Альетт де Бодар - Космопорт, 2014 № 02 (3)

• Название: Космопорт, 2014 № 02 (3)
• Автор: Альетт де Бодар
• Издательство: Частное торговое унитарное предприятие «Минар»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: ISSN 2308-894X

Альетт де БОДАР «ПОГРУЖЕНИЕ» — о том, что никак и никогда не изменить

Илья СУХАНОВ «ДРАКОН ИЗ ПАРИЖА» — знакомство с автором Альетт де Бодар

Ника БАТХЕН «КОРАБЕЛЬНАЯ ПРАВДА» — старый космический волк вспоминает…

Виктор ЛУГИНИН «ПЕРВЫЙ ПОСЛЕ БОГА» — о прошлом и будущем одновременно

Алекс ШВАРЦМАН «ЦЕНА ПРЕДАННОСТИ» — вид homo sapiens поставлен перед выбором…

МИКРО-ИНТЕРВЬЮ «ВОПРОС-ОТВЕТ» — Алекс Шварцман рассказывает о себе

Олег МЕЛЬНИКОВ «ПЕРЕПИСКА» — документальная фантастика

Виктория БАЛАШОВА «ЛИФТ»— встречи во сне и наяву

Крис Альбов «ИСТОРИЯ РАЛЬШИ» — о чём нельзя забыть и невозможно вспомнить

К.А. Терина «Я, КРЕЙСЛАУФ» — одно слово, решившее всё

Дмитрий КОЗЛОВ «ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ ГРИШИНА» — незапланированное интервью в неординарных условиях

Педро КАМАЧО «ЗЕРКАЛО ПАНА ТВАРДОВСКОГО» — некоторые секреты практической магии

---

Мне конец.

5. Крейслауфы

Открываю глаза. Сердце бьётся ровно. Пора.

Наверняка Джейн уже побывала здесь и сейчас я узнаю, как поступают с одушевлённым Крейслауфом. Вырезают ли его душу вместе с сердцем. Вперёд.

Дом ректора немного расскажет случайному посетителю. Здесь у всякой вещи есть своё место. Никакой пыли. Всюду мягкие ковры. В этом доме всё происходит очень тихо, а время стоит на месте.

Я бываю у ректора дважды в неделю. Он зовёт меня другом, иногда мы играем в шахматы. Не сегодня.

— Вы такие одинаковые, — говорит ректор. И добавляет с улыбкой: — Я даже не уверен, что беседую именно с тобой.

Пожимаю плечами.

Мы очень разные, как можно этого не видеть? Глаза — да, глаза одинаковые. Но лишь потому, что глаза — зеркало души, а души Крейслауфу не положено. Мы все сделаны по одному чертежу, молекула к молекуле, каждая шестерёнка — одобрена, утверждена и описана в спецификации. С каждым годом, с каждым новым поколением Крейслауфы всё совершеннее.

Джейн. Она такая же, как я, такая же, как все мы здесь. Пока ещё нескладный подросток, руки-ноги на шарнирах, длинная шея, короткая рыжая стрижка, серая школьная форма. Кажется, я рассказываю о ней так, как мог бы рассказывать о любом из нас. Но это не правда. Я не спутаю Тони и, например, Билли. Билли — при той же внешности, при тех же повадках — другой. Он уверен в себе и никогда не думает о последствиях. Он никогда не ошибается. Даже мысленно. Наверное, Билли — идеальный Крейслауф. Или, вот — Дон. Чуть более ловкий, чуть более выносливый, чуть более сильный. Этих мелких отличий достаточно, чтобы Дон казался мне великаном. А ведь мы одного роста.

6. Ректор

— В каждом поколении Крейслауфов случается бракованный ребёнок. В каждом. Раз за разом кто-то подсовывает нашим детям души, — он шутливо грозит небу кулаком.

Ректор не смотрит на меня. Он никогда не смотрит на собеседника, к которому расположен доброжелательно. Движения Ректора как будто слегка неуверенные, плавные, медленные. При этом остаётся впечатление, что суставы его должны издавать надрывный, неприятные скрежет. Но любой жест Ректора сопровождается ватной тишиной, тишина эта всюду ходит с ним и выдаёт его присутствие. Она крадучись проникает в мою голову и обволакивает мысли всякий раз, когда Ректор появляется рядом. Я слышу его тишину и очень её боюсь.

Но сейчас мне не страшно. Сейчас я ничего не чувствую, кроме безмерного удивления. Я — всё удивление, которое есть в этом мире. Шок — так это называется?

— Джейн. Никогда бы не подумал на неё. Старею, брат, старею. — Он качает головой. — Мне даже допросить её не удалось как следует. Слабачка! А ещё — Крейслауф… В чём только душа держалась?

Джейн. И я никогда бы не подумал. Она пришла к ректору, но ни слова не сказала обо мне. Почему? Неужели, у Джейн была душа?

Я молчу. Я хочу спросить о душе.

Ректор говорит:

— Ничего особенного. Я перевидал их сто-о-олько, — он смешно разводит руками. — И, между нами, ничего пугающего в душе нет. А уж если достать её из Крейслауфа — так и вовсе тряпка-тряпкой. Нет, сама по себе душа не страшна.

Он делает большой вкусный глоток из своей кружки. Кружка у него выдающаяся — огромная, чёрная, с толстыми боками.

— Мы вылечим тело Крейслауфа от любой болезни. Здесь или там. От любой, понимаешь? Но только тело. — Ректор отставляет кружку в сторону, доверительно наклоняется ко мне и заглядывает в глаза. Верно ли я понял? Всё ли оценил?

Никогда не показывать страх. Это было первое, чему научил меня Лот. Страх пришёл вместе с мальками. И никуда не делся, когда я научился сдерживать их спонтанные рейды наружу.

