Михаил Сегал - Молодость

• Название: Молодость
• Автор: Михаил Сегал
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073204-3, 978-5-271-34504-3

«Молодость» – блестящий дебют в литературе талантливого кинорежиссера и одного из самых востребованных клипмейкеров современной музыкальной индустрии Михаила Сегала. Кинематографическая «оптика» автора превращает созданный им текст в мультимир, поражающий своей визуальностью. Яркие образы, лаконичный и одновременно изысканный язык, нетривиальная история в основе каждого произведения – все это делает «Молодость» настоящим подарком для тонких ценителей современной прозы. Устраивайтесь поудобнее. Сеанс начинается прямо сейчас. Рекламы не будет…

---

2

Видимо, простили. Психанул ребенок с горя, что с него взять. Хорошо.

Прямо на сцене театра, среди декораций «Пиковой дамы», накрыли стол, Лика устроилась рядом с Еленой. Было интересно и тепло от работы прожекторов.

– Валерий Иванович, – сказала Анна Николаевна, – работал в нашем театре с 1954 года, сразу… по возвращении в родной город. Еще когда не было Нового здания, еще когда мы выступали в доме офицеров, он уже работал. Он был старше нас, опытнее. Суровая школа жизни закалила его. Валерий Иванович был нам примером… Красивый, интересный мужчина. Многие девушки им интересовались. Я помню самую первую постановку театра: «Евгений Онегин»…

– Пройдет, не волнуйтесь, – прошептала тетя Лиза на ухо Елене, – любила просто деда очень. Я ее к себе возьму пока.

– Мне кажется, нельзя ее сейчас из квартиры Валерия Ивановича забирать. Ей там будет лучше.

– Я просто не смогу с ней там сидеть, у меня же работа.

– А когда родители вернутся?

– После праздников, сейчас с билетами плохо.

– Ну театр же напротив, я каждый день буду заходить.

Они не заметили, как Лика ушла со сцены.

В театре было темно и тихо. Никогда так поздно она не ходила здесь. Села у окна, где совсем недавно хрюкали с Еленой, прижалась лицом к стеклу. И тут же поняла, что сидеть глупо, поднялась на следующий этаж, остановилась перед темным коридором. Она уже умела ходить в полной темноте и не бояться твердого воздуха. Чернее той черноты, что во сне, здесь все равно не будет. Небольшое усилие, пара шагов – и дальше уже проще, а еще дальше, за поворотом – окна, и все видно.

Гримерка заперта, но у Лики – все дедушкины ключи. Можно зайти, и никто не узнает. Тихо посидеть. Полжизни она провела в этой комнате, пила чай из этих чашек, смотрела в окна на улицу.

Трамваи звенят, огни светят, все совсем как несколько дней назад. А нового хозяина, похоже, не появилось. Печенье «Овсяное», которое она покупала для дедушки, лежит на тумбочке и черствеет. Даже недопитый чай не вылили из стакана. Слезы навернулись беззвучно. И вот что интересно. Меньше чем через месяц премьера. Сейчас все погорюют, погорюют, а потом премьера все собой заслонит. Елена выйдет на сцену, ей будут хлопать, дарить цветы, военный будет встречать у подъезда. И ни один из зрителей даже представить себе не сможет, что эту вот Графиню, всю эту красоту сделал человек, который лежит сейчас под землей в двенадцати километрах от города. И она. Сама Елена. Что она понимает? Значит, дедушка умер, и можно взять теперь вот так просто и воспользоваться всем, что он сделал? Можно хватать руками, оттаскивать от гроба, так что потом, повернувшись, уже не увидеть лица: крышка заколочена.

Лика стояла посреди пустой комнаты и не знала, что делать дальше. Казалось, вот пройдут похороны и станет легче. Главное, чтобы похоронили, чтобы пиджак перестал звенеть. А чего ждать теперь? Нужно же, чтобы что-то было впереди: завтра, через несколько дней, когда угодно.

– Я буду здесь ночевать, – заявила она тете Лизе, когда зашли в дедушкину квартиру, – сразу спать лягу, а потом в школу пойду.

– Все нормально будет?

– Нормально. Сил нет, я лягу.

Она сразу легла и накрылась с головой. Тетя Лиза что-то еще говорила с той стороны одеяла, потом повесила в шкаф бабушкин пиджак и кофту, которую могильщик все-таки достал из-под земли. Свет пропал, щелкнул замок. Лика полежала еще немножко и опустила одеяло. Спустила ноги с кровати.

Ага… Вот так теперь будет. Всегда. Понятно… Ну форточки уже, наверное, можно закрыть… Чтобы не дуло, а то холодно – невозможно.

Ордена запели, она услышала знакомый зов, подошла к шкафу и открыла дверцу.

Ничего не изменилось. Должно было, но не изменилось. Дедушка ушел, а бабушка осталась. Ее одежда висела на месте, как вчера, год назад, тридцать лет назад.

Как все-таки поговорить с дедушкой?

