Борис Соколов - Три любви Михаила Булгакова

• Название: Три любви Михаила Булгакова
• Автор: Борис Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71731-6

«Жен менять надо, батенька. Чтобы быть писателем, надо три раза жениться», – говорил начинающему Булгакову уже маститый Алексей Толстой. И эти слова оказались пророческими – в жизни Мастера были три романа, три любви, три жены.

Что за женщины покорили его сердце, сыграв главные роли в его творчестве и судьбе? Кому из них Булгаков обязан спасением от наркомании и правду ли говорят, что исцелиться от роковой страсти все равно что «соскочить с иглы»? Как он признавался в любви и отчего разлюбил? Почему так и не завел детей, по чьей вине распались два его брака и за что он после развода каялся перед первой женой: «Из-за тебя Бог меня покарает»? Как Мастер нашел свою Маргариту, заставившую его преодолеть антисемитские предрассудки и жениться на дочери крещеного еврея? Обрел ли он покой, который ценил больше света? И разве не счастливец тот мужчина, что может, как Булгаков, прошептать любимой перед смертью: «Ты была самой лучшей женщиной в мире! Божество мое, мое счастье, моя радость. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, жена моя, жизнь моя!»

---

Были слухи, что Борис покончил с собой из-за обвинений в трусости, нежелании идти на фронт. Более вероятно, что причиной самоубийства мог быть какой-то долг, который Борис не мог отдать, или растрата каких-то казенных денег – об этом тоже говорили друзья Михаила. Если это так, то находит объяснение его последняя просьба к Михаилу посмотреть деньги в карманах пальто и последние слова самоубийцы о том, что денег там осталось лишь копейка («типейка» на гимназическом жаргоне). Была и более романтическая версия: Богданов застрелился будто бы из-за отказа сестры Михаила Вари выйти за него замуж. В этом случае можно понять, почему именно Варя первой сообщила в Москву о самоубийстве Бориса и почему самоубийство было намеренно совершено в присутствии Михаила. Не исключено, что причин было несколько, и их совокупность давила на Бориса и привела в конце концов к роковому шагу. Возможно, что Булгаков знал и что-то более определенное о том, почему именно застрелился его друг, но никаких свидетельств на этот счет нам не оставил, или, во всяком случае, ничего не сказал на сей счет Тасе. Наверное, это была первая смерть, которую ему довелось увидеть воочию. Память о ней отразилась во многих произведениях Булгакова: в рассказе «Красная корона» – смерть брата главного героя, в повести «Морфий» – самоубийство доктора Полякова, в неоконченной повести 1929 года «Тайному другу» – попытка самоубийства главного героя. В тяжелых жизненных обстоятельствах и у самого Булгакова не раз возникали мысли о самоубийстве, видимо, именно поэтому автобиографический герой повести «Тайному другу» пытается застрелиться из браунинга, как когда-то Борис Богданов. А ведь все это – герои автобиографичные. И не исключено, что Булгаков, как и доктор Поляков, страдавший морфинизмом, в эту пору своей жизни уже всерьез подумывал о самоубийстве.

Летом 1916 года Тася вместе с мужем поехала на фронт, где работала сестрой милосердия в госпиталях в Каменец-Подольском и Черновцах. Она вспоминала: «После сдачи выпускных экзаменов Михаил добровольно поступил на службу в Киевский военный госпиталь. Вскоре его перевели поближе к фронту – в город Каменец-Подольский. Я поехала за мужем, пробыла недолго там – всех офицерских жен отправляли в тыл, и я вернулась в Киев. Однако сразу же после моего отъезда Михаил стал хлопотать, чтобы ему разрешили выписать к себе жену как сестру милосердия. Ему удалось получить добро, и он сразу дал телеграмму. Получив известие, я взяла билет и в тот же день отправилась к Михаилу. Он встретил меня на станции Ош, и на машине мы быстро добрались в Каменец-Подольский. Нас поселили в небольшой комнате, в доме, расположенном на территории госпиталя… я стала учиться и помогать Михаилу в операционной… Михаил часто дежурил ночью, а под утро приходил физически и морально разбитым: спал несколько часов, а потом опять госпиталь… И так почти каждый день. К своим обязанностям Михаил относился ответственно, старался помочь больным, облегчить их страдания. Это было замечено, и несколько раз медицинское начальство объявляло ему благодарности… Несмотря на занятость, мы с Михаилом смогли выбраться в театр и бегло осмотреть центр этого красивого города со старинными костелами и мрачными средневековыми постройками…

Он очень уставал после госпиталя, приходил – ложился, читал. В Черновцах… купили однажды после жалованья груши дюшес и красное вино… Как-то пошли в ресторан… вышли – нищенка, Михаил протянул руку за портмоне, оно осталось в ресторане; вернулись, нам тут же отдали. Да, он всегда подавал нищим, вообще совсем не был скупым, деньги никогда не прятал…»