— Мы вылечим Крейслауфа от любой болезни. Но только тело. Не душу.

Тело Крейслауфа — совершенный механизм, который — при правильном обращении — может стать вечным двигателем. Каждая его клетка работает идеально. Поломки случаются, но любую — любую! — поломку можно устранить.

Другое дело — душа. Субстанция непредсказуемая и не приспособленная к существованию в нашем мире. В отличие от Крейслауфа.

Души ломаются в Крейслауфах раз за разом. Всегда. И это хорошо. Потому что Крейслауфу душа не нужна. Крейслауф — совершенное произведение искусства. Без всякой души.

Ректор ревниво следит за синевой моих глаз, и я стараюсь не обмануть его ожиданий — выпускаю на волю лавину фамильной гордости. Это последняя моя встреча с ним, последний экзамен, через который, я знаю, проходит каждый Крейслауф прежде чем покинуть Школу.

Что теперь будет с Джейн? Я не спрашиваю. Ответ очевиден.

Но что они сделают с её душой? Что они делают с душами Крейслауфов?

Я не спрашиваю.

Допиваю свой чай и тепло прощаюсь с ректором. Ведь мы друзья.

7. Джейн

В полночь я открываю глаза. Тишина спящей комнаты — особенная, плотная материя. Встаю. Вокруг Крейслауфы. Здоровые тела, будущие герои. Я представляю, какой могла быть эта тишина, умей они видеть сны. Заглядываю в их лица и вижу покой бессмертия. Такие лица бывают только у тех, кому не суждено вкусить с древа познания. Они в раю, и потому моя жизнь — ад. Потерянный рай слишком близко.

Я подхожу к окну. Отсюда отлично виден шпиль ректората.

На фоне стерильной черноты ночи она сперва кажется мне грязно-белой тряпкой, которую злой шутник прикрепил к шпилю. Порыв ветра подхватывает неясную тень, полощет её, заставляет выплясывать неприятный конвульсивный танец. Затем наступает мгновение затишья, и тряпка, предоставленная сама себе, распрямляется вдруг, складки её разглаживаются, белизна выравнивается. Я всматриваюсь — и не верю своим глазам. Джейн. Это маленькая Джейн подвешена там на потеху ветру. Не сама Джейн, но её тень. Тень её тени. Душа.

Я жадно ем глазами эту картину, понимая, что за всю свою жизнь вряд ли ещё увижу подобное. Живая душа, прозрачная, тонкая. Я хочу протянуть руку, прикоснуться к этой чистоте, смять в ладони.

Я чувствую это сердцем. Так: ТУМ-ТУДДУМ-ТУМ-ТУДДУМ. Надрывно. Точно кровь моя забурлила, вспенилась и потекла в два раза быстрее, разрывая сердце напором, заставляя его работать на пределе. Бешено, неистово моя кровь несётся по привычному маршруту, и в бурлении этом слышится мне даже не звук — эхо звука.

— Помоги.

Я возвращаюсь в постель.

8. Рыба

Утро встречает меня мёртвой синевой неба. Эта синева холодна так же, как и глаза Мэри. В сердце неба — белая тень души Джейн Крейслауф. Мне кажется или она смотрит прямо на меня?

Школа жужжит роем Крейслауфов. Старшеклассники готовятся покинуть свой дом. Сегодня день отъезда. Последний день моих страхов. Последний день моей нежизни в этом искусственном мире. Но я могу думать только о Джейн, которая принесла себя в жертву. Ради меня?

Я пересекаю двор, глядя себе под ноги. Никто не смотрит наверх. И я не смотрю. Они — потому что не видят. Я — потому что уже всё решил. Мои глаза полузакрыты, я занят делом. Потрошу своих мальков.

На крышу можно пробраться через чердак. Я знаю, потому что уже бывал там. Все бывали на крыше ректората, и это тоже экзамен. Крейслауф не умеет бояться. Он — будущий моряк, полярник, астронавт. Неписанные правила только кажутся нашим собственным изобретением. Крейслауф никогда не нарушит закон без специального разрешения.

Но у меня есть душа. Жалкая трусливая субстанция, которая портит чистую кровь Крейслауфа. Я не герой. Мне не стать астронавтом. Мне не стать лётчиком. Я боюсь высоты. Возможно, поэтому я ненавижу небо.

Но я умею нарушать правила. И могу пройти по краю. Я знаю — потому что уже делал это.

Просто закрыть глаза и увидеть мир иным. Как будто нет ни крыши, ни края, ни неба. Не смотреть вверх. Без опостылевшей искусственной синевы, без этой яркой пудры, небо становится по-настоящему страшным — пропастью, сияющей бездной, которая выпьет тебя всего, через один только твой взгляд — как через соломинку.

Тишина меняется, делается тревожной и очень знакомой. Где-то здесь, где-то рядом — он. Ректор. Но я больше не боюсь его.

Я жду.

Она появляется с севера. Сначала горизонт покрывается едва заметной рябью. Я вижу это, потому что знаю, куда смотреть. Несколько секунд ожидания сливаются в тягучую густую вечность, которая отчего-то пахнет трясиной. Я, не двигаясь и не дыша, проплываю эту вечность насквозь и выбираюсь из неё на свежий воздух едва живым.

Рябь оживает, быстро, почти мгновенно поднимается над горизонтом и приобретает вполне определённые очертания. Рыжеватый плавник с острыми краями, затем чешуйчатая спина, потом — огромные мутные глаза, жабры, унылая прорезь рта.

Моя большая рыба. Чёрные её полоски ярче ночного неба, жёлтые — почти прозрачны, сквозь них можно рассмотреть, как внутри рыбы нервно крутятся шестерёнки. Никто, кроме меня, не оценит красоты этого механизма.