Наталья Головина - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Наталья Головина
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Новая книга прозаика Натальи Головиной — исторический роман о духовных поисках писателей и деятелей демократического движения России XIX века. Среди них — Тургенев, Герцен, Огарев, Грановский. Непростым путем они идут от осознания окружающего мира к борьбе за изменение его.

---

Александр Иванович смотрел несколько обреченно.

На лестнице послышались Сашины шаги, и Наталия Алексеевна заспешила из герценовского кабинета. Все так же вдохновенно и счастливо улыбаясь.

Думы, охватившие его после того, нелегко изъяснить: душа его была смущена и встревожена.

Он спрашивал себя: возможно ли то, о чем она возвестила? Проблема была, пожалуй, не в Нике… Ибо всегда видно, если отношения двоих тесны и горячи. Кажется, между ними этого давно уж не было, они обращались друг с другом предупредительно и отстраненно ласково. И Ник, безусловно, сделал бы все для ее блага, если бы Герцен сейчас также написал ему о том, что готово возникнуть в Путнее…

Александр Иванович чувствовал, что тут не было бы болевого для друга — иначе бы запрет; скорее, для него с его кодексом человечности тут была бы возможность великодушия и жертвы, которые для него близки к счастью… другого счастья они оба почти не знают.

Возможно даже, Ник и Наталия испытали бы облегчение, расставшись. Потому что все-таки не то у него с нею, да и может ли быть «то» с восторженной в выявлении чувств, но в то же время довольно приземленной, беспомощной женщиной (такова Наталия) у поэта? Ведь тут также свои безмерности, чаще свойственные в паре женщины и мужчины — женщине. Герцен догадывался по нюансам их отношений, что они с течением лет постепенно отдалились друг от друга, ибо их, на его взгляд, изначально связывало не столько духовное родство, сколько страсть. Для Герцена страсть — это «всего лишь страсть», то, что неизбежно иссякает, и дальше людям хорошо вместе, только если есть общие для них умственные интересы и цели.

Поэтому, может статься, благо для Наталии с Ником… Куда проблематичнее будущее с нею самого Герцена. Увы, ставка тут снова в основном на страсть… Но может быть, скрепляющими все общими интересами для него и для нее станут дети?.. В то же время именно дети заставляют Александра Ивановича не спешить с решением.

Но нагрянет такое — и станет «моложе на сердце»… Должно быть, это самые сумасшедшие его мысли — о возможности нового счастья, думал он, и они не выдерживают поверки разумом, но… всегда ли уместно логизировать?! Тут и была предпосылка мучительно созревающего в нем решения. Ему подумалось о своем с нею союзе как об отдаленно возможном — при каких-то фантастических, маловероятных обстоятельствах…

Да полно, оборвал он наконец свои раздумья: можно ведь и от счастья не стать счастливым! Он уже привык обходиться. А вот без дела — не мог бы.

Шли дни.

И тут, когда ему все же немного отчетливее стало думаться об их совместном будущем, на него нахлынуло отрезвление: до боли ярко ожила в памяти умершая… и это длилось счастье. И он спросил себя: какая новая судьба для него возможна? Разве что бегство от одиночества. С потерей Натали не стало половины его души, что он может с оставшейся? Необходимо спросить себя из глубины совести: может ли он что-то дать другой женщине? Даже и поэтому он не имеет права предаться соблазну.

Затем пришел и новый страх: да что же он делает, в такой форме ведь и было высказано предостережение — как разрешение и совет на тот невероятный случай, если Натали не станет, предостережение в том, что ничто не бывает так несходно, как подобное: ведь Натали — ошибочно, на его взгляд, — видела себя и Наташеньку Тучкову похожими!

Однако проходили дни за днями, но он не решался напрочь отказаться. (Наталии Алексеевны умоляющий взгляд и уже отправленное ею письмо к Нику.) Герцен словно бы уже принял на себя какие-то обязательства.

И он думал о том, что, может быть, он слишком все усложняет… Да смог ли бы кто-нибудь из живых отказаться?! Была ведь надежда, что, может, и сладится что-то. Детям будет теплее…

Итак, при том, что мала вероятность взаимопонимания и почти выдуманы чувства, — попробовать ли все же? От не т о й чьей-то любви к тебе отказаться почти невозможно!

Пришел также на ум старый трюизм, уводящий от неразрешимых раздумий: «Чего хочет женщина, хочет бог!» Была у него и своя поговорка в том же ключе, до сих пор в основном себя оправдывавшая: «Мое меня не минует».

Александр Иванович написал Огареву о «расположении Наталии Алексеевны, может быть, выходящем за рамки сестринского чувства».

Пришло ответное письмо Ника с пожеланием счастья или по крайней мере не быть несчастливыми.

Начинала Наталия. И вспоминала синюю итальянскую ночь и все тамошнее — пряное… О том, как умела Натали (ушедшая) чувствовать великолепие мира, вбирать в себя все окружающее, — живущие рядом воспринимали очень многое через нее, в ней было что-то итальянское, всеобщее!

Теперь… они как бы вместе любили умершую.

Но тут же Наталия Алексеевна проявляла легкое нетерпение, она желала быть уподобленной. Нередко упрекала его в том, что он чаще называет ее Наталией — не «Натали».

Итак, вот оно, их счастье. Но пусть согревает двоих — хотя бы иллюзия. Как правило, по мысли Герцена, осознав действительность, каждый сам увидит свои ошибки, смутится немного и улыбнется, уступит, сколько может, зачем видеть сразу всю подноготную?

Весело и просто возвратился Ник.

Труднее было с детьми. Тата смотрела встревоженными глазами. И нелюдимым голосом просил разрешения войти в столовую сын. Наталии трудно, понимал Александр Иванович. И нечем помочь.

Она следила за детскими играми с выражением страстного внимания на лице. Отчего-то стала теперь очень строга в одежде, из украшений остались неотмеченными лишь ее любимые крупные броши, одной из них — всегда под самым горлом — бывает заколото ее платье. Слегка неправильные и хрупкие черты Наталии бледны от сосредоточенности.

Вдруг трагически поднимаются ниточки ее бровей… Пятилетняя Оля нечаянно перебила ее — и во взгляде Наталии гнев. Но она пересилила себя. Между тем детей она любит страстно. «Я не знала, что это так трудно, постоянно подавлять себя и свое», — порой говорит она с тихим вздохом.

Он думал о ее голгофе сочувственно и грустно: что же, талант воспитания, терпеливой преданности без предела встречается реже, чем многие другие. Он был в полной мере свойствен той, ушедшей… Вновь ему вспомнилась «простая царственность» ее души. Но тема Натали уже была у них почти под запретом.

Когда-то они говорили с сыном предположительно о том, что он, может быть, отпустит его изучать физиологию в бернском университете.

Саше было уже семнадцать. Он посмотрел в упор. И сказал, что он должен ехать! Это имело отношение к домашним переменам, и Александр Иванович вынужден был согласиться. Сын был взрослее других детей и больше помнил мать…

Французские власти отказались завизировать паспорт Герцена на проезд в Швейцарию, когда он захотел сам отвезти Сашу в Берн и устроить его там. В газеты попала формула их отказа: «Личность чрезвычайно опасная, тот самый, что пишет под псевдонимом Искандер». Сын вынужден был поехать в университет один, с рекомендательными письмами к тамошним русским, которые помогут ему обосноваться в Берне.

Стали приходить удовлетворенные, радостные письма Саши из Швейцарии. Он поселился пансионером в доме у своего профессора Фогта и пользовался его обширной библиотекой по специальности, мог помогать ему в исследованиях и присутствовать при его беседах с коллегами.

Глава двадцать первая Куда течет жизнь?

— Входите же, автор. О самом коренном размыслим вместе…

Многое уже за спиною. Но именно теперь я снова верю в будущее. Чужие вокруг, однако рядом Огарев. По-новому упрочилось существование… Мы были не полны друг без друга. Новая моя семья — это тоже надежды. Может быть — подвижничество…

Отдаленная моя задача (виделось — почти неподъемная) стала достижимей. Я говорю о русском деле, тут давнишний спор со скептиками, убеждающими, что изгнанник не может влиять на судьбы своей страны. Ответ им — влияние. Сдвинулось с мертвой точки. «Колокол» читают, и растет число корреспондентов. Незнакомые, они обретут с нашей помощью друг друга, избавятся от тягостного сознания одинокости, а также сверхподзапретности и подсудности своих мыслей (оно останавливает многих, в то время как неодинокость служит ободрением) — и тут будущее. Приезжающие гости рассказывают, что прокламации находят даже у архангельских поморов. Вот и ответ на вопрос, что может слово. Слово человека преданного — это дело. В России есть мой народ, что означает — есть я.

Бывают времена, когда люди мысли соединяются с властью, однако только тогда, когда власть ведет вперед. Иначе правомерна протестующая мысль, именно в ней возможность перемен. В будущее России — в какой-то удивительный всплеск ее сил — не перестаю верить, мысль о том пережила многие мои промелькнувшие верования…