5 июня 1916 года император Николай II санкционировал откомандирование 300 врачей выпуска этого года – ратников ополчения второго разряда – в распоряжение Министерства внутренних дел для использования их в земствах, но с сохранением прав и преимуществ, установленных для врачей резерва. Булгаков еще в ноябре 1912 года при явке к исполнению воинской повинности был зачислен в ратники ополчения второго разряда по состоянию здоровья, и поэтому сразу же попал в число 300 врачей, командируемых в земства. 16 июля 1916 года он был определен «врачом резерва Московского окружного военно-санитарного управления» и откомандирован в распоряжение смоленского губернатора. Вероятно, во второй половине июля в связи с этим Булгаковы впервые посетили Смоленскую губернию. Окончательно же Черновцы они оставили только в середине сентября – очевидно, требовалось время, чтобы прислать на замену нового врача в госпиталь. Ехали через Москву и навестили сестру Надю. Об этом посещении она сделала запись 22 сентября 1916 года – характерный срез булгаковских мыслей и настроений: «Вечер. Миша был здесь три дня с Тасей. Приезжал призываться, сейчас уехал с Тасей (она сказала, что будет там, где он, и не иначе) к месту своего назначения «в распоряжение смоленского губернатора». Привез он с собой дикое и нелепое известие о мамином здоровье (у В.М. Булгаковой подозревали рак, но впоследствии страшный диагноз не подтвердился. – Б. С.). Привез тревогу, трезвый взгляд на будущее, жену, свой юмор и болтовню, свой столь привычный и дорогой мне характер, такой приятный для всех членов нашей семьи. И как всегда чувствовалось перед лицом серьезного несчастья, привез заботу о семье, и струны нашей связи – моей с ним – нашей общей, семейной – вдруг зазвучали, перед лицом серьезного несчастья, очень громко…»

Тогда тревога Михаила была связана только с предполагаемой болезнью матери. Ни он, ни Тася, ни Надя, как и подавляющее большинство современников, не могли и подумать, что через каких-нибудь пять месяцев случится революция, которая положит начало ломке прежнего жизненного уклада, и что довершат эту ломку через год большевики.

В сентябре Булгаковы переехали в село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии, где Булгаков служил земским врачом.

Там Тася сделала второй аборт, во многом из-за начавшегося вскоре морфинизма мужа. Возможно, именно из-за последствий этого аборта она в дальнейшем не смогла иметь детей.

Татьяна Николаевна вспоминала: «Осенью (1916 года – Б. С.) Михаила вызвали в Москву. В штабе решили, что на фронте нужны опытные тыловые врачи, а молодежь должна занять их место. Так мы попали в Смоленскую губернию. Сначала в Никольскую больницу Сычевского уезда, а с осени 1917-го в город Вязьму – городскую уездную больницу, где Михаил проработал до февраля 1918 года». Врачебное отделение Московского окружного военно-санитарного управления – Смоленской губернской земской управе, 4 октября 1916 года: «Врачебное отделение уведомляет губернскую земскую управу, что прибывшие врачи резерва Московского окружного военно-санитарного управления Георгий Яковлевич Мгебров, Михаил Афанасьевич Булгаков и Сергей Евгеньевич Лотошенко-Глоба г. Губернатором командированы в распоряжение земской управы».

Тася утверждала, что отношение к детям у Михаила было, мягко говоря, сложное: «Он любил чужих детей, не своих. Потом, у меня никогда не было желания иметь детей. Потому что жизнь такая. Ну что б я стала делать, если б у меня ребенок был? А потом, он же был больной морфинист. Что за ребенок был бы?» Вероятно, нелюбовь к своим детям и любовь к чужим были в характере Михаила Афанасьевича. Он так и не завел своих детей и не пытался сделать это даже в относительно благоприятные периоды своей жизни, например в середине 20-х годов, ни в одном из трех браков, зато нежно любил пасынка – сына Е.С. Булгаковой Сергея от брака с Е.А. Шиловским.

Н.А. Булгакова утверждала: «1916 год. Приехав в деревню в качестве врача, Михаил Афанасьевич столкнулся с катастрофическим распространением сифилиса и других венерических болезней (конец войны, фронт валом валил в тыл, в деревню хлынули свои и приезжие солдаты). При общей некультурности быта это принимало катастрофические размеры. Кончая университет, М.А. выбрал специальностью детские болезни (характерно для него), но волей-неволей пришлось обратить внимание на венерологию. М.А. хлопотал об открытии венерологических пунктов, о принятии профилактических мер».

Татьяна Николаевна вспоминала: «В Смоленске переночевали и поездом отправились в Сычевку – маленький уездный городишко; там находилось главное управление земскими больницами… Мы пошли в управу… нам дали пару лошадей и пролетку… Была жуткая грязь, 40 верст ехали весь день. В Никольское приехали поздно, никто, конечно, не встречал…

Не успели распаковать вещи и лечь спать, как тут же нас разбудил страшный грохот… Из далекого села привезли в тяжелом состоянии роженицу… Я взяла Михаила под руку, и мы зашагали по направлению к светящимся окнам больницы. На пороге нас встретил громадный заросший мужик средних лет, который, не здороваясь, пригрозил: «Смотри, доктор, если зарежешь мою жену – убью!» Он посторонился, отступая в темноту, а мы прошли в палату… Молодая женщина, вся в испарине, громко стонала и как бы сквозь сон просила о помощи. У нее неправильно шел ребенок… Михаил заметно волновался: ему впервые пришлось принимать роды. Тотчас же потребовал, чтобы поближе к нему положили принесенные книги… Не один раз Михаил отходил от стола, где лежала роженица, и обращался к книгам, лихорадочно перелистывая страницы. Наконец раздался желанный детский крик, и в руках Михаила оказался маленький человек. Под утро мать пришла в себя, и мы увидели ее слабую улыбку».