Ирек Грин - Дневник дьявола

• Название: Дневник дьявола
• Автор: Ирек Грин
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-90572-018-5

Роман Ирека Грина «Дневник дьявола» — это актуальная реальность и мистическая фантасмагория, философская притча и социальный триллер.

Фотограф, одержимый дьявольским желанием запечатлеть момент смерти человека, миг отделения души от тела, не в силах воспрепятствовать очередному убийству, если оно может дать ему шанс сделать вожделенный кадр. Кто исподволь манипулирует им и кто на самом деле автор дневника?

---

Эту новость мне сообщил тайный агент. Еще он сказал, что знает, что они ошибаются. И добавил, что лично он не будет возражать, если меня прикончат.

— Но, согласно правилам, мы должны вас предупредить, — заявил он и вышел. Мне он не понравился.

Тогда я еще не догадывался, о чем шла речь, поэтому не придал особого значения визиту задумчивого господина. Фишман исчез на пару дней, а после его возвращения в нашей квартире появилось несколько молчаливых вооруженных парней. Меня терзали самые мрачные предчувствия. Слабым утешением служил только тот факт, что, судя по тому, как вел себя Адриан, у него на душе тоже скребли кошки. Однако внешне он был по-прежнему невозмутим.

Несколько дней спустя поздним вечером он предложил мне прогуляться, что само по себе выглядело странным. Перед выходом он кинул мне пуленепробиваемый жилет. Тот оказался чертовски тяжелым.

— Одень это, на улице прохладно.

Я почувствовал, как у меня к горлу подкатывает тошнота и, простите за подробности, сжимается сфинктер. Мы спустились вниз на лифте — как я потом шутил, хотя Фишман даже не улыбался — словно в фильме «Сердце Ангела» [17] и медленно пошли по аллее. За нами раздались шаги. Адриан обернулся, я тоже. Метрах в двадцати от себя мы разглядели фигуру худощавого мужчины в черной нейлоновой куртке и джинсах, направлявшегося в нашу сторону. Мы остановились. Фишман вытащил из-под полы пальто фотоаппарат и начал снимать. И хотя обычно Адриан не любил машинально нажимать на спуск, в тот раз он щелкал затвором, последовательно ослепляя приближавшегося мужчину серией вспышек. Словно в свете стробоскопа тот приближался к нам скачками длиной в полметра, подергиваясь как марионетка. Это выглядело весьма эффектно и таинственно, но сейчас я сомневаюсь, что в тот момент мог быть столь же благосклонен в своей оценке происходящего. Однако, вероятно, красота этого зрелища подействовала на меня, потому что я даже не сделал попытки убежать, когда в резком, пульсирующем свете фотовспышки мужчина достал пистолет и, продолжая идти, словно в замедленной киносъемке вытянул руку с оружием в нашу сторону. Я не мог отвести взгляд, как будто находился под гипнозом. Вспышка — он поднимает руку. Темнота. Вспышка — он приближается. Темнота. Вспышка — взводит курок. Темнота. Вспышка — целится в Адриана. Темнота. Выстрел. Вспышка — он шатается. Темнота. Выстрел. Вспышка — падает с простреленной головой.

Фишман подходит к нему, последняя вспышка освещает лежащего убийцу. Откуда-то появляются люди, несмотря на сумерки, я узнаю в них телохранителей фотографа. Сегодня я сфотографировал приближающуюся смерть. Никаких эмоций. Обычная фотка. Вы тоже ему не верите?

Обвинения в умышленном убийстве с Фишмана сняли после того, как телохранители, я и тот тайный агент, который предупреждал его, дали показания. Свидетелями выступали также англичане, опознавшие в убитом террориста, связанного с ИРА и объявленного в розыск. И снова на него обрушилась мировая слава, диссонансом прозвучал только заголовок статьи из «Нойе Цюрхер Цайтунг» [18]: ФИШМАН СОШЕЛ С УМА! Адриан велел выслать ее автору подарок — водяной пистолет зеленого цвета.

После того случая Фишман стал осторожнее. Казалось очевидным, что боевики ИРА не отступятся и любой ценой постараются покарать знаменитого фотографа. Мне пришлось первым садиться в машину и заводить двигатель, Адриан же садился только несколько секунд спустя. Я чувствовал себя евнухом, которому доверили пробовать пищу ненавистной всем царицы. Поначалу я боялся и думал, не пришло ли время распрощаться со смертоносным работодателем, однако быстро понял, что мой страх относится скорее к области психологии, нежели физиологии. Для меня это превратилось в своеобразный спорт, в каком-то смысле я даже пристрастился к этой странной игре. Я презирал Фишмана за его страх и, поворачивая ключ зажигания, получал от акта самопожертвования удовольствие, сходное с наркотическим. Парадоксально, но, рискуя своей жизнью, я обретал власть над душой Адриана. Если бы однажды я взлетел на воздух, моя жертва придала бы истории этого человека совершенно иное измерение. Однако ничего ужасного не произошло, и Фишман со временем успокоился. Я чувствовал, что его отношение ко мне начало меняться. Даже он оценил мое самопожертвование и необыкновенную смелость. Постепенно Фишман начал нуждаться во мне. Он продолжал лгать мне, обращался со мной так же, как и прежде, но я знал, что произвел на него впечатление. Это была единственная награда, которой я удостоился. Может быть, именно о тех событиях говорилось в дневнике: Умирать всегда нелегко. Я готов сфотографировать взрыв, жду его. Каждый раз, когда ничего не происходит, я почти физически чувствую боль разочарования.