Холодно – кошмар просто. Лика отряхнула от кладбищенской земли и надела бабушкину кофту. Немного подумав – шаль сверху. Ну и тапочки тоже. Последние три ночи шорох улицы был слышен через открытые форточки, а теперь стало совсем тихо, и если прислушаться… Может быть, не все дедушкины слова выдуло сквозняками? Ведь если ветер дует по прямой, то тогда получается, что вот по этой линии: из зала в его комнату. Ну может, еще в Ликину и – обратно. Но здесь, около шкафа – мертвая зона. Здесь что-то могло остаться.

Думая об этом, она машинально намотала на палец черную ленточку с дедушкиного портрета, опустилась на пол и решила уснуть. Просто так, наяву, слов не услышишь, но во сне шансы увеличиваются.

3

– Ну успокойся, Лена, найдется, найдется.

Анна Николаевна сама не верила в то, что говорила. Уже несколько раз обыскали все ящики, посмотрели по углам и ничего не нашли. Да и не мог грим быть нигде, кроме как в столе Валерия Ивановича. Елена плакала. Анна Николаевна, режиссер, шофер театра стояли в дверях и не знали, что делать.

– Последний раз когда вы его видели?

– До смерти Валерия Ивановича, когда он гримировал меня.

– Ну разгримировывал-то вас кто?

– Олечка.

Послали за Олечкой.

– Я его в ящик положила. Где все принадлежности.

– Запирали?

– Нет.

– А дверь кто запирал последний?

– Я запирала, – сказала Елена, – и больше сюда не заходила.

Все замолчали, потому что, действительно, деваться гриму было некуда. Шофер Женя внимательно осмотрел замок и сообщил:

– Вроде нормально, никто не трогал.

Лена заплакала, режиссер попросил Анну Николаевну выйти в коридор.

– Вы поняли?

– Что?

– Кто взял грим?

– Нет.

– Это, конечно, только предположение, но… подумайте. Не как этот «кто-то» вытащил грим из ящика, не как проник в комнату… Это технические моменты. А просто, кому это могло быть нужно? Ведь грим не имеет ценности, он не нужен ворам. Значит, взял тот, кто заинтересован сорвать премьеру, кто хочет навредить нам.

– Театру?

– Всему театру, вам лично, Елене лично.

Анна Николаевна задумалась.

– Я таких людей не знаю.

– Хорошо, но, согласитесь, поступок бессмысленный… Детский.

Анна Николаевна помолчала немного, потом тихо сказала:

– Спасибо, – и вернулась в гримерку.

– Леночка, я ничего пока плохого не хочу сказать, у Лики были ключи?

4

Елена долго звонила, что-то говорила в замочную скважину, но Лика даже не шелохнулась. Несмотря на то что первый звонок застал ее, как назло, по дороге из кухни в прихожую. Как шла, так и замерла: на одной ноге, на полушаге, чувствуя в полутора метрах, за тонкой дверью, чужое дыхание.

Некоторые не умеют замирать по-настоящему. То есть замрут, но дышат или сопят. Или сглатывают. Так или иначе выдают себя. Но Лика умела превращаться в крокодила. Это был ее коронный номер. В точности как по телевизору: надо замереть, превратиться в корягу, а потом раз – и решительный бросок. Дедушка покатывался со смеху, а бабушка говорила, что, если так надолго замирать, потом не отомрешь. Ничего. Отмирала. Зато никто так больше не умеет.

– Как ты это делаешь? – удивлялась Елена.

Как, как! Это вам не на сцене кривляться, чувства изображать! Нужно просто представить, что ты крокодил. Почувствовать ледяную кровь, медленное биенье сердца, пустой взгляд. И вот – внутри уже холодно, мозг не думает о всяких мелочах.

– Лика, прошу тебя, открой, пожалуйста. Я просто хочу поговорить.

И она стала говорить, потом зашуршала бумага, видимо – оставляла записку. А потом она ушла, но недалеко: шаги сразу замерли, может, на этаж ниже. Детский сад. Лика и не думала отмирать. Каблуки застучали снова, показалось даже, что Елена приникла ухом к двери и стала слушать дверь, как врач слушает грудную клетку. Она словно чувствовала, что Лика рядом, и понимала, что время от времени ей нужно дышать. Но коряги и крокодилы не дышат. Вернее, крокодилы, конечно, как-то дышат, но все равно этого не видно. Потому что у них нет мыслей и есть конкретная цель. А если у человека есть цель, то можно вообще не дышать.

Записку Лика решила не читать. Лишние нервы ни к чему. Еще жалко станет, а это непродуктивно.

Прошел день, больше никто не приходил. Стало даже интересно, почему? Она понимала, что в театре сейчас творится что-то очень взрослое, серьезное. И все время: в школе, дома, в «Чиполлино» – пыталась представить, что именно?

Скорее всего, еще вчера они все поняли, и Елена вызвалась «сходить поговорить» сама, решить «по-хорошему». Заготовила кучу правильных слов, пришла, но ей никто не открыл. А сегодня должна была состояться еще одна генеральная репетиция. Дедушка-то умер во время первой, практически сорвал. Значит, вернувшись ни с чем, Елена будет вынуждена выйти на сцену… как? Вообще без грима? Вряд ли. Что-то ведь они попытаются сделать… Значит, попросят Олечку, вторую гримершу «чтонибудь» придумать. А что тут придумаешь? Если нет ни практики, ни времени. Значит, Олечка просто наденет на Елену парик, намалюет красками морщины, мешки под глазами – и все.