Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика

• Название: Лучшая зарубежная научная фантастика
• Автор: Стивен Бакстер
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91878-096-1

Тридцать рассказов, представленных в ежегодной коллекции Гарднера Дозуа, несомненно, порадуют поклонников научной фантастики. Вот уже более трех десятилетий эти антологии собирают лучшие образцы жанра по всему англоязычному миру, и мы в свою очередь рады предложить вниманию читателей произведения как признанных мастеров, так и новые яркие таланты. Встречайте: Стивен Бакстер, Паоло Бачигалупи, Элизабет Бир, Джеймс Камбиас, Алиетт де Бодар, Грег Иган, Чарльз Коулмен Финли, Джеймс Алан Гарднер, Доминик Грин, Дэрил Грегори, Гвинет Джонс, Тед Косматка, Мэри Робинетт Коул, Нэнси Кресс, Джей Лейк, Пол Макоули, Йен Макдональд, Морин Макхью, Сара Монетт, Гарт Никс, Ханну Райаниеми, Роберт Рид, Аластер Рейнольдс, Мэри Розенблюм, Кристин Кэтрин Раш, Джефф Райман, Карл Шредер, Горд Селлар и Майкл Суэнвик.

Большинство представленных здесь произведений удостоились престижных литературных наград, включая знаменитые «Хьюго» и «Небьюла». Премией «Хьюго» были отмечены и заслуги составителя, Гарднера Дозуа, неоднократно признанного лучшим редактором года.

---

После группа возвратилась к основной мелодии, но теперь уже весь бэнд начал расплываться и вытворять полное безумство, точно сразу десять, двадцать, а то и сотня ансамблей пытались сыграть вместе, но никак не могли полностью сыграться, и их ритмы то отставали, то опережали, и все вокруг звенело и гремело — такого я никогда прежде не слышал!

Говорю вам, это было новое направление в музыке. Действительно нечто. Представьте себе, что слышите бибоп в первый раз и тут его подхватывают все чертовы лабухи мира.

— Значит, эти пилюли, что нам дали, помогут научиться играть так же?

— Похоже на то, Джей Джей.

— Боже правый! — вскричал он. И: — Вот срань! — А еще: — Ты только посмотри, как они играют!

И все это одновременно, на три разных голоса. Он зааплодировал, и его руки и хлопали, и оставались неподвижны.

— Брат, я провел слишком много времени в обществе этих жабьих морд и, поверь мне, знаю, что с ними не так. Никогда не пытался к ним приглядываться? — это мы говорили с Большим Си.

— Ну да, — ответил я, рассматривая его комнату. — Они расплываются, и еще у них слишком много глаз.

— Слишком много? Ты никогда не пытался малость притормозить и подумать, а вдруг это у нас их на самом деле не хватает? — он покосился на меня в точности как это делал Монк. — Но они и в самом деле расплываются!.. Именно про это и толкую! — он замахал руками. — Они все размыты, и такое чувство, что в каждом сидит сразу по сотне жаб, и все они ходят тут, занимаются своими делами. У них просто не получается слиться в одну цельную личность, как это считаем естественным мы. — Он помахал растопыренными пальцами перед лицом, подчеркивая смысл сказанного. — Поэтому, когда они слушают музыкантов, им необходимо, чтобы те тоже расплывались, либо им просто становится скучно. Вот почему они так обожают джаз! Лучшая богом проклятая музыка в этом мире. Мы умеем растрясти дерьмо, и при этом импровизируем. Ведь не сумеешь же так с Моцартом, верно? С классической музыки жабы просто от тоски дохнут. Все, что нанесено на нотный стан и тем самым зафиксировано, остается таким же, сколько не расплывайся.

Я уставился на свои руки, которые то оставались прежними, то начинали растекаться. Это вроде как с тем, чтобы сходить пописать — не надо напрягаться, надо лишь подумать об этом. Вот только я был как грудной ребенок и не умел себя контролировать, хотя и мог, в некотором роде, применить это умение.

— Все получится, Робби, ты только расслабься, брат. Скоро освоишься.

— Большой Си, а ты сам давно летаешь? — спросил я.

Он поскреб подбородок там, где заканчивалась коротенькая бородка, и удивленно посмотрел на меня.

— А какой сейчас год-то?

— Тысяча девятьсот сорок девятый.

— Проклятье! — произнес он. — Будь все проклято!

Тортон неожиданно затих и отвернул лицо, чтобы я не видел, как он плачет.

Расписание на следующие несколько недель было просто безумным, мы репетировали целыми днями напролет, а по ночам набивались в комнату к кому-нибудь из наших, сжимая инструмент в руках, и запускали пластинку.

Что действительно классно в тех таблетками, которыми нас кормили, так это то, что в наших мозгах моментально отпечатывалась любая услышанная нами музыка. А после того как мы ее услышали, нам достаточно было «запрограммировать сознание», хотя скорее казалось, что это наши пальцы запоминают необходимые движения.

Вот мы и слушали пластинки одну за другой: и бибоп, и свинг, и регтайм, и Баха, и Стравинского и индийские мелодии, и что только не. А раз уж мы все обладали идеальным слухом и уже умели расплываться, то каждое наше я могло изучать отдельные музыкальные линии: басы, гармонии и обязательно — соло. И когда мы вставали поутру, услышанное уже было запечатлено в нашей памяти навеки.

