Мартин Гринберг - Дорога Короля

• Название: Дорога Короля
• Автор: Мартин Гринберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08067-8

Конечно же, жанр «фэнтези» возник задолго до Толкина. Но именно он, Король, создатель удивительного мира Среднеземья, стал тем краеугольным камнем, той отправной точкой, с которых началось триумфальное шествие Маленького Народа — эльфов, хоббитов, гномов, орков, гоблинов и множества других жителей мира, существующего параллельно с нашим, — по бескрайним землям фантазии. Памяти Короля и посвящен этот уникальный сборник, собравший под одной обложкой имена, составившие золотой фонд современной фантастики.

---

Магическое пламя наконец коснулось лба ребенка. Лицо Робара страшно исказилось, и он завыл — такого крика не могло бы издать ни одно человеческое существо! А затем… Это выглядело так, словно нечто, запертое в слишком маленьком для него пространстве, вдруг вырвалось наружу!

Робар упал, точно срезанный серпом колос пшеницы. Над его телом колыхался туман. Но когда магическое пламя пронзило его, туман этот съежился и спиралью унесся ввысь, быстро превратившись в неясное серое пятнышко, которое волшебное голубое пламя, стрелой устремившееся следом, просто слизнуло, превратив в ничто.

— Робар! — Алана бросилась к брату и обняла его, крепко прижимая к себе, словно хотела собственным телом защитить от любой новой беды.

— А что… что это было, госпожа моя? — хриплым голосом спросил Тиффин.

— Всего лишь тень того, чему давным-давно следовало исчезнуть… — Лета попыталась сдвинуться с места и пошатнулась. Сильные молодые руки подхватили ее — это подоспели Гуртен и Марсила. — Тень чужой воли, Тиффин. Враг. Сперва эта тень пыталась завладеть Ластой, ибо ее дар способен придать сил порождениям Тьмы. Затем она взялась за Робара, который слишком мал, чтобы защитить свой разум и душу. Такое умение приобретается лишь с годами… Фрэч, которого когда-то звали Стиреон! — обратилась она к пустоте над головой. — Ты всегда с жадностью взирал на то, что тебе не принадлежит. Но оно никогда тебе принадлежать и не будет!

И они все вместе двинулись к двери. Орффа нес совершенно сонного Робара, а рядом с ним шла явно успокоившаяся Алана. Марсила и Гуртен поддерживали Лету, которая по-прежнему не выпускала посох из рук, хотя конец его безвольно волочился по полу.

Наконец они вышли наружу и остановились у стола, на котором лежало старинное боевое знамя. Теперь Лете было совершенно ясно, что нужно сделать. И чем скорее, тем лучше. Она повернулась к Ласте:

— Это только начало, сестренка. Возьми-ка свой кинжал — он выкован великими мастерами древности и не из смертельно опасной стали! — и срежь с головы каждого из своих товарищей по прядке волос.

Они не задали ей ни одного вопроса; они просто подчинились. И Лета наконец поставила свой посох в сторонку, а из мешочка, что висел у нее на поясе, достала большую иглу, отливавшую золотом. Вдев в иглу одну из срезанных Ластой прядей волос, она стала аккуратно вплетать ее в ветхую основу знамени, словно штопая старинную и поистине драгоценную вещь. Она все вплетала и вплетала в основу знамени их волосы, а они молча смотрели на нее. Беря в руки каждую новую прядку, Лета произносила вслух имя того, кому эта прядка принадлежала, словно и его имя вплетая в творимое ею заклятие.

Время, казалось, остановилось; дети безмолвствовали, застыв, точно изваяния, вокруг Леты, пальцы которой неутомимо завершали начатый труд. Когда же она наконец вынула из ткани иглу, дети увидели вышитую на знамени серебристо-золотую дорожку, неясный рисунок которой все время менялся, то исчезая, то проступая вновь и становясь раз от раза все более отчетливым.

— Одно всегда состоит из множества, — промолвила Лета. — И вы, объединившись во время бегства от смерти и отдав мне свои объединенные силы, чтобы освободить Робара, теперь действительно единое целое. Из этого единства, как и из вытканного мною рисунка, получится много такого, что можно только приветствовать. И будущее с радостью примет это, как и всех вас.

Говорят, что в давние жестокие времена, когда племя Ка-сати полностью опустошило эти земли и те, в чьих жилах текла кровь варваров, пожелали построить храм в честь Вечной Тьмы, из северных холмов примчался отряд воинов, на боевом знамени которых сияли девять золотых полосок.

Те, что несли это знамя, принадлежали роду, воспетому в песнях и легендах, ибо все свои деяния они совершали во славу земли и неба, воды и огня. И Тьма исчезла, ослепленная исходившим от них Светом.

Чарльз де Линт ЧАРОДЕЙ (Перевод И. Тогоевой)

«Не думаю, что у него есть друзья и кто-то станет его оплакивать. Разве что я да парочка сов».

