Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

• Название: Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
• Автор: Герберт Аллен
• Издательство: Астрель, CORPUS
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-38533-9

Золотой век британского детектива — это Г. К. Честертон, Агата Кристи, Дороти Л. Сэйерс; это автор «Винни-Пуха» А. А. Милн, поэт Сесил Дэй-Льюис, а также множество очень разных и оригинальных авторов, многие из которых совершенно неизвестны русскому читателю. Все они принадлежали к одному кругу, общались, дружили и превратили написание детективов в увлекательную интеллектуальную игру. Они создали Детективный клуб с целой системой правил и ритуалов, сочиняли коллективные опусы и пытались разгадывать реальные преступления. Все это легкомысленное, веселое творчество пришлось главным образом на двадцатые-тридцатые годы XX века — мирный промежуток между двумя страшными войнами. Тревожная, бесшабашная, ностальгическая эпоха застыла в детективных рассказах, словно муха в янтаре, — читателю остается лишь перевернуть страницу и погрузиться в этот интереснейший мир. Книга проиллюстрирована рисунками из журналов 1920-1930-х годов, снабжена предисловием, комментарием и глоссарием в картинках.

---

Адвокат, Адмирал и даже доктор были несколько удивлены, обнаружив, что отец Браун склонен защищать пасторского сына от тех, кто оплакивал горькую долю пастора.

— Наш юный друг показался мне довольно симпатичным, — сказал он. — Он хороший рассказчик и, смею думать, хороший поэт; а миссис Малтрэверс, которая в чем в чем, а в этом разбирается, говорит, что он хороший актер.

— Очень может быть, — сказал адвокат. — Нов Поттере-Понде, если не считать миссис Малтрэверс, больше склонны задаваться вопросом — а хороший ли он сын.

— Он хороший сын, — сказал отец Браун. — И это весьма примечательно.

— Раздери меня черт, — сказал Адмирал. — Вы хотите сказать, что он любит своего отца?

Священник помедлил с ответом, потом произнес:

— В этом я не уверен. И это тоже примечательно.

— Что, черт побери, это значит? — с флотской простотой спросил моряк.

— Это значит, — сказал отец Браун, — что сын говорит об отце с непримиримой обидой, но при этом с лихвой выполняет сыновние обязанности. Я побеседовал с управляющим банка, и поскольку речь шла о серьезном преступлении, которое расследует полиция, он конфиденциально сообщил мне некоторые факты. Старый пастор отошел от приходских трудов; на самом деле это никогда и не был его приход. Народ здесь довольно языческий; те, которые вообще ходят в церковь, ходят в Даттон-Аббот, меньше чем в миле отсюда. У старика нет собственных средств, но сын зарабатывает неплохие деньги, и старик не бедствует. Пастор угостил меня портвейном, и это был урожай одного из лучших лет; я видел целые ряды пыльных старых бутылок; а когда я уходил, он усаживался за скромный, но весьма изысканный обед в старосветском духе. Все это, видимо, на деньги молодого человека.

— Какой образцовый сын, — с легкой ухмылкой сказал Карвер.

Отец Браун кивнул, нахмурясь, как будто обдумывал какую-то свою загадку, потом сказал:

— Образцовый сын, да. Хотя образец этот выглядит не очень натурально.

В эту минуту клерк принес стряпчему письмо без марки, и тот, бросив на конверт беглый взгляд, поспешно его вскрыл. Пока стряпчий разворачивал бумагу, священник увидел безумные густые каракули и подпись «Феникс Фицджеральд»; он высказал догадку, и адресат утвердительно буркнул в ответ:

— Это все тот актеришка, который не дает нам покоя. У него какой-то вечный спор с другим безвестным фигляром, к делу все это не имеет решительно никакого отношения. Мы все отказываемся его принять, кроме доктора; и доктор говорит, что он сумасшедший.

— Да, — сказал отец Браун, задумчиво поджав губы. — Он, пожалуй, сумасшедший. Но, конечно, нет никакого сомнения в том, что он прав.

— Прав? — возопил Карвер. — Прав в чем?

— В том, что преступление связано с театральной труппой, — сказал отец Браун. — Знаете, что меня сразу же насторожило в этой истории? Мысль о том, будто Малтрэверс был убит сельскими жителями за то, что оскорбил их сельскую честь. Удивительно, чего только не наплетут коронеры доверчивым присяжным; а уж как легковерны газетчики — об этом и говорить излишне. Много ли они знают об английских селянах? Я вот сам английский селянин — по крайней мере, растили меня в Эссексе, вместе с прочей брюквой. Вы можете представить себе, чтобы английский сельский труженик идеализировал и превозносил свою деревню, подобно гражданину греческого полиса? Чтобы он обнажал меч для защиты ее священного знамени, подобно гвельфам и гибеллинам средневекового итальянского городка? Вы слышали когда-нибудь, чтобы добродушный старый хрыч говорил «Только кровь может смыть пятно с благородного герба Поттерс-Понда»? Клянусь святым Георгием и драконом, я бы первый порадовался. Но есть и другой, более веский аргумент.

Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, затем продолжил:

— Последние слова, которые слышали от Малтрэверса, были неверно поняты. Он не называл Поттерс-Понд мерзостью и не критиковал неполотые сады, заросшие бурьяном. Он разговаривал с другим актером; они собирались устроить представление с Фицджеральдом в роли Фортинбраса, неизвестным Хэнкином в роли Полония, а Малтрэверс, несомненно, должен был играть самого принца Датского. Возможно, кто-то еще хотел — или надеялся — получить эту роль, и Малтрэверс, специально чтобы подразнить товарищей, стал при них декламировать монолог. Вот этот: «О мерзость! Как невыполотый сад, дай волю травам, зарастет бурьяном…»[110] Это, видите ли, цитата из «Гамлета».

Доктор Малборо уставился на священника, переваривая только что услышанное медленно, но без сопротивления. Прежде чем остальные обрели дар речи, он сказал:

— И что же вы предлагаете нам теперь делать?

Отец Браун быстро поднялся и с неизменным спокойствием ответил:

— Если милостивые господа нас ненадолго извинят, я бы немедленно отправился с вами, доктор, прямиком к Хорнерам. Я знаю, что пастор и его сын сейчас оба дома. И вот что я хочу сделать. Никто в деревне, я полагаю, еще не слышал о результатах вскрытия. Я хочу, чтобы вы, доктор, сообщили пастору и его сыну, как в точности обстоят дела: что Малтрэверс умер от яда, а не от удара по голове.

У доктора Малборо были причины пересмотреть свои сомнения в примечательности Поттерс-Понда. Последовавшая сцена, в ходе которой он выполнил предписания священника, относилась к числу тех, когда свидетели, что называется, не могут поверить собственным глазам.

Черная сутана преподобного Сэмюэла Хорнера эффектно подчеркивала благородную седину его волос; он облокотился о пюпитр, возле которого так часто стоял, углубившись в Писание, — возможно, по случайности, но вид от этого у него был важный. А напротив него развалился в кресле мятежный сын. Он с самым кислым видом курил дешевую сигарету и являл собой живую картину юношеской нечестивости.

Старик учтиво пригласил отца Брауна присесть. Тот уселся, ничего не говоря, и с отсутствующим видом уставился в потолок. У Малборо возникло ощущение, что важные вести покажутся еще важнее, если он доложит о них стоя.

— У меня есть чувство, — сказал он, — что вы, будучи некоторым образом духовным отцом здешней паствы, должны узнать, что в ужасной трагедии, совершившейся во вверенном вам приходе, появились новые подробности — возможно, еще более ужасные. Вы, конечно, помните прискорбную гибель Малтрэверса, который, как установило дознание, погиб от удара палкой, предположительно нанесенного неизвестным недоброжелателем из местных.

Пастор взмахнул рукой.

— Упаси меня Господь, — сказал он, — вымолвить хоть слово в оправдание убийства и насилия. Однако ж когда актер, по своей природе человек падший, является в такую невинную деревню, он навлекает на себя гнев Божий.

— Не исключено, — серьезно отозвался доктор. — Тем не менее гнев был явлен иным способом. Я только что провел вскрытие тела и могу вас уверить, что, во-первых, удар по голове никак не мог причинить смерть, а во-вторых, труп был полон яда и вот он-то, безусловно, оказался смертелен.

Молодой Харрел Хорнер отшвырнул сигарету и вскочил с быстротой и легкостью кошки. Он подпрыгнул так энергично, что оказался в ярде от пюпитра.

— Вы уверены? — выдохнул он. — Вы абсолютно уверены, что удар не мог причинить смерть?

— Абсолютно уверен, — сказал доктор.

— Ну что ж, — сказал Харрел, — жалко, что вот этот не причинит.

В мгновение ока — никто и пальцем не успел шевельнуть — он с размаху ударил пастора по лицу, и тот отлетел к двери, словно черная марионетка.

— Что вы делаете? — вскричал Малборо, потрясенный этой сценой и самим звуком удара. — Отец Браун, что этот безумец делает?

Но отец Браун не пошевелился; он по-прежнему безмятежно глядел в потолок.

— Я ожидал, что он так поступит, — невозмутимо сказал священник. — Странно, что он не сделал этого раньше.

— Боже праведный! — воскликнул доктор. — Да, с ним, быть может, поступили несправедливо — но ударить отца, ударить пастора, безоружного…

— Он не ударил ни отца, ни пастора, — сказал отец Браун. — Он ударил мерзкого актера-шантажиста, переодетого пастором, который, как пиявка, сосет из него соки уже несколько лет. Он понял, что свободен от шантажа, и не сдержался — не могу сказать, что готов его строго судить за это. Особенно если учесть, что наш шантажист может оказаться еще и отравителем. Я думаю, Малборо, пора позвонить в полицию.

Они направились к выходу, и хозяева их не удерживали — один был ошеломлен и оглушен, другой пока ничего не видел вокруг, задыхаясь от облегчения и ярости. Но, проходя мимо Харрела Хорнера, отец Браун обернулся к нему — и молодой человек стал одним из тех немногих, кому довелось увидеть на этом лице неумолимое выражение.

— А ведь он прав, — сказал отец Браун. — Когда падший актер является в невинную деревню, он навлекает на себя Божий гнев.