Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

• Название: Судьба и книги Артема Веселого
• Автор: Гайра Веселая
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 57784-0323-2

Артем Веселый (1899–1938) — русский советский писатель. Наиболее известное его произведение — роман о Гражданской войне «Россия, кровью умытая». Правдивое изображение исторических событий и яркая своеобразная стилистика поставили его в ряд выдающихся писателей 20–30-х годов. На тридцать девятом году жизни Артем Веселый был репрессирован органами НКВД и расстрелян. В документальном повествовании о жизни и творчестве писателя использованы архивные материалы, многие из которых публикуются впервые, отзывы критиков и читателей, воспоминания родных и друзей.

Книга написана дочерьми Артема Веселого — историком Гайрой Артемовной и филологом и литератором Заярой Артемовной. Предназначена для широкого круга читателей.

---

«Сначала Артем расспрашивал каждого из нас о работе, — вспоминал позже Лев Правдин, — кто что написал и напечатал, потом он сам начал рассказывать о разных случаях, какие происходили у них за время пути, девочки ему подсказывали. Коля Ручкин читал свои очень смешные стихи и эпиграммы на всех присутствующих. Потом играли в слова…» 2

Игра в слова закончилась очень забавно. Когда вычеркнули все слова, которые имелись в списке других игроков, у нас с Фантой осталось два слова: ум и тема. Их не оказалось ни у кого. Отец рассмеялся: «Хороши же мы писатели — ни ума, ни темы».

В завершение воспоминания об этой встрече Лев Правдин писал:

«Это было впервые, когда я увидел Артема таким бездумно оживленным, простым и даже ласковым, особенно, когда поздно ночью он, прощаясь с нами, пожимал наши руки и похлопывал нас по плечам».

Мне запомнился рассказ отца о его недавней поездке в Ставрополье. Буденный и несколько московских писателей были приглашены на празднование пятнадцатилетней годовщины освобождения края от белых. Кроме отца ездили Семен Гехт, Люся Аргутинская и кто-то еще.

Следующий долгий стан на «песках». Это огромная отмель на правом берегу Волги чуть выше Самары. Стояли здесь 9 дней.

Позднее отец рассказывал в редакции журнала «Смена»:

Приезжали ко мне самарские писатели, из крайкома ребята приезжали. Рыбачили, литературные беседы вели.

Молодые писатели растут. Вот Арсений Рутько. Интересный парень. Много повидал на своем веку. Выпустил хорошую книжку о социалистическом сегодня. Трудно им расти. Среды нет, и с литературой плохо. Книжки не доходят сюда, не говоря уже о редких, и самая рядовая книжка не всегда бывает. Хорошую книжку — Багрицкого или еще кого-нибудь — получить невозможно […]

В Куйбышеве талантливый парень Виктор Багров. Стихи его выходят 3.

К нам на пески приезжал журналист Николай Абалкин. 8 июля в газете был напечатан его очерк «У костра Артема» 4 с фотографией, на которой мы с отцом чиним сети (это не постановочный снимок, мы научились хорошо владеть рыбацкой «иглой»).

Долгий стан на песках памятен одним событием.

Мы с отцом, оставив палатку под присмотром Виктора, переправились к городской пристани, чтобы встретить дядю Васю и его жену Клавдию, приехавших из Москвы погостить в Самаре.

Встретили. Сели впятером в лодку, отплыли. Внезапно началась буря. Отец потом вспоминал:

Буря была злая. Волны идут в человеческий рост с белыми гребешками. Лодку раз плеснуло, два — гляжу одна моя дочка побелела, но сидит, а другая — плакать.

Я говорю: ты не бойся. А дело серьезное, потому что Волга там широкая, а мы как раз посередине. Словом, я лодку поставил как нужно, и нас отжало к крутым берегам, там были баржи, и мы за ними простояли часов шесть 5.

Испугались мы тогда здорово. Сначала отец с дядей Васей гребли вдвоем. Через головы их перекатывались громадные волны. Лодка не слушалась весел, потом отец перебрался на корму и взялся за кормовик. Лодка почти наполовину наполнилась водой, мы с Фантой безуспешно пытались черпать воду консервными банками. Не утонули мы только благодаря мастерству отца и его хладнокровию.

Однажды, когда лодка шла под парусом, отец стал рассказывать нам о Велимире Хлебникове, называл его гениальным словотворцем, словознатцем..

— А ну-ка, назовите слова на букву «ч».

— Чашка, чайник, череп, чепуха.

— Хлебников подметил, что многие предметы и понятия — вы не назвали чан, черпак, чарка, чоботы, да много еще — начинающиеся на «ч», представляют собой некую оболочку, внутри полые, пустые. Да, умел Велимир раскрыть внутренний смысл слова.

Помню еще один разговор о Хлебникове.

— Велимир любил играть словами. Вот перевертень. Это такое слово или целая строка, которые одинаково читаются и слева направо и справа налево. Запишите, так легче понять.

Отец продиктовал:

«Топот и потоп».

