Борис Леонов - Солдаты мира

• Название: Солдаты мира
• Автор: Борис Леонов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Сборник составляют созданные в последние годы повести о современной армии, о солдатах и офицерах 70—80-х годов, несущих службу в различных родах войск: матросах со сторожевого катера и современном пехотинце, разведчиках-десантниках и бойцах, в трудных условиях выполняющих свой интернациональный долг в Афганистане. Вместе с тем произведения эти едины в главном, в своем идейно-художественном пафосе: служба защитников Родины в наши дни является закономерным и органичным продолжением героических традиций нашей армии.

В повестях прослеживается нравственное становление личности, идейное, гражданское возмужание юноши-солдата, а также показано, как в решающих обстоятельствах проверяются служебные и человеческие качества офицера. Адресованный массовому, прежде всего молодому, читателю сборник показывает неразрывную связь нашей армии с народом, формирование у молодого человека наших дней действенного, активного патриотизма.

---

— Может, я что-нибудь не так, Николай Григорьевич… А? Так я не от себя, честное слово. Для затравки…

Вот чудак! Зачем надо было извиняться — это же диспут, а не урок. Николай Григорьевич пожал плечами.

После диспута, по дороге домой, я все осаждал Бориса.

— Про Ромео вопрос вроде бы ясен, но мы другую сторону медали не рассмотрели. Где Пенелопы, — спрашивал я у него, — Дездемоны где? А Джульетты? Где те, которых, как говорил Маяковский, надо ревновать к Копернику?

Борис опять тянул мочало — начинай сначала.

— А где Одиссеи, где Отелло, где Ромео? — парировал он. — Да, в мире происходит девальвация чувств, но виноваты в этом прежде всего мы, мужчины.

Про девальвацию — это он загнул, козырнул очередным словечком, как тот лектор.

— Мы, мужчины, — повторил Борис, — слишком омужичились, потому и женщины так индифферентны. — И тут же подкрепил этот довод: — Вот, допустим, на танцах. Ты подходишь к девчонке и приглашаешь ее танцевать. Она отказывает. Что тебя в данном случае рассердило? То, что она не пошла с тобой танцевать? Ничего подобного. То, что уже все кружатся, а ты остался стоять остолопом. Но ты не стоишь. Ты тут же приглашаешь другую. И тебе все равно, и той, которая отказала, безразлично. Просто ты не пришелся ей с первого взгляда. Или совершил ошибку, когда приглашал.

Возразить трудно. Я знаю, что Борису никто никогда на танцах не отказывал. Был у него, как он однажды признался, «индивидуальный подход». В пылу откровения Борис даже поделился со мной одним из секретов. Он назвал этот секрет «эффектом неожиданности».

— Как ты подходишь к девчонке на танцах? Знаешь? — спросил он загадочно. — Нет, не знаешь. А ты взгляни на себя со стороны. Ты подходишь, как будто к манекену, уверенный, что тебе не возразят. И эта твоя самоуверенность видна насквозь. А разглядел внимательно, кого приглашаешь? Нет. Ничего, кроме внешности, ты не видишь. А ты в глаза взгляни, в самую душу, понял? Если девушка грустная, задумчивая стоит, улыбнись. Если хохотушка, наоборот, изобрази на лице печаль. Вот тебе и эффект неожиданности. Срабатывает безотказно.

Может быть, Борис и прав. А при чем тут любовь?

— А любовь, — заключил Борис, — любовь — это такое чувство, что… — Он покрутил пальцем, подбирая слова, но, взглянув на меня, только вздохнул. И взгляд его и вздох были настолько красноречивы, что я понял: Борис влюбился. Я знал в кого. И знал, кто ждет его под козырьком автобусной остановки на повороте Сентябрьской улицы. Сейчас дойдем до поворота, Борис протянет руку и скажет: «…Пока!»

— Пока, — сказал Борис — Дома давно ждут.

Но ждали-то его не дома — это точно.

Галка Скороходова училась в девятом, а мы в десятом. Классы были напротив, и в ту самую минуту, когда кончалась перемена, но еще не начинался урок, когда все сидели на местах в ожидании учителя и коридор был пуст, я выскакивал за дверь и передавал Галке записку от Бориса. Галка рисковала сама, но, прекрасно зная, что и я рискую быть застигнутым с поличным, награждала меня таким взглядом, словно я совершал героический подвиг. Ради этого взгляда я был готов на все, потому что Галка считалась первой красавицей школы.

Правда, я ничего в ней особенного не находил. Длинная — до пятого класса ее и звали-то Жердь. И талантами не отличалась — в самодеятельности не пела, не танцевала. Вот только глаза — темные с обводинками, как виноградные ягодины, что поспели не на виду, а в прохладной тени куста. Глаза и еще, пожалуй, улыбка. Улыбнется — и сразу словно солнце вслед за тучкой по дождливому дню пробежало.

Вот и все, а остальное так себе. И ничем больше Галка не выделялась. Но с тех пор как в шестом не то седьмом классе Ольга Валериановна сказала на школьном вечере: «Батюшки, смотрите, Галка-то наша какой красавицей выросла. Прямо лебедица!», Галка Скороходова стала звездой школы. Не было такого старшеклассника, который не считал бы за честь пройти с ней рядом даже по коридору.

