Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

• Название: Немой. Фотограф Турель
• Автор: Отто Вальтер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Проза
• Год: 1974

Два романа известного швейцарского писателя Отто Фридриха Вальтера. Первый роман — о немом юноше Лотаре и о человеческой драме, разыгравшейся в швейцарском кантоне Золотурн. Второй — о похождениях фотографа авантюриста Каспара Туреля. Острый сюжет и психологическая достоверность этих произведений служат раскрытию социальной проблематики и разоблачению современного буржуазного мифа об обществе «всеобщего благоденствия» в таких «благополучных» европейских странах, как Швеция, Швейцария и т. п.

---

— И чего он лезет из кожи вон, этот парень? — произнес Шава.

А младший Филиппис:

— Наверное, Ферро не сказал ему, что у нас перерыв.

— Заткнись, — сказал Ферро.

— Валяйте скажите ему кто-нибудь, — буркнул Кальман, продолжая жевать.

Никто не встал. Шава зевнул.

— Это обязанность Ферро, — сказал он. — Верно? — Полулежа он повернулся к Ферро. Ферро сидел повыше, шляпу он положил рядом с собой, и его растрепанные черные с проседью волосы торчали во все стороны. Он курил.

— Смотри не ошибись, — сказал он.

Теперь и остальные повернулись к нему, в том числе Кальман.

— Ферро, — сказал Кальман. — Ясно же, раз парень в таком шуме не услышал команды, ты должен был ему крикнуть.

— Я не знал, что он вдобавок еще и глухой, — ответил Ферро сверху. Однако он встал, прошел между ними и еще те двадцать шагов, которые отделяли его от Немого. Это уже было лишнее — свистнул бы в три пальца или бросил бы камень в том направлении. Но он, стало быть, подошел к Немому вплотную. Дотронулся до него — а Немой как раз замахивался для нового удара. Все видели, как Немой вздрогнул. И все видели, как лицо его чудно перекосилось и вроде бы он слегка покраснел.

Но того, что действительно произошло в то мгновение, не видел ни один из вас. Даже Ферро не знал, что произошло, вероятно, толком не знал даже и сам Немой.

После взрыва он вместе с другими вышел из укрытия. Он взял кайлу и поднялся вслед за отцом к скале. И пока отец выламывал буром огромные куски, он начал убирать осыпь: что покрупнее — разбивал кайлой, потом сбрасывал все лопатой туда, где, он знал, строительный мусор уберут экскаватор и вагонетки. Неподалеку от него работали младший Филиппис и Шава, иногда к ним подходил Кальман. Но он их не слышал; слишком шумел ветер и временами еще два бура. Он спокойно делал свое дело. Все тот же известняк в желтых прожилках; щебень, а вперемешку с ним вырванные из земли корни и крупные валуны, которые невозможно сгрести лопатой. Он нагнулся и, широко расставляя ноги, отнес вниз обломок. И снова острие кайлы равномерно движется вверх и вниз, из-под него сыплются искры и разлетаются осколки; отец выломал один из больших камней, после взрыва непрочно сидящих в скале, крикнул ему: «Назад!» — и обломок покатился прямо под острие его кайлы и раскололся на куски. Лот стал долбить их кайлой. Прямо перед ним заляпанные грязью ботинки отца. Ноги в зеленых обмотках. «Назад!» Лучше туда не смотреть. Изо всех сил долбить обломки. Быстрее. Бур прекратил работу. Долбить; от звука, с которым дробится камень, становится легче. Долбить. Руки теперь уже не болят, как вначале. Только ладони — мозоли лопаются и не заживают. Хорошо, что ветер в спину; теперь, когда нет дождя, от разбиваемого камня поднимается пыль. Ветер быстро уносит ее вверх — от него к отцу.

Если эти ботинки спустятся — нет, он не хочет додумывать до конца. Он яростно долбит. По его вискам стекает пот. Не останавливаться. Это был бы несчастный случай; никто не смог бы точно сказать, как это произошло. Несчастный случай со смертельным исходом на участке третьей строительной бригады. Лот тяжело дышит. Нет. Долбить. Не думать о нем. Не думать о его ботинках, о его лице, о его затылке! Вдруг он ясно увидел, как это могло бы произойти: отец спускается, например, чтобы, положив бур, немного подвинтить какой-нибудь вентиль на компрессоре, потом возвращается, нагибается за буром, его склоненный затылок совсем рядом с Лотом, рядом с острием кайлы, которое движется вверх и вниз, и так бы это случилось…

Он чувствует, как в нем поднимается страх, и сумасшедшая надежда, что так оно все и будет, сейчас, через минуту, ему не понадобится ни единого слова, не понадобится и ключ, одним ударом он убьет в себе это вечное чувство и освободится.

Сейчас у него в ушах звучит не только шум ветра, не только удары и резкое эхо в скалах, — это снова те давнишние шаги, он слышит их, продолжая долбить, изо всех сил, как одержимый, колотит он по камню, по этому звуку, по затылку и по шагам, по ночным шагам, по шагам отца в ночи, пот заливает ему глаза, он долбит, но все равно он их слышит…

…Слышит их внизу, на заднем дворе, они остановились у черного хода, вошли в дом, а он, Лот, лежит и не спит. Затаил дыхание. В темноте Бет приподнялась в своей постели и сказала: «Слышишь, это он». Она сбросила одеяло. Зашлепала босыми ногами по полу. Остановилась у двери. Он знал, что рот у нее приоткрыт как бы для того, чтобы ловить им звуки; дышала она часто-часто. Лот сел в постели. Мимо прогромыхал поезд. Зеленые блики, потрескивая, заскользили по стенам; поезд тихо вскрикнул.