В современном мире трудно найти сюжет, который мог бы заставить заговорить человеческую совесть. Что-то происходит — везде, постоянно. Когда гибнут целые народы, трудно заметить смерть одного человека. Среди множества трагедий, в море крови и слез… но довольно! Я написал это, чтобы мое повествование воспринимали шире, чем обычные дневниковые записи, и серьезнее, чем откровения обиженного семнадцатилетнего подростка. Перечитал, и мне стало неловко. Простите, нет нужды упрощать. Вернемся к герою нашего рассказа, то есть к Фишману.

Небеса, а может, преисподняя, послали мне М. Здесь скучно. Он уговаривает меня поехать в Ливан. Если они и впрямь хотят разнести американское посольство, то, пожалуй, к нему стоит прислушаться. Я расскажу об этом, однако оговорюсь, что известная фотография, изображающая последнее мгновение перед взрывом в воротах посольства в Бейруте, и испуганные глаза оцепеневших от ужаса охранников, когда к ним, словно смертный приговор, приближался пикап, стала для меня одной из самых любимых. Оценивать действия Фишмана в данном конкретном случае не стоит. Из записок следует, что о покушении, которое готовили ливанские террористы, было известно многим. Например, о нем наверняка знали фалангисты [19], которые предпочли действовать в личных интересах и поэтому ничего не сообщили своим союзникам, тем самым став соучастниками убийства свыше шестидесяти человек. Разумеется, Адриан также мог предупредить американцев, но — поймите! — Фишман не ставил своей целью спасти весь мир. Почему именно на него должен лечь весь груз ответственности? Он всего лишь выполнял свою работу и делал это хорошо. Виноваты те, в чьи обязанности входило предотвращение трагедии. Конечно, это можно счесть попыткой оправдать самого себя, ведь мне тоже по воле случая стало известно о планируемом теракте, и я очень хотел, в глубине души просто жаждал, чтобы кто-нибудь предупредил несчастных. Тем не менее я работал на Адриана Фишмана и должен был защищать исключительно его интересы. Я последний, кто бросился бы оправдывать его, ведь зачастую до и после того случая осуждал поступки своего патрона, с болью в сердце и с большим трудом храня его тайны, однако тогда я всецело находился под влиянием этого человека. Даже эту книгу я пишу, потому что больше не могу держать все в себе!

Взрыв в посольстве, совершенный террористом-смертником, произошел в апреле 1983 года, когда в здании находились высшие чины из числа экспертов ЦРУ по Ближнему Востоку. К счастью, по-видимому, никто, кроме членов их семей, не скорбел по этим людям. Им платили за то, что они рисковали собой. Они пытались сунуться не в свое дело, и молодой парень Ахмад Кассир, уже не чувствуя боли в объятиях прекрасных гурий, исцеляющих его раны, наверняка был счастлив оттого, что он совершил во имя своей страны и веры. За ним последовали другие. Фишман восхищался их фанатизмом, может быть потому, что сам не смог бы пожертвовать своей жизнью ради какой-нибудь идеи. Хотя, с другой стороны, — воздадим ему должное — он никогда не снимал политические события, не гнался за дешевой сенсацией. Должен признаться, что после прочтения дневника мне удалось лучше понять его. Фотографируя теракты, совершаемые смертниками, я словно воздаю должное этим парням. Я сохраняю для потомков то, что их противники, будь это в их власти, постарались бы вычеркнуть из мировой истории. Мне интересно, что происходит с ними после смерти. Может быть, когда-нибудь мне удастся увидеть чью-то душу в объятиях Пророка? Наверное, вы уже согласитесь, что Адриан Фишман был одержим навязчивой идеей запечатлеть на пленке Сверхъестественное. Я помню разговор, который мы вели полгода спустя, после того, как грузовик, начиненный шестью тоннами тротила, взорвался в казармах американских морских пехотинцев [20].

Террорист отправился прямиком на небеса, так же как и почти триста солдат — каждый в свой рай, в зависимости от исповедуемой им религии. Мы были тогда на юге, в Тире, в районе, контролируемом израильтянами. Адриан решил, что мы направимся туда, после того, как встретился в одном из отелей Дамаска с неким таинственным господином. Когда до нас дошла информация о взрыве и количестве жертв, Фишман просто взбесился. С его уст летели проклятия, а в дневнике он записал: Они что, не доверяют мне? Взрыв такой силы! Столько душ! Вот чертовы арабы! Я посчитал очевидным, что после публикации снимка взрыва в посольстве никто не поверил, будто мы оказались поблизости совершенно случайно. Честно говоря, тогда там царил такой хаос, что ЦРУ не могло пристально следить за нами, тем более мы сразу уехали в Сирию, но следующая операция имела такое большое значение, что привлекать к ее освещению Фишмана было неразумно. А он был вне себя от злости и явно избегал моего общества. Это было нелегким делом, потому что после того, как какие-то люди, рекомендованные Адриану его приятелем из Дамаска, тайно перебросили нас в израильскую зону, мы жили в маленькой деревушке, а нашим пристанищем стала комната в крошечном домике. Поэтому, желая уединиться, Фишман приказал мне заползти под кровать, а сам тем временем расхаживал по комнате и что-то бормотал себе под нос. Я был в ярости, потому что не мог понять, зачем человеку постель, если он не собирается спать на ней? Внезапно он задал мне вопрос: