Анна Гагарина - Слово о сыне

• Название: Слово о сыне
• Автор: Анна Гагарина
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

Воспоминания Анны Тимофеевны Гагариной, матери первого в мире космонавта планеты Земля, рассказывают о детстве и юности Юрия Алексеевича, его учебе и космическом полете, о добрых семейных традициях.

---

Болезнь успокоилась, лишь когда пришли известия о старших. Первое письмо было из Дорогобужа. Неизвестная женщина переслала Зоину записочку. Женщина писала, что в ее хате немцы расположили группу наших советских девушек, которых гнали на запад, что девушки все держатся стойко, все вместе.

Однажды летом сорок третьего поздним вечером раздался в окно стук. Выглянула — две женщины стоят, на столбик крыльца оперлись, чувствуется, устали. Много тогда людей бродило, что без крова остались. Пошла открывать, а сама прикидываю: уложить уложу, а чем накормить-то?

Открыла, а они мне:

— Нюра! Живая!

Гляжу: сестра Мария и тетя моя — Надежда Егоровна. Были они с начала войны в эвакуации, в сорок третьем вернулись с семьями в Москву. Как узнали, что Гжатск освобожден, решили пробраться, родных поискать. Долго сидели, разговоры разговаривали. Тяжелое было время. Война. Мужья их были на фронте. Каждый день жди: минует — не минует... Неизвестно ничего было о нашей младшей сестре Ольге: осталась она с детишками «под немцем» в Брянске. Вестей не было никаких. Я поделилась своим горем. Поплакали мы все вместе. Утром они в обратный путь собрались. Отдала я им мешочек сухарей, что держала на самую-самую крайность. Рассудила: мы у земли, прокормимся, им тяжелее, чем нам. Уж потом, после войны, племянница Надя, дочка Марии, все спрашивала:

— Тетя Нюша! Что вы тогда за сухари прислали? Вкусны-ые!

Вскоре почтальонша принесла сложенный треугольником листок бумаги — письмо от Валентина. Оказывается, он сумел бежать из плена, перейти линию фронта. «Теперь я советский солдат!» — писал Валя. Он стал танкистом, башенным стрелком. Юра и Бориска в тот день всю деревню обегали, сообщали всем о письме Валентина, о том, что его часть героически сражается с фашистами, бьет гитлеровцев беспощадно.

Потом от Вали пришло еще письмо, а в нем — фотография, маленькая такая, а на обороте надпись: «Привет с фронта. Жду писем. Мой адрес: полевая почта № 75417 «а». Сколько времени прошло, а строчки те все перед глазами. Радость не меньше горя отпечатывается.

А следом новое сообщение — уже от Зои. И ей удалось вырваться из фашистской неволи. Конечно же, она тоже стала помогать Красной Армии. Поскольку годами еще не вышла, в действующие на переднем крае части ее не записали, тогда она пошла в ветеринарный военный госпиталь. «Мне очень пригодились мои деревенские знания,— писала моя дочка.— Я ухаживаю за ранеными лошадьми. Мы возвращаем их в строй, чтобы наши кавалеристы могли громить фашистов, могли отплатить за горе советских людей».

Алексей Иванович к тому времени жил в Гжатске. Сразу же после освобождения нашего района он попросил использовать его на военных объектах. Его направили в госпиталь, потом он охранял военные склады. Я продолжала работать в колхозе. Дети были при мне, зимой учились в школе, летом помогали в меру своих силенок, а точнее сказать, в полную меру своей недетской ответственности. Ребятишки во время войны росли медленнее, а взрослели мгновенно.

Уже в первую весну по освобождении увидела я, как Юра и Бориска на скотном дворе раскопали из-под рухляди плуг.

— Зачем? Это не игрушка,— говорю.

А Юра мне в ответ:

— Пахать надо.

А как пахать: во всем колхозе ни одной лошаденки.

— Так мы ж за коней будем!

Попытались. Конечно, сдвинуть плуг было не под силу мальчишкам. Вскопали поле вручную, но уж бороновать решили предложенным ими способом. Впряглись сыновья в борону, склонились от усилий, к земле пригнулись — и двинулись. Я иду, борону направляю, а сама плачу: ребят уж больно жалко. До конца поля они дошли, оглянулись — пот по лицам течет, а улыбаются. У Юры улыбка широкая, задиристая:

— Мама! Ты плачешь или устала?

Мне даже совестно стало своей слабости: дети малые не сдаются, а я духом пала. Отвечаю:

— Не плачу и не устала, солнце припекло.

Огород весь вскопали, только тогда мальчики побежали играть: палки, как автоматы, схватили, начали свои бесконечные бои, которые неизменно оканчивались нашей победой.

День победы, дни мира

Сохранились документальные кадры, как советские люди встречали День Победы. В Берлине воины-освободители в победном салюте подняли руки с автоматами. Рабочие заводов и фабрик выходили на городские площади, собирались на митинги. Ребятишки в школьных дворах устраивали демонстрации. Меньше почему-то осталось фотодокументов о трудовом ритме этого дня. А ведь работа продолжалась. Не покинули своего места у операционного стола хирурги и акушерки в родильных домах, машинисты поездов оставались в кабине летящих вперед паровозов, точно по графику курсировали составы Московского метрополитена, не могли отвлечься ни на секунду доменщики и сталевары.