— Он поднимается, — сказала Бет. — Слышишь?

— Да, — сказал Лот.

Но вдруг ему стало страшно, может быть, только потому, что Бет так задохнулась на слове «слышишь». В комнате было черным-черно. И дверь черная. Когда он засыпал, дверь была приоткрыта, и щель ярко светилась; и во сне он видел что-то светлое, яркое. А теперь эта беспросветная чернота. Она наступает на него, он трет и трет глаза, но она засела в них накрепко.

— Он пьяный, — сказала Бет. — Тише…

— А что это такое? — спросил Лот. На мгновение он увидел перед собой женщину, несущую вино: она красивая и страшная, с огненным ртом и волосами как темный ветер. Она смеялась, и зубы у нее были снежно-белые. — Что значит «пьяный»? — спросил он. В черноте было слышно, как Бет стучит зубами, — неужели она так замерзла?

— Тише! — прошептала она. — Слышишь? Он поднимается.

Грохот на деревянной лестнице.

— Господи, — прошептала Бет, — он чуть не упал. Он пьяный.

— А почему если кто пьяный, то падает?

— Да замолчи ты! — прошипела Бет.

Потом он сказал:

— Я пойду к маме. Пошли?

Он встал. Ощупью пробрался сквозь черноту к двери. И вдруг почувствовал теплое тело Бет. Она вздрогнула, когда он дотронулся до нее.

— Нет, не надо выходить, — с жаром прошептала она. — Он там. Поднимается. Ты что, не слышишь?

Снова шаги на лестнице. Теперь в замочной скважине мерцал свет.

И вдруг мама:

— Господи, ну и хорош же ты!

Сквозь дверь показалось, что мама тихо вскрикнула. И в это мгновение они услышали ее шаги в прихожей — она бежала.

— Иди сюда! — Это отец. Он еле ворочал языком. — Иди!

— Не трогай меня!

Лот и Бет не смели вздохнуть.

— Господи, ну и хорош же ты! И не шуми ты так. Дети… (Бет ощупью нашла руку Лота. Рука у нее была горячая.) Вдруг они увидят тебя в таком… в таком состоянии!

Далеко-далеко внизу мягкий хриплый голос:

— Иди, моя ворчунья, иди сюда…

Он дошел до верхней площадки. Это было слышно по скрипу ступенек. «„Моя ворчунья“, — подумал Лот, — так он называет ее иногда, и тогда мама смеется». Но сейчас это было совсем не весело. Никто не смеялся, и какое-то время было тихо-тихо. Потом снова осторожные шаги в прихожей, в соседней комнате. И вдруг отворилась дверь, в нее упал свет, и с ними оказалась мама. Она быстро вымела дверью свет и осталась стоять. Видно ее не было, только слышно, как она сдерживает дыхание.

— Он там, — пробормотала она, и Лот заметил, что она разговаривает сама с собой. — Нет. Нет, я не могу. Никого нет.

— Да иди же!

Гром его голоса с силой обрушился на дверь.

— Я не могу, — прошептала она и потом: — Сейчас он начнет, а в доме никого…

— Что начнет? — спросил Лот. — Звать?

Она не слыхала его:

— …станет колотить по чем попало… Или повернется и уедет. В таком состоянии… Он разобьется насмерть… Тут же…

Из черноты донесся хриплый звук, слетевший с ее губ.

— Ну иди! — это отец.

— Нет, — шепнула Бет, — не ходи.

Лот стоял совсем близко к маме. Они прислушивались.

— А то я уйду. Ясно тебе? Насовсем. Поминай как звали. Сяду на мотоцикл и умотаю. — Он вдруг расхохотался. — Думаешь, не уйду? Думаешь, мне слабо? Иди сюда. Или смотаю удочки. Давай…

— Если он пьяный, как же он может ехать? — спросил Лот. — Кто пьяный, тот падает. — И тут ему вдруг вспомнился ключ, бледная кротовая морда… Мальчишка вытащил ключ и сказал: «Пусть разносчики ходят пешком». Да, Лот знал — без ключа не уедешь. Мозг его напряженно работал. Он может что-то сделать. Отец не уедет. Не разобьется на дороге, бояться нечего.

— Я знаю, — сказал он, — ключ. Я принесу его, быстро.

Он был рад, что может помочь, и он больше не слышал ее голоса — слова не проникали сквозь дверь, в которую он выскользнул, и только когда, пробегая через прихожую, он увидел в комнате у окна отцовскую спину, ему снова стало страшно. Но он не имел права останавливаться. Он быстро спустился по лестнице. Здесь было темно. Дверь черного хода оказалась открытой. Ночь была светлее, чем он думал. Он не чувствовал гравия под босыми ногами, он добежал до сарая, вошел и даже не подумал о куницах, которые водились там, между балок. Он думал о маме и о ключе, а потом наткнулся на мотоцикл, прислоненный к стене сарая. Чемоданы. В темноте ничего не разглядеть. Ему вдруг стало холодно. От мотора еще исходило слабое тепло. Но бак с горючим, по которому сейчас ощупью пробирались его пальцы, был холодный. Он вытащил ключ. Выбежал и увидел мать. Она шла ему навстречу — медленно приближалась большой тенью. Он остановился, а она поманила его, и он заметил, что она не сердится.