Борис Соколов - Три любви Михаила Булгакова

• Название: Три любви Михаила Булгакова
• Автор: Борис Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71731-6

«Жен менять надо, батенька. Чтобы быть писателем, надо три раза жениться», – говорил начинающему Булгакову уже маститый Алексей Толстой. И эти слова оказались пророческими – в жизни Мастера были три романа, три любви, три жены.

Что за женщины покорили его сердце, сыграв главные роли в его творчестве и судьбе? Кому из них Булгаков обязан спасением от наркомании и правду ли говорят, что исцелиться от роковой страсти все равно что «соскочить с иглы»? Как он признавался в любви и отчего разлюбил? Почему так и не завел детей, по чьей вине распались два его брака и за что он после развода каялся перед первой женой: «Из-за тебя Бог меня покарает»? Как Мастер нашел свою Маргариту, заставившую его преодолеть антисемитские предрассудки и жениться на дочери крещеного еврея? Обрел ли он покой, который ценил больше света? И разве не счастливец тот мужчина, что может, как Булгаков, прошептать любимой перед смертью: «Ты была самой лучшей женщиной в мире! Божество мое, мое счастье, моя радость. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, жена моя, жизнь моя!»

---

И опять Т.Н. Лаппа проговаривается. Хорошо известно, что первая булгаковская публикация появилась 13/26 ноября 1919 года в газете «Грозный» (фельетон «Грядущие перспективы»). Сам Булгаков писал об этом в автобиографии 1924 года: «Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали». Не приходится сомневаться, что свой первый фельетон Булгаков написал сразу после возвращения из похода против мятежных аулов. Татьяна Николаевна же свидетельствует, что в Грозный они с мужем приехали вместе еще до похода в горную Чечню (туда Булгаков жену, конечно же, не взял). Но в этом случае Михаил, будто бы встречая во Владикавказе поезд, только что прибывший из Киева, никак не мог говорить, что уже начал публиковаться в местных газетах.

Дальнейшее пребывание на Кавказе было бедно событиями. В боевых действиях Михаил больше не участвовал. Главной задачей было – достать еду. Тася вспоминала, что в Беслане «мы мало пробыли. Жили в какой-то теплушке прямо на рельсах. Ели одни арбузы, и еще солдаты там кур крали, варили и давали врачу. Потом пришла бумажка ехать во Владикавказ. Мы приехали, и Михаил стал работать в госпитале. Там персонала поубавилось, и поговаривали, что скоро придут красные… Это еще зима 1919-го была. Поселили нас очень плохо: недалеко от госпиталя в Слободке, холодная очень комната, рядом еще комната – большая армянская семья жила. Потом в школе какой-то поселили – громадное пустое здание деревянное, одноэтажное… В общем, неуютно было. Тут мы где-то познакомились с генералом Гавриловым и его женой Ларисой. Михаил, конечно, тут же стал за ней ухаживать. Новый год мы у них встречали, 1920-й. Много офицеров было, много очень пили… «кизлярское» там было, водка или разведенный спирт, не помню я уже. Но на этот раз я не напилась».

Лариса, по признанию Таси, была женщиной симпатичной. И Михаил за ней ухаживал, но так, чтобы муж-генерал не заметил. Потом, по словам Татьяны Николаевны, «генерал куда-то уехал, и она предложила нам жить у них в доме. Дом, правда, не их был. Им сдавал его какой-то казачий генерал. Хороший очень дом, двор кругом был, и решеткой такой обнесен, которая закрывалась. Мне частенько через нее лазать приходилось. И стали мы жить там, в бельэтаже. Михаилу платили жалованье, а на базаре все можно было купить: муку, мясо, селедку… И еще он там в газету писал…»

Тася так описала обстоятельства заболевания Михаила, чуть не сведшего его в могилу: «Зимой 1920 года он съездил в Пятигорск – на сутки. Вернулся: «Кажется, я заболел». Снял рубашку, вижу: насекомое. На другой день – головная боль, температура сорок. Приходил очень хороший местный врач, потом главный врач госпиталя. Он сказал: «Если будем отступать – ему нельзя ехать».