Это было еще ничего; в конце концов, я и раньше мог прослушать соло несколько раз и заучить его, но вот что странно: посидев пару недель на этих инопланетных пилюлях, я обнаружил, что могу припомнить любое произведение, какое только захочу — нота в ноту. Мне ничего не стоило воскресить в своей голове одно из соло Птахи, вошедших в «Антропологию»; я легко мог бы поднять с глубины сознания монковскую аранжировку «Эпистрофы» для большого джаз-бэнда и отыграть партию тромбона на своем саксофоне. В моем сознании отпечатывалась каждая инструментальная линия, тут же фиксировавшаяся в виде цепочек сокращений мышц, движений пальцев и губ, и стоило хоть раз расплыться и сыграть композицию, как я мог снова и снова повторять ее, просто только пожелав того, даже не пытаясь думать, что я делаю.

Иными словами, инопланетные препараты превращали нас в звукозаписывающие джазовые автоматы.

Вот почему мы проводили столько времени за прослушиванием чужих пластинок и кристаллов — компания растворяющих свои мозги музыкантов, одновременно хохочущих и требующих друг от друга заткнуться и впитывать информацию. Было у нас и несколько бутлегов, и некоторые из них оказались просто потрясающими: один из них был озаглавлен как «Птаха на Марсе» и представлял собой совершенно безумную, вычурную, больную композицию, и я мог слушать ее хоть целый день напролет.

Но, сами понимаете, любой музыкант рано или поздно устает от общества себе подобных и его начинает тянуть «на сладенькое». Что касается меня, то я никогда не испытывал недостатка в женщинах своего типа, и они нравились мне, но сейчас прошло уже несколько недель, а я так ни с одной и не познакомился. В итоге я решил наведаться к девчушкам из канкана и исправить это упущение. Спускаясь на лифте этаж за этажом, я блуждал по кораблю, пока не нашел их. По пути мне довелось увидеть совершенно немыслимые картины: в одном из залов было организовано нечто вроде русского цирка, где рослые, пестро раскрашенные клоуны расплывались, жонглируя горящими факелами на спинах столь же размывающихся слонов, которые танцевали под какую-то пугающую русскую музыку. А рядом в хороводе кружились такие же неровные силуэты медведей. Затем я наткнулся на ковбоев с родео, скачущих на одновременно существующих лошадях и вращающих лассо в сотнях направлениях сразу. Но один из них поразил меня сильнее прочих: тот парень не просто расплывался, а разделялся на несколько тел и находился сразу в десятках мест, удирая от такого же, как он, быка. Одним из его ипостасей удалось заарканить разъяренное животное, другие сами попали под копыта. Кое-кому (бедный пожиратель бобов) даже не повезло оказаться насаженным на рога.

Но наконец, спустившись на десять этажей, я оказался под просторным залом отдыха. Все вывески здесь были на французском, так что было очевидно, что я добрался до места. Блуждая из комнаты в комнату, находя в них жаб, смолящих сигареты и переговаривающихся на своем странном языке, пока худощавые девушки из восточной Индии, облаченные в национальные костюмы, разносили им крошечные белые чашечки с чаем и другими напитками.

Вскоре мне удалось найти помещение, где танцевали француженки. Оркестр уже отправился на покой, поэтому девушки тренировались под записи бешеного, явно записанного расплывающимися музыкантами канкана. Когда я вошел, занятия шли полным ходом, и их прекрасные и сильные длинные ноги ритмично вскидывались и опускались, а руками каждая из цыпочек обнимала своих соседок. Ничто в этом мире не заводит так старого котяру, как вид тискающихся женщин, если не считать, конечно, взмывающих в воздух стройных ножек.

Так что я просто сел там и стал смотреть, как те взлетают и опускаются снова и снова, оставляя за собой целый шлейф. Мне пришлось размыться и самому, чтобы за всем уследить. Я разглядывал их, пока не нашел в общем ряду ту, которую приметил еще на лифте, и позволил ее лицам до последней черточки отпечататься в своем сознании.

Когда репетиция закончилась, я поднялся и нашел дверь, ведущую за кулисы. За ней обнаружился коридорчик, по обе стороны которого тянулись гримерные. Это ж просто офигеть можно — у каждой из девочек была личная раздевалка. Проблема состояла в том, что я понятия не имел, в какой из них искать ту самую красотку. Что ж, я просто расплылся по коридору и постарался постучаться разом во все комнаты.

Услышав ее голос за одной из дверей, я вновь соединился в единое целое и с видом невинного деревенского мальчика улыбнулся дамочке, ведь это всегда действовало на женщин. Француженка была одета в шелковое кимоно — ну, вы знаете, нечто вроде домашнего халата, только из Японии. Ее волосы были распущены, а откуда-то из глубины помещения доносились звуки джаза. Услышав именно эту музыку, я понял, что дело в шляпе.

— Ви тот мужчина, с которым мы ехали на лифте, oui?[111] Ви еще смотреть на меня. Зачем ви приходить сюда?

— Просто я вспомнил о том дне и понял, что должен снова вас увидеть.