Александр Панцов - Дэн Сяопин

• Название: Дэн Сяопин
• Автор: Александр Панцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03602-4

Александр Панцов, известный китаевед, доктор исторических наук, профессор, автор нашумевшей биографии Мао Цзэдуна, представляет свою новую книгу — о преемнике «великого кормчего» — выдающемся реформаторе Китая Дэн Сяопине (1904–1997). На сегодняшний день это наиболее полное жизнеописание одного из крупнейших мировых лидеров второй половины XX века. Загадочная фигура творца «китайского экономического чуда», на практике доказавшего жизнеспособность «социализма с китайской спецификой», вот уже несколько десятилетий волнует умы на всех континентах; интригует общественность и сам феномен китайского коммунизма. Книга, основанная на ранее недоступных материалах из архивов России, Китая, США, в том числе хранилищ ЦК КПК и ЦК КПСС, написанная в живой и образной повествовательной манере, с экскурсами в историю и мифологию Поднебесной, несомненно, заинтересует как политиков, экономистов, историков, так и самый широкий круг читателей.

---

Между тем 1 июля 1952 года, в день 31-й годовщины образования Коммунистической партии Китая, Дэн принял участие в торжествах по случаю открытия построенной по его инициативе железнодорожной ветки, связавшей Чунцин с Чэнду. Реализация этого проекта наполняла его особой гордостью: ведь об этой железной дороге мечтал еще его отец, покойный Вэньмин. Стоя на перроне только что открытого Чунцинского вокзала, Дэн весело улыбался, приветствуя шедший ему навстречу большой черный паровоз. Он не мог не торжествовать. Его родина начинала постепенно индустриализироваться, вступив на путь глубоких преобразований.

С лицевой стороны локомотива на него пристально смотрел Председатель: портрет Мао в обрамлении хлебных колосьев украшал паровоз. Казалось, вождь лично прибыл в Чунцин, чтобы поздравить своего верного ученика. Взгляд Мао выражал величие и спокойствие: глава партии и государства был явно доволен Дэном. Ведь тот следовал его курсом неукоснительно.

ПЕКИНСКИЙ ИППОДРОМ

В конце июля 1952 года Мао перевел Дэна на новое место работы — в Пекин и стал постепенно вводить в круг самых близких к себе людей. Энергичный и еще достаточно молодой сычуанец (Дэну шел 48-й год) нравился ему все сильнее. 7 августа Мао назначил его заместителем Чжоу Эньлая, премьера Государственного административного совета, пятым по счету. До того, со времени образования КНР, Чжоу имел только четырех замов: двое из них, Дун Биу и Чэнь Юнь, были коммунистами, членами Политбюро, один, известный ученый Го Можо, — беспартийным, а еще один, Хуан Яньпэй, — главой карликовой демократической партии, с которой компартия состояла в едином фронте[46]. Назначение новым замом еще одного коммуниста выглядело символично. Мао как бы давал всем понять, что период «новой демократии» подходит к концу и страна скоро вступит в новый этап — развернутого строительства социализма. Одновременно он включил Дэна в список высших руководителей Китайской Народной Республики, биографии которых планировалось опубликовать в СССР в новом издании Советской энциклопедии. В этот список Мао отобрал только 21 человека59.

Дэн передал дела на Юго-Западе «усатому Хэ», сменившему его на посту первого секретаря регионального бюро, и отправился в столицу. Вместе с ним, разумеется, уехала и Чжо Линь — с детьми, бабушкой Ся Богэнь и единокровной сестрой Дэна Сяньцюнь. Всех их разместили в уютном доме в центре города, недалеко от святая святых, резиденции высшего руководства Чжуннаньхай (Среднее и Южное моря). В самом Чжуннаньхае, старом императорском дворцовом комплексе, окруженном кирпичной стеной и примыкающем с запада к стенам бывшего императорского Запретного города, жили тогда только члены Политбюро, к которым Дэн Сяопин пока не принадлежал.

Ну что ж, таковы были номенклатурные правила, которые Дэн конечно же хорошо понимал. Ему и в своем доме было пока неплохо, тем более что соседом у него оказался земляк, Не Жунчжэнь, бывший в то время заместителем начальника Генерального штаба Народно-освободительной армии Китая и командующим Северо-Китайским военным округом. Со «стариной Не» Дэн, как мы помним, давно был знаком, а тут они просто стали «не разлей вода». Не Жунчжэнь был очень гостеприимным, и в его доме хорошо готовили сычуаньские блюда, так что Дэн со всей семьей стал часто наведываться к нему: «полакомиться на дармовщинку» и выпить водочки, которую очень любил. (Алкоголиком он не был, но пропустить рюмку перед обедом считал за правило60.)

В Пекине в то время вообще собралось много его старых друзей (один Чжоу чего стоил![47]), так что Дэн чувствовал себя «в своей тарелке». Да и атмосфера здесь была какая-то праздничная. Всюду строилась новая жизнь, развевались алые флаги, из репродукторов гремели боевые марши, на стенах домов висели лозунги и плакаты. В общем, Пекин выглядел так, как и подобает главному городу революционной страны. Вот только машин на улицах почти не было, так как своей автомобильной промышленности в КНР не существовало, а получаемых из СССР грузовиков и легковушек явно не хватало.