А вот как тифозный бред запечатлен в «Записках на манжетах»: «Ночь плывет. Смоляная. Черная. Сна нет. Лампадка трепетно светит. На улицах где-то далеко стреляют. А мозг горит. Туманится. – Мама! Мама!! Что мы будем делать?!. Ингуши сверкают глазами, скачут на конях. Ящики отбирают. Шум. В луну стреляют. Фельдшерица колет ноги камфарой: третий приступ! – О-о! Что же будет?! Пустите меня! Я пойду, пойду, пойду. – Молчите, Мишенька милый, молчите! После морфия исчезают ингуши. Колышется бархатная ночь. Божественным глазком светит лампадка и поет хрустальным голосом: – Ма-а-ма. Ма-а-ма!»

В письме двоюродному брату К.П. Булгакову от 1 февраля 1921 года Михаил вспоминал: «Весной я заболел возвратным тифом, он приковал меня… Чуть не издох, потом летом опять хворал».

Болезнь не позволила Булгакову отступить вместе с остатками деникинских войск в Грузию. Он остался во Владикавказе и с помощью Юрия Слезкина устроился работать в подотдел искусств. Сестре Наде в апреле 1921 года Михаил сообщал: «Тася со мной. Она служит на выходах в 1-м Советском Владикавказском театре, учится балету».

Слезкин вспоминал уже в 30-е годы, когда от былой дружбы с Булгаковым ничего не осталось, а его таланту Юрий Львович мучительно завидовал: «С Мишей Булгаковым я знаком с зимы 1920 года. Встретились мы во Владикавказе при белых. Он был военным врачом и сотрудничал в газете в качестве корреспондента. Когда я заболел сыпным тифом, его привели ко мне в качестве доктора. Он долго не мог определить моего заболевания, а когда узнал, что у меня тиф – испугался до того, что боялся подойти близко, и сказал, что не уверен в себе… позвали другого. По выздоровлении я узнал, что Булгаков болен паратифом. Тотчас же, еще едва держась на ногах, пошел к нему с тем, чтобы ободрить его и что-нибудь придумать на будущее. Все это описано у Булгакова в его «Записках на манжетах». Белые ушли – организовался ревком, мне поручили заведование подотделом искусств, Булгакова я пригласил в качестве зав. Литературной секцией. Там же, во Владикавказе, он поставил при моем содействии свои пьесы «Самооборона» – в одном акте, «Братья Турбины» – бледный намек на теперешние «Дни Турбиных». Действие происходит в революционные дни 1905 года – в семье Турбиных – один из братьев был эфироманом, другой – революционером. Все это звучало весьма слабо. Я, помнится, говорил к этой пьесе вступительное слово. По приезде в Москву мы опять встретились с Булгаковым как старые приятели, хотя в последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка (Булгаков переметнулся на сторону «сильнейшую»)». Загадочную фразу про «сильнейшую» сторону однозначно не расшифровали до сих пор. Вряд ли Слезкин мог обвинять Булгакова в том, что он пошел служить большевикам. Ведь сам Юрий Львович сделал ровно то же самое. Быть может, Слезкин посчитал «переходом на сторону сильнейшего» написание Булгаковым «революционной» пьесы «Сыновья муллы» – одного из самых бездарных булгаковских сочинений. Во всяком случае, и Слезкина, и Булгакова вскоре вышвырнули из подотдела искусств как «белогвардейцев».

Т.Н. Лаппа так вспоминала о жизни во Владикавказе при красных: «Михаил решил пойти устроиться на работу. Пошел в подотдел искусств, где Слезкин заведовал. То ли по объявлению пошел, то ли еще как… Вот тут они и познакомились. Михаил сказал, что он профессиональный журналист, и его взяли на работу. Вообще, Слезкин много в подотдел внес. Через Владикавказ ведь масса народу ехала, много артистов, музыкантов… Он организовал всех, театр заработал, там хорошие спектакли шли: «Горе от ума», Островского вещи… концерты стали давать, потом опера неплохая была, да в таком небольшом городке».

