Дитмар Нойтатц - Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)

• Название: Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)
• Автор: Дитмар Нойтатц
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8243-1782-4

В книге немецкого историка Дитмара Нойтатца советское общество 1930-х гг. рассмотрено через призму одного из самых амбициозных проектов советской власти — строительства московского метрополитена. Основываясь на огромном массиве архивного материала, автор всесторонне исследует историю создания метро от самых ранних проектов до сдачи в эксплуатацию его первой линии в 1935 г. и детально описывает механизмы принятия властных решений и развитие техники, устройство пропаганды и повседневную жизнь рабочих. Строительство метрополитена, ставшее символом прорыва в светлое социалистическое будущее и потребовавшее концентрации огромных экономических, технических и человеческих ресурсов, позволяет показать, каким образом сталинский режим стремился увлечь население программой созидания социализма, как люди воспринимали жизнь и труд на стройках метро и как они обходились с «мобилизациями» и лишениями.

---

Сначала он симпатизировал Советскому Союзу, но затем на собственном опыте избавился от иллюзий. направленной организации. Следующий тип комсомольца вступал в организацию по политическим убеждениям. Такие члены организации отличались активностью в политической дискуссии, но вовсе не были такими «энтузиастами», как представители первой группы. К третьей категории относились «карьеристы», видевшие в комсомоле прежде всего трамплин для ускоренного достижения впечатляющих постов. Четвертый тип Леонард назвал «равнодушными», которые не ломали голову над проблемой вступления в комсомол, последовав исключительно примеру друзей{1240}.

Убежденные комсомольцы благодаря их воспитанию и продвижению в организации приобретали общие характерные черты. Сторонние наблюдатели говорили о неком «стандартном типе», который появился в результате развития определенных качеств и подавления других{1241}.[119] Типичный «правильный» комсомолец в этих источниках описывается как воспитанный советской школой сызмальства в большевистском духе, с узким горизонтом, не способный к критическим суждениям, привыкший никогда не обсуждать приказы и одобрять все, исходящее сверху, отличающийся бессердечием, завышенной самооценкой, незнанием прошлого и искаженным до гротеска восприятием настоящего{1242}. Воспоминания Вольфганга Леонарда о его тогдашних оценках того, что происходило вокруг, выдержаны примерно в том же духе:

«Мою мать арестовали, я пережил арест моих учителей и друзей и, разумеется, давно заметил, что советская действительность была совсем иной по сравнению с ее описаниями в “Правде”. Но каким-то образом я отделял эти вещи, в том числе мои личные впечатления и переживания, от своих политических убеждений. Как будто бы существовало два уровня: на одном находились мои ежедневные события и собственные переживания, по поводу которых я нередко отзывался критически, а на другом проходила генеральная “линия”, которую в то время, несмотря на некоторые сомнения, я “в принципе” все еще считал верной»{1243}.

Дневник Степана Подлубного свидетельствует, как даже кулацкий сын смог увлечься идеей социалистического строительства. Хотя он жил в постоянном страхе перед органами и опасался, что из-за сокрытого происхождения его депортируют, он настолько хотел — не по карьерным соображениям, а из убеждения — стать образцовым активистом, что был готов служить информатором компетентных органов («сексотом»){1244}. Он не сомневался в легитимности сталинской классовой политики. Классово чуждые элементы, такие как он сам, на его взгляд, обладали «больной психологией», от которой они были обязаны избавляться с помощью беспрестанной работы над собой{1245}.

Тот факт, что дети кулаков скрывались в городах и становились образцовыми рабочими (до тех пор, пока их не «разоблачали» и не изгоняли оттуда), отнюдь не единичен и может быть объяснен различными причинами{1246}:[120] свою роль играла привитая им в семье высокая трудовая мораль{1247}. Другие могли надеяться на «искупление работой» греха своего происхождения{1248}. Примечательна в этой связи чрезвычайно высокая доля рабочих классово чуждого происхождения в стахановском движении{1249}. Если не брать в расчет эти идеалистические интерпретации, для многих кулацких сыновей речь просто шла о том, чтобы избавиться от клейма кулацкого происхождения и обрести безопасное существование.

Советская публицистика настолько прославила комсомольцев Метростроя с их «энтузиазмом», что они стали воплощением метростроевца, преданного делу социалистического строительства. При этом упускали из виду, что среди строителей метро комсомольцы составляли меньшинство и ни в коем случае не представляли прочих рабочих, и, кроме того, общий эпитет «энтузиаст» никак не может быть отнесен к значительной части комсомольцев.

