывшем цехе. Экономя на всем. Знакомая галерейщица пустила в ангар на несколько часов за право побыть Иоанном. Эта толковая баба купила за бесценок заброшенный завод и тогда как раз переделывала его под галерею с клубом. Глазницы окон еще пустовали.

Стол для последней трапезы составили из деревянных верстаков. Беленый холст, которым декораторы обшивали стены, приспособили вместо скатерти. Лина пообещала, что ни одного пятна не посадят, и сдержала слово.

Согласно оригиналу расставила глиняные блюда и граненые стаканы, принесенные участниками съемки, хлеба, которые сама пекла дома…

Жанка-поэтесса выведала про фотосессию и напросилась. К тому времени оставался незанятым только крайний справа Симон Зелот. Ушлая стихослагательница мигом коротко постриглась и покрасила в седой цвет свои редкие волосенки.

Соблазнительно было, конечно, самой занять главное место. Товарки уговаривали… Но Лина удержалась.

Сколько ни старайся, поза разоблачит. Нет во мне бесконечной любви и кротости. Не смогу даже спокойно, как нужно, произнести сакраментальное: «Один из вас…»

Выждала, когда солнце сядет на пустой стул – Христос праздновал Свою последнюю Пасху до заката.

Получилось…

С тех пор на каждом застолье Лина говорит что-нибудь провокационное и не просто слушает – изучает мизансцену: жесты выдают мысли каждого. Как на фреске, видно не то, что люди хотят показать другим, а то, что они чувствуют сами.

Правда, которую даже не каждый про самого себя понимает.

– Всем до свиданья… – Высокий негромкий голос переключает общее внимание на себя.

А, эта чертова Василиса… Держится за дверную ручку… Собрала энное число взглядов – и удаляется. Негромогласно, но демонстративно надмевается своей воцерковленностью.

«Иуда!» – шлет Лина мысленное проклятие.

– А мне вот не дали стихи почитать!

Живой еще экран вдруг закрывается темным силуэтом. Выскочка Жанна.

– Конечно, я тут человек второго сорта. На меня всегда времени не хватает!

Кто-то зажигает свет, и вот вам агрессивная худоба в ярких полосатых гетрах, короткой кожаной юбке, с чем-то непотребным на голове. Лина всматривается. Всего лишь черный авиационный шлем, размягченный и поседевший от старости.

Когда только она тут и появилась?

– Ну что вы, Жанна, конечно, мы вас послушаем. – Вспарывая всеобщее замешательство стуком каблучков, Ева подходит к роялю. Белое к белому… Несуетливо берет одну из открытых бутылок испанского каберне – вино сегодняшнего дня, – наливает себе полбокала и возвращается в кресло, улыбаясь и примирительно (мол, придется потерпеть), и иронично (не под нажимом соглашаюсь – из жалости).

Под шепоток-ропоток Жанна выкрикивает строчки, нисколько не утишая голоса на ненормативных лексемах, как будто они – обычные, обиходные слова.

Стараясь держать нейтральное лицо, Лина отсаживается в дальний от декламаторши угол и подбирает ноги под стул. От греха подальше. Не понравится Жанне ухмылка, слово, жест – того и гляди повторит трюк, сделавший ее знаменитой в их узких кругах. При всем честном народе взяла и пописала на лаковые ботинки перечившего ей чинуши. Ухитрилась точнехонько на носок попасть. Без трусов она, что ли, ходит?

Останься с нами Ева

Ева действует. Нужен заключительный аккорд. И прозвучать он должен по воле хозяйки. Она осматривается и выхватывает из массовки еще одну солистку.

Поэтесса, самая еюлюбимая, читает не по-актерски – по-поэтски:

А вы с какой целью хорошо поживаете?

Не выпячивает остроумие, а проясняет скрытую в звуках музыку.

«Отличный финал», – хвалит себя Ева. И все-таки нет ясного ощущения – удача вышла с Салоном или же первый блин комом…

Не страшно. Итог выкристаллизуется потом, а пока… Ну не терзать же себя сомнениями!

– Правда, все здорово получилось?! – говорит хозяйка каждому гостю при прощании.

К полуночи расходятся уже не по одному и не по двое… В перенапряженную Евину голову приходит очень уж облегченное (сойдет за шутку…) сравнение: люди пучками вырываются, словно волосы с лысеющей головы. Причина тому – не яд, не таллий из «Виллы „Белый конь“» Агаты Кристи. Гармонию отравляет необходимость поспеть на метро. Ведь большинство гостей тратится на такси, только если нужно передвигаться с тяжелыми вещами или транспортировать маленьких детей. Нормальная, разумная экономия, обеспечивающая независимость бедных, но гордых интеллектуалов.

И все-таки оставаться вдвоем с мужем Еве сейчас как-то не с руки. Не хочется интима.

Нет, конечно, ее собственный нынешний роман тут ни при чем… Обновление не первое в ее жизни и, наверное, не последнее. Мужа это никак не касается. Поцарапывает то, что привирает он.

Он…

В чем и где? Не знаю. Следить, уличать? Ну уж нет… Но и успокаивать его размягченным разговором наедине – мол, жена-дура верит и любит… Увольте…

Есть и еще одна, вполне естественная причина: после каждого мероприятия, где ты солируешь, хочется продолжить общение, услышать отзывы… Взаимодействия хочется… Раскручен маховик азарта, и вдруг – обрыв, одиночество. Нет уж…

Ева сосредоточивается.

– Останься с нами, шофер вас потом отвезет, – предлагает она Лине.

Ее просит, а не Матвея, хотя знает: решения в их семье принимает именно он. И только он. Что, конечно, странно… Домострой какой-то. Лина рано, в девятнадцать лет вышла замуж и стала чем-то вроде Матвеевой собственности. Даже квартира, доставшаяся ей от бабушки, записана на его имя. На его постепенно звончеющее имя.

А Лина, подтверждая закрепившееся за ней амплуа, оглядывается, высматривая Матвея, бежит к нему и слово в слово повторяет Евино приглашение.

– Ладно, побудем, – не сразу соглашается он. Видно, что старательно держит марку. – Час, не больше… У меня в семь утра самолет. В Цюрих. Пробная лекция. Может, выгорит законный брак с университетом… – Матвей пытается взобраться на высокий диванчик «ришелье», возле которого его застигли.

Высоко. Он ступает на подставку, которая немедленно отъезжает в сторону. Тогда, забыв про необходимость держать позу, пристраивается спиной к кромке дивана, заводит руки за спину и, опираясь о матрас, подпрыгивает, чтобы забраться попой на сиденье. С третьего раза получается.