Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

• Название: Волчицы из Машкуля
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999
• ISBN: 5-7287-0053-5

Роман Дюма «Волчицы из Машкуля» посвящен неудавшейся попытке восстания против короля Луи Филиппа Орлеанского, которое было поднято в Вандее в 1832 г. герцогиней Беррийской, снохой короля Карла X, в пользу своего малолетнего сына, законного наследника старшей ветви Бурбонов, свергнутой с французского престола Июльской революцией 1830 г.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

Мы уже видели, как он попытался сгладить неприятное впечатление от своих слов.

Он решил продолжать в том же духе.

— В сущности, — заметил он с плохо разыгранным добродушием, — злые языки всегда преувеличивают, особенно если речь идет о молодых девушках. Мадемуазель Берта и мадемуазель Мари…

— Их зовут Мари и Берта? — живо отозвался молодой человек.

— Да, Мари и Берта. Мадемуазель Берта — та, что брюнетка, а мадемуазель Мари — блондинка.

Он посмотрел на Мишеля со всей пытливостью, на какую только был способен, и ему показалось, что при упоминании Мари молодой человек слегка покраснел.

— Я сказал, — продолжил настойчивый крестьянин, — что мадемуазель Мари и мадемуазель Берта любят охоту, но ведь это человека не портит, ибо покойный кюре из Ла-Бената был завзятый браконьер, но его мессы не стали хуже от того, что его собака сидела в ризнице, а ружье лежало за алтарем.

— Во всяком случае, — ответил Мишель, забыв, что недавно отрицал свою встречу с девушками, — они выглядят кроткими и добрыми, особенно мадемуазель Мари.

— Они и в самом деле такие, господин Мишель, кроткие и добрые! Когда в прошлом году стояла удушливая жара и болотная лихорадка унесла много жизней, кто ухаживал за больными, да притом беспрекословно, в то время как врачи, аптекари и им подобные вплоть до ветеринаров пустились наутек? Волчицы, как их все называют. О, эти девушки не из тех, что занимаются богоугодными делами напоказ. Нет, они украдкой заходят в дома нуждающихся, они дают милостыню и собирают благословения. И потому, хотя богатые их ненавидят, хотя знатные им завидуют, можно смело сказать: бедные стоят за них горой.

— Почему же о них сложилось такое нелестное мнение? — спросил Мишель.

— Э! Разве узнаешь? Разве кому-нибудь это важно? Разве кто-нибудь об этом задумывается? Видите ли, господин Мишель, люди, прошу прощения, они вроде как птицы: если заводится среди них какая хилая да больная, они все на нее кидаются и выщипывают перья. Точно могу сказать вам только одно: к этим бедным девушкам люди их круга поворачиваются спиной и нелестно отзываются о них. Взять хотя бы вашу матушку, господин Мишель, вот уж добрая женщина, верно? А если попробуете заговорить с ней об этих девушках, она, даю вам слово, ответит как все: «Это потаскушки!»

Однако, несмотря на резкую перемену во взглядах Куртена, Мишель, казалось, не был расположен откровенничать; что до самого Куртена, то он, со своей стороны, счел, что за один раз достаточно подготовил почву для доверительных бесед, о чем он мечтал. Видя, что Мишель собрался уходить, Куртен проводил его до края своего поля.

Пока они шли, он заметил, что молодой человек часто посматривал в сторону темневшего вдали Машкульского леса.

VIII БАРОНЕССА ДЕ ЛА ЛОЖЕРИ

Метр Куртен почтительно поднимал перед молодым хозяином поперечину, закрывавшую вход на его поле, когда из-за живой изгороди послышался женский голос, позвавший Мишеля по имени.

При звуке этого голоса молодой человек вздрогнул и застыл на месте.

В то же мгновение особа, которой принадлежал этот голос, показалась у изгороди, отделявшей поле метра Куртена от соседнего.

Это была дама лет сорока-сорока пяти. Попробуем описать ее нашим читателям.

Лицо у нее было самое заурядное и не выделялось ничем, кроме жеманно-высокомерного выражения, составлявшего разительный контраст с ее вульгарными манерами. Ростом она была невелика, к тому же пухленькая. На ней было шелковое платье, слишком роскошное для того, чтобы гулять по полям; голову ее прикрывала шляпа с широкой развевающейся батистовой оборкой, падавшей ей на лицо и на шею. В остальном туалет ее был столь изыскан, что можно было подумать, будто она недавно побывала с визитом на улице Шоссе-д’Антен или в предместье Сент-Оноре.

Это и была та самая особа, чьих упреков так страшился бедный молодой человек.

— Что такое? — воскликнула она. — Вы здесь, Мишель? Право же, друг мой, в вас очень мало благоразумия и вы недостаточно почтительны к вашей матери! Вот уже больше часа, как колокол звал вас к обеду; вы знаете, что я не люблю ждать и что самое главное для меня, чтобы обед начинался вовремя, — и вот я нахожу вас здесь за мирным разговором с этим мужланом!