Как отмечалось выше, мобилизация проходила не без трений: из 20 тыс. призванных комсомольцев (13 тыс. в 1933 г., 7 тыс. в начале 1934 г.) к июню 1934 г. на Метрострое продолжали работать только около 9 тыс., из них 7943 на шахтах и дистанциях[121]. Это соответствовало 18% штатного персонала шахт и дистанций в самый разгар работ{1250}.[122] К началу 1935 г., когда коллектив рабочих был снова сокращен до 35 тыс. чел., в отчетах отделов кадров зафиксировано 4756 комсомольцев (13,6%). Даже на «комсомольской шахте» № 12 (щитовая проходка под Театральной пл.) доля комсомольцев в начале 1935 г. составляла лишь 18,5%. На всех прочих шахтах и дистанциях она была еще ниже{1251}.[123]

Те комсомольцы, кто, несмотря на трудности и разочарования первых недель, остался на стройке, являлись твердым ядром рабочего коллектива и соответственно обладали высокой мотивацией. С юношеским порывом они взялись за работу, в короткий срок овладели нужной квалификацией и в течение нескольких недель приобрели руководящие позиции среди рабочих{1252}. Твердое ядро комсомольцев обладало прочным групповым сознанием и выступило в роли помощника партии в деле воспитания рабочих{1253}. Оно формировалось отчасти в виде собственных комсомольских бригад, частью существующие бригады были пополнены коммунистами и комсомольцами{1254}. Мобилизованные перенимали руководящие функции в партийных, комсомольских и профсоюзных организациях и инициировали «социалистическое соревнование» и движение «ударничества»{1255}. Их прибытие обозначало поворот в самовосприятии в отношении темпов и производительности труда{1256}. Как свидетельствует уничтожающая критика Кагановичем эффективности производства на Метрострое в декабре 1933 г., перелом последовал не тотчас вслед за приходом на стройку мобилизованных комсомольцев, но при «штурме плана» весной 1934 г. они без сомнения сыграли решающую роль{1257}.

Биографические данные молодых коммунистов не отвечали созданному пропагандой образу кристально чистого пролетария. Так, социальное происхождение было классифицировано в отношении 384 комсомольцев шахты № 18: только 162 из них (42,2%) родились в семьях рабочих, 181 чел. (47,1%) были крестьянскими детьми, 33 (8,6%) — выходцами из семей служащих, 8 (2,1%) являлись прочего происхождения. Подавляющее большинство к моменту мобилизации имели трудовой стаж от 1 до 2 лет: 21 комсомолец из 384 впервые начал работать в 1933 г., 66 — в 1932, 183 — в 1931 и 50 — в 1930 г.{1258}

Автобиографические данные, содержащиеся во взятых в 1934-1935 гг. у метростроевцев интервью, дают схожую картину (см. табл. 22). Количество лиц, относительно которых мы имеем сведения, весьма невелико. Не может быть и речи о представительной статистической выборке, поскольку опрашиваемые не были выбраны по случайному принципу. Для бесед подбирали таких комсомольцев, которые производили впечатление примерных активистов или ударников. Но поскольку нас интересует здесь именно это активное ядро, интервью представляют собой содержательный источник.

Из 45 опрошенных комсомольцев, занятых на строительстве метро в качестве рабочих или функционеров, 19 (42,2%) происходили из крестьянских семей. 12 (26,7%) были детьми рабочих, 4 (8,9%) — служащих, 3 (6,9%) — ремесленников, еще 3 -учителей, врачей и священников. Детство в деревне провели 27 (60%), столько же в 1929-1933 гг. впервые приехали в Москву. 38 (84,4%) родились в 1911-1917 гг., причем большинство в 1912 г., и, таким образом, к моменту поступления на стройку были в возрасте 16-22 лет. Революцию и гражданскую войну они пережили детьми. Женщин среди них было 27 (57,8%), причем эта группа среди опрошенных резко превышала средний процент женщин на строительстве. Доля женщин среди комсомольцев Метростроя достигала максимум 30%.

Почти все получили школьное образование в советской школе, 9 (20%) учились даже в техникумах, на рабочих факультетах вузов или в педагогических училищах, получая тем самым дополнительный шанс для повышения образования и успешной карьеры. 19 (42,2%) своим подъемом были обязаны комсомолу и профсоюзу. Поднявшись с самых низов, они стали секретарями комсомольских ячеек и районных комитетов{1259}, председателями колхозов{1260}, членами Моссовета{1261}, членами фабричной и заводской администрации{1262}или по поручению комсомола направлялись в различные места, чтобы снимать там кино или форсировать коллективизацию сельского хозяйства{1263}.

На удивление много (8 чел., или 17,8%) детство провели сиротами или беспризорниками[124]. Эти лишенные корней люди, которые не испытали нормальной семейной жизни и вели жалкое существование без традиционных ценностных представлений, обрели в комсомоле и затем в партии замену семье и одновременно ту инстанцию, которая обеспечивала социальную защищенность и стабильную систему ценностей наряду с заданными непреложными истинами, на которые они могли ориентироваться.

То же наблюдение относится, вероятно, к тем комсомольцам, кто провел детство в деревне. Русская деревня имела традиционный нравственный авторитет, равно как и православная церковь, правда, утратившая после 1917 г. силу своего воздействия. С переездом же выросших в селе юношей в город они лишались оставшихся связей и помощи в ориентации, тем более что теперь — в силу явных различий между городом и деревней — сельская жизнь должна была им казаться безнадежно отсталой. Они также обретали в комсомоле и партии новый авторитет, обещавший им поддержку[125].