Но как этого и следовало ожидать — иначе просто не могло быть, Галка выразила благосклонность только моему другу — Борису.

Я знал все. Я знал, где они назначают свидания — у старой липы, где прощаются — у поворота на Сентябрьскую улицу. Галка и Борис встречались почти каждый день, но никто в Апрелевке не видел их вместе.

— Сегодня читал ей стихи, — откровенничал Борис — С ней, даже когда молчишь, как будто разговариваешь. Удивительно восприимчивая натура!

Я, конечно, радовался за друга. Но, как поется в песне, рядом с белой завистью во мне рождалась зависть черная. Вот к Борису любовь пришла, а ко мне? Что я, другим лыком шит? На фотокарточках выгляжу не хуже, чем Борис. Опять же — третий разряд по боксу. И даже стихи пишу. Но вот не приходит эта самая любовь. Сколько ее можно ждать?

И тогда я сам решил выйти ей навстречу. Почему бы и мне не влюбиться? Вот Люська Свиридова — по красоте не уступит Галке. Игривая челочка, вздернутый носик и глаза — как огромные незабудки, что выращены специально в оранжерее. Как две капли воды похожа на киноартистку Белохвостикову.

Принципиально не посвящая Бориса в тайну своей любви, я написал Люське записку, в которой назначил свидание. «Приду, — ответила Белохвостикова-прим, — в восемь ноль-ноль у почты».

Это была победа! Вот удивлю Бориса, когда мы с Люськой предстанем пред его очи. Да и вообще жизнь начнется другая — будем гулять вчетвером.

Без четверти восемь я встал сторожем у закрытых дверей почты. Восемь, половина девятого, девять. Люськи не было. В половине десятого, когда начало смеркаться, я увидел ее, идущей как ни в чем не бывало с подружками.

— Привет! — сказала Люська. — А где же Галка?

— Какая Галка? — ошарашенно спросил я.

— А Скороходиха! Которой ты сегодня записку передал! — засмеялась Люська и независимо пошла дальше в сопровождении прыснувших подруг.

Я обалдел. Вот оно что! Значит, Люська видела, как я передавал Борисову записку. Значит, в ее глазах я — Дон-Жуан. К черту эти записки, к черту эту почтальонскую должность!

— Я больше тебе не посыльный, — сказал я наутро Борису и выложил ему всю историю с Люськой.

— Чудак! — захохотал Борис — Кто же так с разбегу назначает свидания? Нужно было посоветоваться со мной. А записки, — Борис посмотрел на меня разочарованно, — записки можешь не передавать…

Эх, Борька, дружище, да разве нарушу я заветы нашей мужской дружбы из-за какой-то хохотушки Люськи! Нет у меня с ней любви и не будет. Подумаешь, незабудки под челочкой!

Ни я, ни Борис еще не знали, что записка, переданная мною накануне Галке, против нашей воли в самом деле оказалась последней. В тот самый час, когда мы с Борисом посмеивались над моим неудачным свиданием, клочок бумаги из тетради по алгебре белой бабочкой порхал по учительской из рук в руки, из рук в руки.

Как эта трепетнокрылая бабочка попала в сачок?

Галка Скороходова допустила непоправимую оплошность. Она оставила Борисову записку в тетради, которую сдала учительнице.

Вот они, сегодняшние девчонки-растеряхи! Никакого понятия о конспирации. Просто диву даешься, когда видишь их беспечность. Разве из таких получались партизанки! Хоть бы хватилась! Нет. Галка узнала о беде, когда та в облике Ольги Валериановны выстрелила прямо в упор:

— Тебе послание?

— Мне, — сказала Галка не дрогнув. — Тут прямо написано: «Галек, милый!»

Не знаю, что такое Борис там написал, — записка незамедлительно была передана Николаю Григорьевичу, нашему классному руководителю.

Об этом мне Борис рассказал, когда мы возвращались из школы. Друг был неузнаваем.

— Вот влип, — сокрушался Борис — Николаша (так мы между собой называли Николая Григорьевича) пригрозил: если, говорит, ты эти свиданьица не прекратишь, публично зачитаю записку на родительском собрании. Рано, говорит, любовью начал заниматься — в книги почаще заглядывай. Что делать?

Что делать — я Борису посоветовать не мог. Понятно, боится матери. Отец у него — гость в доме, работает в «почтовом ящике» — дни и ночи пропадает в командировках. А мать — кто не знает ее! — самая бойкая продавщица в гастрономе. Перед ней вся Апрелевка в очереди на цыпочках стоит. Ее за грубость сколько раз увольняли. И ничего, работает Мария Ивановна. Я, говорит, как Манька-встанька. Перед матерью Борис тише воды, ниже травы.

— Нет, не будет Николаша обнародовать записку — это он так, для острастки.

— А если зачитает! — опять ужаснулся Борис и отрешенно махнул рукой: — Нет, надо завязывать. Кончать надо. Иначе вся репутация в тартарары.

Два дня Борис делал вид, будто не знает Галку. Даже не здоровался. «Соблюдают конспирацию», — догадался я. И мне Борис сказал: «Не подходи. Мало ли что?»

На третий день я был дежурным по классу. Когда после перемены все уже сидели за партами, я выглянул в коридор, нет ли учителя. Напротив дверей стояла Галка.