Во второй половине 1952-го — первой половине 1953 года Мао перевел в Пекин и некоторых других региональных вождей, которых тоже назначил на высокие должности в государственно-партийном аппарате. Главу Северо-Восточного бюро Гао Гана, бывшего на год моложе Дэна, но уже являвшегося и членом Политбюро, и одним из заместителей Председателя в Центральном народном правительстве, сделал руководителем Госплана, босса Восточно-Китайского региона Жао Шуши, 44-летнего партаппаратчика, — заведующим организационным отделом Центрального комитета, а второго секретаря Центрально-Южного бюро Дэн Цзыхуэя, 56-летнего ветерана, — заведующим отделом ЦК по работе в деревне. Еще раньше, в сентябре 1950 года, он перевел в Пекин второго секретаря Северо-Западного бюро, совсем молодого Си Чжунсюня (ему тогда не исполнилось и тридцати семи), назначив его сначала заведующим отделом пропаганды ЦК, а через три года — секретарем Государственного административного совета.

Всех этих людей, за исключением Си Чжунсюня, Дэн хорошо знал. С Гао, как мы помним, работал еще в 1926–1927 годах во «2-й школе Вампу» в Сиани, с Жао — в 1949 году в Восточно-Китайском бюро (именно Жао и сменил его на посту первого секретаря этого подразделения ЦК), а с Дэн Цзыхуэм тесно общался в 1948-м, когда тот был его подчиненным (третьим секретарем) в Бюро ЦК по Центральной равнине. Всю пятерку — Дэна, Гао, Жао, Дэн Цзыхуэя и Си Чжунсюня — стали тогда в коридорах власти за глаза называть «пятью конями, прискакавшими в столицу». О Гао Гане же говорили, как о «коне, прискакавшем первым», имея в виду, что именно он из всех пятерых получил наибольшую власть61.

А вскоре Председатель вообще ликвидировал все военно-административные комитеты и бюро ЦК. По-видимому, из опасения, что излишний регионализм в какой-то момент приобретет центробежный характер, а может быть, стремясь укрепить центральное руководство способными людьми. В любом случае, он явно предпочел держать бывших региональных лидеров при себе.

К тому времени в руководстве китайской компартии обозначились разногласия между новым выдвиженцем Председателя Гао Ганом, настаивавшим на немедленном переходе к социалистическому строительству, и фактическим заместителем Мао по партии Лю Шаоци, считавшим, что слишком быстро к социализму идти не следует. Премьер Чжоу склонялся к Лю: ведь в силу своих служебных обязанностей ему часто приходилось ставить интересы экономического развития выше принципов социализма. Что же касается Мао, то он балансировал между Гао, Лю и Чжоу, напоминая Конфуция, сказавшего когда-то: «Не нахожу людей, придерживающихся середины, и вынужден сходиться с [людьми] своевольными либо осмотрительными»62.

Конечно, Мао сам был леваком, а потому взгляды Гао Гана были ему ближе, чем точка зрения Лю Шаоци, которую тот впервые озвучил, как мы помним, на 2-м пленуме ЦК седьмого созыва в марте 1949 года. Но немедленно отбросить «новую демократию» и перейти к социализму «великому кормчему» не давал Сталин, от экономической и политической поддержки которого Компартия Китая по-прежнему сильно зависела. Мао пытался, причем не раз, получить благословение «вождя народов» на ускоренный переход его страны к социалистическому строительству, но тот всегда охлаждал его пыл. Дело в том, что Сталин не мог не быть осторожным во всем, что касалось Китая. Коммунистическая Китайская Народная Республика, реализовавшая диктаторскими методами советскую модель ускоренной экономической модернизации, была способна создать угрозу его гегемонии в коммунистическом мире. Ограничивая же амбиции «китайского Пугачева»[48] «демократическими» задачами, кремлевский диктатор привязывал его к себе, а тактический курс Компартии Китая подчинял собственной политической линии63. Во многом поэтому Мао и вел себя так непоследовательно в конце 1940-х — начале 1950-х годов: то наступал на «кулаков» и буржуазию, исходя из своих левацких амбиций, то сворачивал с ними борьбу, очевидно, вспоминания советы Сталина.

Соответственно Мао критиковал то Гао, то Лю, то Чжоу. Так, в мае 1949 года поддержал Лю Шаоци, обрушившегося на Гао Гана с резкой критикой за левацкий авантюризм. Гао начал тогда вырубать у себя в Маньчжурии всю буржуазию — под корень, и Мао не замедлил вмешаться64, тем более что в то время и сам Сталин в одной из телеграмм своему представителю в Китае генералу Ивану Владимировичу Ковалеву раскритиковал Гао за излишнюю левизну65. Но спустя два с половиной года именно Гао Ган убедил Мао начать антибуржуазную борьбу «против трех и пяти злоупотреблений»66. Тогда же Мао поддержал доклад Гао Гана о развитии кооперативного движения в Маньчжурии, в котором говорилось о «постепенном переходе от низших форм [кооперации] к высшим»67. Он приказал тогда общему отделу ЦК издать доклад Гао Гана отдельной брошюрой для распространения среди всех руководящих партийных работников. А в декабре 1951 года дал грозную отповедь Лю Шаоци — за то, что тот в июле устроил головомойку партийным руководителям провинции Шаньси, которые весной 1951-го, как и Гао Ган, выступили с идеей ускорения процесса кооперирования деревни. Мао тогда дезавуировал документ, подготовленный Лю и разосланный от имени Центрального комитета, поскольку в нем провинциальная инициатива шаньсийцев была названа «ошибочной, опасной, утопической идеей аграрного социализма»68. Но весной 1952-го, как мы помним, он выразил недовольство чрезмерным давлением на «буржуазные элементы». А осенью даже признал, что в ходе борьбы с «тремя и пятью злоупотреблениями» имели место ошибки, подтвердив необходимость «дальнейшего использования частного капитала в интересах подъема экономики и благосостояния народа»69.