Дж. Р. Р. Толкин, «Дерево и лист»

«Ты видишь только дерево, освещенное фонарем. А интересно, сможешь ли ты увидеть фонарь, освещенный деревом?»

Г. К. Честертон, «Человек, который был Четвергом»

Фокусник ездил на старомодном красном велосипеде с толстыми шинами, обладавшем одной-единственной скоростью. В плетеной корзине, укрепленной на раме, сидела маленькая собачонка, более всего похожая на терьера. Сзади на багажнике высилась битком набитая коричневая дорожная сумка, в которой, видимо, скрывалось от любопытных глаз все его имущество.

Имущества у него было немного, но он в нем особо и не нуждался. Ведь, в конце концов, он был настоящим чародеем и все недостающее мог запросто себе наколдовать.

Нашего чародея вряд ли можно было назвать стройным: скорее, плотного телосложения. Довольно длинная седая борода спускалась ему на грудь, а вьющиеся седые волосы торчали из-под его черной шляпы с высокой тульей во все стороны, точно плющ из-под крыши. За ленту на шляпе он кокетливо заткнул несколько сухих цветков и три перышка: белое лебединое, черное воронье и коричневое совиное. Пиджак он носил совершенно невообразимого оттенка — голубой, как небо ясным летним утром. Рубашка под пиджаком была ярко-зеленой, словно свежевыкошенная лужайка перед домом. Штаны — коричневые, вельветовые, с аккуратными кожаными заплатками и отлично заутюженными складками, а ботинки — густого желтого цвета, точно цветы лютиков в траве.

Возраст фокусника определить было весьма затруднительно — ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Его обычно принимали за бездомного — может, он и обладал более живописной внешностью и, безусловно, куда более веселым нравом, чем другие, но явно был никому не нужным бродягой. Поэтому у людей всегда вызывал удивление запах яблок, который, похоже, всегда сопровождал его. Удивляло их и неизменное добродушие фокусника, а также — острый ум, светившийся в ярко-синих глазах. Когда он, чуть приподняв шляпу, приветствовал кого-то, глядя ему в глаза, человек этот всегда испытывал некое потрясение, точно вдруг увидел бриллиант в куче мусора.

Звали чародея Джон Уиндл. Имя Джон, если вам нравится считать, что в именах есть какой-то особый смысл, означало «любимец бога», а вот фамилии Уиндл разные люди придавали разный смысл: она могла иметь такие значения, как «корзина», «краснокрылый дрозд» или даже «истощаться, вырождаться», хотя, по правде сказать, тогда она по-английски должна была бы звучать как «дуиндл».

Впрочем, любые значения его фамилии имели право на существование, ибо все в его жизни попахивало волшебством, а память представляла собой настоящую сокровищницу знаний и опыта, слухов и историй.

Он обладал довольно высоким, очень чистым и мелодичным голосом и, не отличаясь высоким ростом — всего пять футов десять дюймов в ботинках, — когда-то явно был весьма широк в груди и в плечах.

— Когда-то я был настоящим великаном! — любил он шутить по этому поводу. — Но тогда и мир был еще молод. А чародейство неизменно требует жертв, и теперь Джон превратился в обычного старика, здорово потрепанного жизнью. — И он печально вздыхал, кивая головой и словно подкрепляя этим свои слова. Ясные глаза его смотрели грустно, когда он прибавлял: — В точности как и сам наш мир.

В общем, были на свете такие вещи, с которыми ничего не мог поделать даже чародей.

Живя в большом городе, человек привыкает каждый день видеть нездешние или просто странные лица, лишь время от времени мимоходом замечая их с почти родственной приязнью. Это может быть туземка в выгоревшем платье а ля Лаура Эшли с хозяйственной сумкой на колесиках, набитой мешочками с птичьим кормом и хлебными крошками; или чернокожий старик с китайскими гороскопами и искусно вырезанными и сложенными из бумаги фигурками оригами; глуповатый «ковбой» из Германии, одетый в точности как герой вестерна-спагетти и произносящий по-немецки длинные заумные речи, которые никто не слушает.

И, разумеется, бродячий фокусник.

Этого фокусника Венди Сент-Джеймс видела десятки раз — она жила и работала в деловой части города, которую и он наиболее часто посещал и считал своей «вотчиной». Но она никогда с ним не разговаривала, пока не наступил тот осенний день, прекрасный и солнечный, когда деревья только еще начинали переодеваться в свои разноцветные бальные платья.

Венди сидела в сквере на берегу реки Кикахи, недалеко от паромной пристани. Она была маленькая, чем-то похожая на заблудившегося ребенка в своих джинсиках, белой маечке под горло и короткой коричневой кожаной курточке «пилот» с расстегнутой молнией. На ногах у нее были высокие ботинки на шнуровке, а вместо дамской сумочки — потрепанный рюкзачок, стоявший рядом с ней на скамейке.