— Или известный перевертень Хлебникова из его поэмы «Разин»:

«Мы низари

летели Разиным».

Отец сказал, что из современных поэтов Хлебников — его любимый.

Я спросила:

— А Маяковский?

Отец — после паузы:

— Не надо наступать на горло собственной песне.

В Сызрань приехала Тусина мама Вера Яковлевна[68]. Поплыли вчетвером. У Баныкина отпуск кончился, и он вернулся в свой Ставрополь.

Вера Яковлевна расспрашивала нас, чему мы научились за время путешествия.

Научились мы многому: с одной спички в любую погоду разводить костер; быстро ставить палатку и залезать в нее, не затащив с собой комаров; ловить бреднем рыбу и варить двойную или тройную уху; научились дружно делать любую неприятную работу (чистить рыбу или драить закопченный котел); по закату предсказывать погоду; красиво грести — это значит, весла проносить над самой водой и не зарывать их глубоко; главное, не жаловаться на усталость, царапины и другие неприятности.

Всему этому терпеливо, но требовательно учил нас отец.

А вот как он научил меня не бояться воды. Однажды, купаясь, я оступилась, попала в ямку и стала тонуть. Отец чинил сеть, когда заметил, что из воды идут пузыри. Он бросился меня вытаскивать, но я успела нахлебаться. С тех пор я купалась только на отмели у самого берега. Как-то мы плывем по середине реки, отец командует: «Все за борт!» Туся прыгнула. Я сижу на корме и не двигаюсь… Отец подходит: «Не бойся, я рядом», — и бросает меня за борт. Плыву в метре от лодки, стараясь не думать, какая подо мной глубина. Тогда я поверила, что умею плавать.

Отец знал много песен, мы с удовольствием ему подпевали. Почему-то он никогда не пел на берегу. Когда лодка шла под парусом, отец, сидя на корме и правя кормовым веслом, иногда запевал «Ухаря-купца» или «Из-за острова, на стрежень», «Ревела буря», «По диким степям Забайкалья». Мне нравились все эти песни, но особенно я любила песню о казни Степана Разина, которая начиналась так красиво: «Точно море в час прибоя, площадь Красная гудит…». Когда папа торжественно выводил «С головы казацкой сбриты кудри черные, как смоль, но лица не изменили казни страх и пытки боль…», я прекращала петь — к горлу подступал ком.

Как-то я спросила, почему в песне не говорится, не жалко ли было Разину княжну. Отец ответил, что в песне не нужно все разъяснять до последнего, ее красота в недосказанности.

Подходим к Хвалынску. Отец говорит: «Дальше с нами поплывет мой давний друг писатель Алексей Костерин».

Нам с Фантой Алексей Евграфович очень понравился. Он рассказывал о царской тюрьме, куда попал еще мальчишкой за участие в революционном кружке, о гражданской войне на Кавказе и вожде партизанского движения горцев Николае Гикало[69].

Отец, Вера Яковлевна и Алексей Евграфович много говорили о литературе, постоянно звучали имена Пушкина, Бунина, Анатоля Франса.

От Саратова мы снова поплыли втроем: у Веры Яковлевны кончился отпуск, Алексей Евграфович остался в городе по делам.

В 1956 году мы с Заярой разыскали Костерина. Подружились. Лето следующего года я со своими детьми жила с ним в одной деревне. Алексей Евграфович часто вспоминал о дружбе с Артемом, об их разговорах о жизни, о литературе:

— Помню, на Первом съезде писателей он, тогда уже знаменитый, сел в последнем ряду, не лез на трибуну, не задавал вопросов. Раз сказал, мол, жалко две недели отрывать от работы на пустые разговоры.

К слову, Костерин рассказал, как Серафимович, с которым он был дружен, спас его, только что отбывшего десять лет в колымских лагерях, от повторного ареста в 1948 году.

— Я гостил у старика на Дону в городке Серафимович. Раз поздно ночью он разбудил меня, положил на стол деньги и сказал только одну фразу: «Беги на Волгу и заляг на дно». В рыбацкой артели я проработал до смерти Сталина.

В 1961 году, я по просьбе Костерина, перепечатала рукопись дневника его дочери Нины, партизанки, погибшей в 1941 году. Книга вышла в Москве, была переведена на многие иностранные языки 6.

За Сталинградом, когда в очередной раз мимо проплыл белоснежный пассажирский пароход (на трубе две голубые полосы — скорый), отец заметил: «С борта парохода и с лодки Волга выглядит совершенно по разному. Впечатления от поездки даже сравнить нельзя».

У Каменного Яра перешли в Ахтубу — старое русло Волги.

Возле Актюбинска любовались невиданным зрелищем. Невдалеке от берега высились большие белые холмы. Оказалось, что это поваренная соль, которую добывают в озерах Эльтон и Баскунчак, приблизительно километрах в 50-ти. Отец сказал, что в этих озерах крупнейшие в мире залежи пищевой соли. Захотели подойти поближе к холмам. Ноги вязли в глубоком слое соли, которая покрывала всю землю вокруг холмов. Взяли по щепотке на память.