Но праздник был у всех, радость захватывала безбрежная.

Весна сорок пятого выдалась ранняя. Сеять мы начали еще перед майскими праздниками. Торопились, а силенок было маловато. Рассчитывали каждый час, учитывали каждую пару рабочих рук.

По снегу еще прибыл в колхоз трактор. График ему был составлен, чуть ли не на круглые сутки работы, обслуживали его три трактористки, чтобы в простое «стальной конь» не был.

Утром девятого мая позвали меня и Анну Алексеевну Дербенкову в правление колхоза, председатель Иван Васильевич Бурдин говорит:

— Горючее для трактора на исходе, поезжайте-ка, женщины, в Гжатск.

Запрягли мы буренку, на телегу закатили железную бочку, поехали. Подъезжаем к селу Затворову,— людей на улице полно, песни поют, нас окружили:

— Куда едете?

— За горючим для трактора в Гжатск.

— Никого там на складах не найдете. Победа!

Мы с Анной посовещались, решили возвернуться. Но все-таки местного председателя в Затворове разыскали, взаймы горючего попросили. У них у самих запас небольшой имелся, но поделились.

Вернулись в Клушино — там тоже ликование. Ребята по улицам носятся, плакаты самодельные развесили на домах. «Ура! Победа!» — написано. У правления колхоза женщины собрались, смеются, переговариваются, планы строят, когда теперь мужья домой вернутся. Это, конечно, у тех, кто похоронки не получил.

Председатель на крыльцо вышел, поздравил всех с великим праздником, а потом тихо добавил: «Товарищи, время не ждет!»

Мы с Аней поехали в поле, к трактористкам, а потом объехали и другие бригады. Весть-то надо было донести до всех.

Когда говорят о Дне Победы, мне видится, как деловито идет по полю наш колхозный трактор, как сноровисто пашут на коровах клушинские женщины, трудовым энтузиазмом встречают Мир.

Урожай, что заложили в победном сорок пятом, собрали богатый. Но сколько же еще было в стране незалеченных, пострадавших от войны полей, неотстроенных поселков, городов, деревень, разрушенных заводов, фабрик! Раны, нанесенные нашествием гитлеровцев, затягивались трудно — уж очень много их было!

Алексей Иванович после окончания войны остался работать в Гжатске. В городе присмотрелись, что он на все руки мастер, пригласили плотничать в квартирно-эксплуатационную часть. Решили мы с ним дом в город перевезти. Пока по старой военной привычке оборудовали на выделенном участке на окраине Ленинградской улицы маленький домик.

Более двадцати лет была я к тому времени замужем за Алексеем Ивановичем, но вот начинал он новое дело, к которому, кажется, подступиться невозможно, и я невольно любовалась им, как, бывало, в молодости: до чего ж у него все складно да ловко получалось! Так и с переездом на новое место. Решили перебираться, я похолодела: сколько забот, трудов, мороки! Подумать боязно: с насиженного места стронуться! Алексей Иванович успокаивает:

— Нюра, это только кажется, что трудно. Одолеем! — Стал перечислять: — Яму под фундамент да под печь в начале лета выкопаем, а уж там дела пойдут. Фундамент в Гжатске сложим. Избу клушинскую разберем, пронумеруем все бревнышки, собрать — проще простого. Не один дом чужим строил. Никто, сама знаешь, не жаловался. Себе неужто не сделаю? Балки в доме крепкие, полы не гнилые, крышу подлатаем. Чего же ты, Нюра, боишься, я же все эти работы, считай, с закрытыми глазами могу сработать. Так говорю?

Не спорю. Успокаивать успокаивал, но заметила: сам готовился загодя, осмотрительно, непоспешно. Видно, крепко спланировал, какую работу за которой выполнять. Юра с Бориской ему помогали по-взрослому. Землю копали, раствор месили, песок таскали, глину мяли, кирпичи подавали.

Вечером собиралась наша семья за ужином. Алексей Иванович говорил:

— Ну, мать, давай-ка нам, мужикам, поесть.

Однажды весенним вечером глянула я в окошко, вижу — идет к нам девушка. Еще и сообразить не смогла, кто же это пожаловал, а сердце застучало радостно. Девушка уверенно толкнула дверь — вошла: Зоечка! Бросилась я к ней, от радости слезы льются, всю-то ее потрогать хочу: живая, целая, невредимая. Потом отстранилась, чтобы получше рассмотреть, а у нее у самой все лицо мокрое. Ребята за столом сидели, уроки готовили. Смотрю, Юры нету. А он вмиг за печку бросился, где на плечиках его школьная одежда висела, оделся, даже галстук повязал. И вот он тут как тут стоит принаряженный. Хотел, значит, своей сестре-наставнице во всей красе показаться, похвастаться, что уже и в пионеры принят. Зоя глядит на них, глаза сияют.