Натиг Расулзаде - Слияние

• Название: Слияние
• Автор: Натиг Расулзаде
• Жанр: Эротика

Эротическая повесть о любви сорокалетней женщины и шестнадцатилетнего мальчика, познавшего с ней свой первый сексуальный опыт, мальчика, из которого женщина сделала мужчину во всех смыслах: порядочного, честного, смелого, сильного, умеющего противостоять уродливым, неписанным законам улицы южного города. Случайный первый секс между ними, и все последующие любовные свидания, которые поначалу воспринимались юношей исключительно как удовлетворение своих физических, половых потребностей постепенно переходит в настоящую, большую любовь, несмотря на то, что они вынуждены скрывать от окружающих свои взаимные чувства, скрывать от общества, готового осудить их «незаконную» любовь. В повести ярко показана атрибутика семидесятых годов прошлого века, колорит южного города, характер его обитателей, образ их жизни.

---

Но однажды получилось так, что удачно выпала небольшая, примерно с пол часа пауза. Никуда Розе не надо было спешить, а Сабина должна вернуться только через час, и они с Эмином лежали в постели, молча некоторое время смотрели друг на друга, бездумно улыбаясь, как люди временно чувствующие себя абсолютно счастливыми.

— Какое у тебя красивое имя, — сказала она медленно, лениво выговаривая слова, целуя ему руки, — Эмин, — и повторила еще медленнее, будто смакуя каждый звук этого милого имени, — Эмин… Со мной в училище мальчик учился, Эмиль звали.

— И что? — насторожился он, подозрительно поглядывая на нее, улыбка моментально сошла с его лица.

Она тихо, воркующе засмеялась.

— Какой же ты еще мальчишка! Что, что? Ничего. Отучился, пропал, исчез… Только имя осталось. Ты что надулся, дурачок?

— Ничего, — буркнул он.

— Эмин… Эминчик, — ласково проворковала она. — Ты меня любишь?

— Это имя мне покойный дедушка дал, папин папа. Он тоже работал в типографии, как мой отец и старший брат. Он видел самого Мамед Эмина Расулзаде, и даже как-то разговаривал с ним.

— Это революционер что ли? — спросила она.

— Ну, можно, наверное, и так сказать. Государственный деятель. В честь него меня дедушка и назвал.

— И интерес к истории у тебя отсюда, — дополнила она.

— Не знаю, — сказал он. — Надо же чему-то учиться в школе. Многие ничему не учатся, ко всему равнодушны, строят из себя… А мне история нравится. Надо же знать… хотя бы свою историю…

— Да, да, — рассеянно согласилась она, проводя пальцем по его носу, по щекам, которые уже требовали бритвы, по губам, приговаривая:

— Большой с горбинкой нос, тонкие чувственные ноздри, большие глаза, темно-карие…

— Черные, — поправил он.

Она внимательно поглядела ему прямо в глаза. Он выдержал её взгляд, не моргая.

— Темно-карие, — повторила она. — Поправка не принимается. Надо знать свою внешность, молодой человек.

— Ладно. Пусть будут темно-карие, мне все равно.

— Длинные, длинные ресницы… Ой! Посмотри, в самом деле, какие у тебя длинные ресницы… Впору девушке.

— Посмотреть?

— Пухлые, чувственные губы, — продолжал она.

— Опухшие, — уточнил он, — от твоих засосов.

— Пошел к черту! — шутливо рассердилась она, отталкивая его. — Не нравится — вообще не буду целовать.

— Нравится, — сказал он. — Очень.

— Низкий обезьяний лоб, — продолжала перечислять она.

— Неправда. Лоб как лоб.

— Несколько еле заметных следов от фурункулов, — она, увлекшись, стала профессионально изучать кожу его лба. — Я тебе говорила, чтобы ты поначалу протирал спиртовым раствором? Ты не делал?

— Ладно, оставь. Что, портрет готов?

— Почти, — сказала она. — Добавим к этому большой кадык на худенькой шее, глупый взгляд красивых чувственных глаз…

— Что это у меня все чувственное?

— Таким ты уж уродился. Сам не замечаешь? Надо изучать свое лицо.

— А разве глаза тоже бывают чувственные?

— Вообще-то, нет. Но ты исключение. У тебя все чувственное. Поцелуй меня…

Тут прозвенел звонок у двери.

— Ой! — Роза вскочила с постели, поспешно одеваясь. — Как время пролетело! Или Сабина раньше времени пришла? Одевайся побыстрее!

Да, Сабина пришла раньше времени, не дав ей насладиться разговором с ним, что выпадало очень не часто, но приходилось мириться с обстоятельствами; это и так был подарок, считала Роза, которая вечно ощущала себя неспокойно, считала себя виноватой; что-то ущербное ощущала в своей любви к Эмину, вечно комплексовала и тревожилась из-за разницы в их возрасте, но и покинуть его, расстаться с ним не могла, не находила в себе сил, так сильно желала его. И с каждым днем все больше и больше.

Потом неожиданно заболела Зара, дочь Розы. У нее были слабые легкие, её лечили, и врачи рекомендовали поехать в санаторий после принятого лечения. Роза и Эмин вынуждены были расстаться.