Вначале Мишель пробормотал какие-то извинения, но его мать тотчас заметила то, чего не заметил Куртен — или, быть может, предпочел обойти вниманием, чтобы не задавать лишних вопросов, — а именно: голова молодого человека была обвязана платком, с пятнами крови, и их не могли скрыть даже очень широкие поля соломенной шляпы.

— Боже мой! — воскликнула она, повышая свой и без того достаточно пронзительный голос. — Вы ранены! Что с вами случилось? Говорите, несчастный! Вы же видите, что я умираю от беспокойства.

Тут мать молодого человека перелезла через изгородь с таким проворством и, главное, с такой легкостью, какую никто бы не мог ожидать от особы ее возраста и телосложения, и, очутившись рядом с Мишелем, сняла с него шляпу и платок, прежде чем он успел помешать ей.

Рана, с которой была сорвана повязка, снова начала кровоточить.

Господин Мишель, как называл его Куртен, не предполагавший, что мать столь быстро узнает о его приключении, чего он ожидал с таким страхом, совершенно растерялся и не знал, что ответить.

Метр Куртен пришел к нему на помощь.

По замешательству своего молодого хозяина хитрый крестьянин догадался, что тот, не желая сознаваться матери в своем проступке, в то же время не решается на обман; у него, Куртена, не было таких нравственных устоев, как у молодого человека, и он с готовностью взял на себя грех, который Мишель в своем простодушии не решался совершить.

— О, госпоже баронессе не стоит беспокоиться! Это пустяк, — сказал он, — совершенный пустяк.

— Но все-таки, что же с ним такое произошло? Отвечайте за него, Куртен, раз уж этот господин так упорно хранит молчание.

И в самом деле, молодой человек не произнес ни слова.

— Сейчас узнаете, госпожа баронесса, — ответил Куртен. — Надо вам сказать, что у меня здесь лежали обрезанные ветки; они были чересчур тяжелы, и одному бы мне не унести их на плечах; господин Мишель по доброте своей помог мне, и какой-то сук из этой проклятущей охапки, как видите, оцарапал ему лоб.

— Но это не просто царапина! Вы могли выколоть ему глаз! В другой раз, метр Куртен, поищите себе ровню, чтобы поднимать ваши ветки, понятно? Не говоря уже о том, что вы чуть не искалечили этого ребенка, ваш поступок сам по себе совершенно недопустим!

Метр Куртен смиренно опустил голову, как бы сознавая всю тяжесть содеянного; однако это не помешало ему заметить все еще лежавшую на траве охотничью сумку и ловко рассчитанным пинком отправить зайца под ту же изгородь, где уже было спрятано ружье.

— Идемте же, господин Мишель, — сказала баронесса, чье настроение нисколько не улучшилось от покорности крестьянина, — идемте же, мы покажем вашу рану врачу.

Пройдя несколько шагов, она обернулась.

— Между прочим, метр Куртен, я еще не получила денег, что вы должны были мне выплатить ко дню святого Иоанна, а срок аренды у вас истекает на Пасху. Имейте в виду, я твердо решила не возобновлять договор с теми арендаторами, кто неаккуратно выполняет свои обязательства.

Физиономия метра Куртена стала еще более жалкой, чем была всего за несколько минут до этого; вскоре, однако, он повеселел: пока мать перелезала через изгородь, притом не так проворно, как в первый раз, сын едва слышно произнес два слова:

— До завтра!

И поэтому, несмотря на только что прозвучавшую угрозу, он бодро взялся за рукояти плуга и снова повел его по борозде, в то время как его господа возвращались в замок, и потом весь вечер подбадривал лошадей, напевая им «Парижанку», весьма модный в те годы патриотический гимн.

Пока метр Куртен на радость своим лошадям распевает этот гимн, скажем несколько слов о семействе Мишель.

Вы уже видели сына, любезные читатели, вы видели и мать.

Мать была вдовой одного из военных интендантов, который, следуя за императорской армией, за счет государства сумел в короткий срок нажить значительное состояние и которому солдаты дали меткую кличку Рис-хлеб-соль.

Звали интенданта Мишель; он был уроженец департамента Майен, сын простого крестьянина и племянник сельского учителя; добавив к бесплатным урокам чтения и письма некоторые наставления в арифметике, дядюшка определил будущее своего племянника.

Взятый в армию по первому призыву в 1791 году, Мишель начал службу в 22-й полубригаде без всякого воодушевления; этот человек, которому впоследствии суждено было стать непревзойденным счетоводом, уже успел взвесить шансы «за» и «против» быть убитым или произведенным в генералы. И поскольку результаты этих подсчетов оказались не слишком утешительными, он благодаря своему красивому почерку ухитрился получить место в штабной канцелярии. Эта удача доставила ему такое же удовлетворение, какое другой получил бы при продвижении по службе.