После изгнания из подотдела искусств Булгаков, заработав денег на постановке «Сыновей муллы», летом 1921 года отправился в Тифлис, а затем в Батум. В мае 1921 года Михаил писал сестре Наде: «Дорогая Надя, сегодня я уезжаю в Тифлис – Батум. Тася пока остается во Владикавказе. Выезжаю спешно, пишу коротко… В случае появления в Москве Таси не откажи в родственном приеме и совете на первое время по устройству ее дел. Константину привет. Всем. Сколько времени проезжу, не знаю». В рассказе «Богема» он так обосновывал необходимость поездки в Тифлис: «Почему именно в Тифлис? Убейте, теперь не понимаю. Хотя припоминаю: говорили, что: 1) в Тифлисе открыты все магазины. 2) есть вино. 3) очень жарко и дешевы фрукты. 4) много газет и т. д. и т. д.» Булгаков намеревался эмигрировать за границу морем и в Батуме расстался с Тасей, которая в конце августа или начале сентября отбыла пароходом в Одессу, а затем в Киев и Москву, где в конце сентября воссоединилась с Булгаковым.

Татьяна Николаевна вспоминала: «В Тифлисе Михаил устроился в гостинице и вызвал меня телеграммой. Я приехала по Военно-Грузинской дороге на попутной машине… Он все хотел где-то устроиться, но никак не мог. Нэп был, там все с деньгами, а у нас пусто. Ну никакой возможности не было заработать, хоть ты тресни! Он говорил: «Если устроюсь – останусь. Нет – уеду». Месяц примерно мы там пробыли. Он бегал с высунутым языком. Вещи все продали, цепочку уже съели, и он решил, что поедем в Батум». Однако их несчастья продолжались. Чтобы ехать в Батум, пришлось продать обручальные кольца, в свое время купленные в знаменитом ювелирном магазине Маршака на Крещатике. Татьяна Николаевна хорошо запомнила эти кольца: «Они были не дутые, а прямые, и на внутренней стороне моего кольца было выгравировано: «Михаил Булгаков» и дата – видимо, свадьбы, а на его: «Татьяна Булгакова».

Когда мы приехали в Батум, я осталась сидеть на вокзале, а он пошел искать комнату. Познакомился с какой-то гречанкой, она указала ему комнату. Мы пришли, я тут же купила букет магнолий – я впервые их видела – и поставила в комнату (здесь проглядывает довоенная беззаботная Тася, когда они с Михаилом готовы были потратить последний рубль на цветы, пирожные или театр. – Б. С.). Легли спать – и я проснулась от безумной головной боли. Зажгла свет – закричала: вся постель была усыпана клопами… Мы жили там месяца два, он пытался писать в газеты, но у него ничего не брали. Очень волновался, что службы нет, денег нет, комнаты нет». К врачебной практике Булгаков возвращаться не желал ни при каких обстоятельствах, а неудачи на журналистском поприще, возможно, объяснялись его неготовностью писать в требуемом советском стиле. В какой-то момент эмиграцию он стал рассматривать как единственный выход. О планах такого рода и их крахе поведала Татьяна Николаевна: «Тогда Михаил говорит: «Я поеду за границу. Но ты не беспокойся, где бы я ни был, я тебя выпишу, вызову». Я-то понимала, что это мы уже навсегда расстаемся. Ходили на пристань, в порт он ходил, все искал кого-то, чтоб его в трюме спрятали или еще как, но тоже ничего не получалось, потому что денег не было. А еще он очень боялся, что его выдадут. Очень боялся… В общем, он говорит: «Нечего тут сидеть, поезжай в Москву». Поделили мы последние деньги, и он посадил меня на пароход в Одессу. Я была уверена, что он уедет, и думала, что мы уже навсегда прощаемся».