Он возненавидел этот город, опустевший без Розы, город в котором родился, к которому привык, где говорили на странной смеси двух языков: национального и государственного, так что многие иногородние с трудом понимали речь местного населения; возненавидел дома, улицы, людей, что видел каждый день, их походку, глупые возгласы, нелепые жесты, их дурацкую привычку смешивать языки ни одного не зная нормально; все ему теперь казалось глупым и нелепым, хотя всего лишь два дня назад было полно смысла и лепости, и город свой он любил так, что не мыслил себя вне его. Но теперь он возненавидел его гораздо сильнее, чем когда, оставляя его одного в жарком душном городе, разъезжались по курортам и дачам его школьные товарищи.

Первые дни после расставания с Розой Эмин ходил как в воду опущенный, все валилось из рук, не мог заниматься, готовиться к экзаменам в конце очередного учебного года, не мог нормально общаться с друзьями, был мрачен, резок с близкими, не отвечал на вопросы, или грубо огрызался. Он успокаивал себя, что Роза покинула его всего лишь на месяц, но тем не менее, месяц для него состоял не из дней, а из минут и мгновений без неё.

Санаторий находился всего километрах в тридцати от города и на пригородном автобусе, отъезжавшем от вокзала, вполне можно было бы доехать до поселка, где находился санаторий за пол часа. Но Роза, уезжая, строго-настрого запретила ему навещать её там: дочь увидит… А ведь до сих пор им удавалось встречаться втайне от неё, только раз она видела у себя дома Эмина с лечебной маской на лице, так что, и дальше пусть не знает об их отношениях, да и какой толк от его приездов, пусть сидит спокойно дома, а через три с половиной недели они вновь увидятся у Сабины, и встреча после долгого расставания станет еще более желанной и их любовь — еще слаще. Так она его убеждала. Но ослепленный своим желанием, он не воспринимал никаких убедительных доводов и, промаявшись несколько дней, все-таки, несмотря на строгий запрет и в то же время боясь рассердить Розу, он отправился в санаторий повидать её.

Приехав в поселок, он стал расспрашивать прохожих и вскоре очутился возле железных ворот санатория туберкулезников. Некоторое время он стоял возле ворот, не зная, что предпринять и где её искать, переминался с ноги на ногу, отходил на пять шагов и возвращался, так что сторож, сидевший возле проходной и попивавший чай из пол литровой банки, окликнул его.

— Тебе кто нужен?

Он не ответил, но подошел ближе. Что можно было ответить на такой в данной ситуации глупый вопрос? Но сторож видимо, привык говорить с самим собой.

— Если хочешь, можешь проходить, сегодня же воскресенье, вход всем открыт, — продолжил пожилой, заросший трехдневной щетиной сторож и стал дуть в банку, остужая горячий чай.

Эти его слова понравились Эмину больше, чем вопрос сторожа, и он нерешительно вошел в ворота и прошел на территорию санатория. Впереди виднелось большое трехэтажное здание. Видимо, основной корпус, — решил Эмин и направился к нему. По краям аллеи, ведущей к корпусу, сидели на скамейках больные, люди пожилые, многие с изможденными, изжелта-бледными лицами, тихо переговаривались, читали газеты, а один старик даже курил, по всей видимости — незаконно, пряча окурок за обшлаг пиджака и каждый раз, воровато припадая к нему, затягиваясь, отворачивался от окон здания.

Он сразу увидел Зару. Она вышла из дверей и остановилась в нерешительности, не зная, куда направиться. Видно было, что здесь для неё скука смертная. Она пошарила глазами вокруг и остановила взгляд на нем. На этот случай он припас вполне достоверное вранье. Она подошла к нему.

— Привет! Что ты тут делаешь?

Он немного удивился такому панибратскому обращению со стороны, как он полагал почти незнакомой девочки, но оказалось, что, несмотря на ту давнюю вонючую маску, которой её мама обезобразила его лицо, она его запомнила.

— Приехал навестить дядю, — ответил он, не моргнув глазом. — У меня тут дядя… А тебя как зовут? — спросил он, притворяясь, что ничего про неё не знает, ничего из того, что рассказывала ему про дочь Роза в редких перерывах между их соитием. Она гордилась дочерью. И не только ему, всем говорила про неё, это была излюбленная тема, конек Розы, и теперь собственное притворство забавляло Эмина.

— Зара. — Ответила девочка. — Зарифа. А тебя?

Он ответил.

— А-а… — сказала она, посмотрела внимательно ему в лицо. — Я как-то видела тебя у нас. У меня хорошая память на лица. Хотя тогда твое лицо выглядело гораздо страшнее… — она коротко звонко рассмеялась. — Помнишь? Мама мазала тебе лицо своим знаменитым раствором. Ну, как, помогло?

— Как видишь, — сказал он. — Твоя мама волшебница.

Тут как раз на крыльцо корпуса вышла волшебница и, увидев его, да еще и разговаривающего с дочерью, тихо ахнула про себя, охваченная давней, почти позабытой тревогой, когда она с ним прислушивалась ко всяким шорохам, занимаясь любовью.