Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

• Название: Немой. Фотограф Турель
• Автор: Отто Вальтер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Проза
• Год: 1974

Два романа известного швейцарского писателя Отто Фридриха Вальтера. Первый роман — о немом юноше Лотаре и о человеческой драме, разыгравшейся в швейцарском кантоне Золотурн. Второй — о похождениях фотографа авантюриста Каспара Туреля. Острый сюжет и психологическая достоверность этих произведений служат раскрытию социальной проблематики и разоблачению современного буржуазного мифа об обществе «всеобщего благоденствия» в таких «благополучных» европейских странах, как Швеция, Швейцария и т. п.

---

Или этот его улиточный бзик. Помню, только это я начал подравнивать бритвой снимки, как, слышу, кто-то кричит, громко так: «Господин Турель!» Слегка удивленный, я встал, подошел к двери, поднялся по ступенькам. За оградой автомобильного кладбища, конечно, стоял Мак, кому же еще здесь быть. Он махал мне рукой; махнув ему в ответ, я вернулся к себе и запер дверь на задвижку. Но только я сел за стол и снова взялся за работу, как он появился у двери. «Господин Турель!» — крикнул он опять и начал взволнованно делать мне из-за двери какие-то знаки рукой. Чтобы он отстал от меня, я снова вышел за дверь. Сентябрьская жара неподвижно висела над двором Купера; тогда тоже больше месяца не было дождя. Белые облака из высоких труб клубились в пыльном небе.

«Вот!» — сказал он, протянув мне заржавленную консервную банку. В ней было немного земли и несколько улиток, коричневых и белых. Он в возбуждении смотрел на меня. «Очень красиво! — сказал я. — Да, Мак, они очень красивые». Меня от этих улиток всегда немного тошнит. «Ну что ж», — сказал я, но он покачал головой и говорит мне, сияя: «Господин Турель, ты ее знаешь?» — и показывает пальцем на самую маленькую улитку в белой раковине, наполовину засыпанную комочками земли. Ну конечно, я ее не знал; если бы он не показал мне за несколько дней до этого свой улиточий питомник, я не смог бы распознать даже простых виноградных улиток, — это такие большие коричневые улитки в раковинах, которые поздней осенью в огромном количестве появляются на витринах гастрономических магазинов. Он вытащил ее из банки и, зажав между большим и указательным пальцами, стал вертеть во все стороны. Банку он поставил на пол. Потом пошарил в заднем кармане брюк, и, прежде чем он успел что-либо извлечь оттуда, я уже знал, что он снова хочет заставить меня найти точное описание этой маленькой улитки в его растрепанной, изорванной книжке «Улитки твоей родины». Я раскрыл книжку, я знал ее, он несколько раз показывал ее мне, рождественский подарок фрау Кастель, в ней было около десятка таблиц, на которых разноцветные улитки обозначались цифрами; на соседней странице можно было прочесть текст под соответствующим номером, там описывались всевозможные виды улиток, их подвиды, разновидности, — башенки, и завитковые улитки, и росомахи, и ашаты. Листая страницы, я натолкнулся на изображение какой-то белой улитки, относящейся к хелицидрам. Номер три, это, должно быть, она. «Вот!» — сказал я. Там было нечто в таком роде: «Белая горная улитка». Дальше что-то по-латыни. «Поперечник раковины 20–27 мм, высота раковины…» ну, допустим, двенадцать миллиметров, столько-то витков. «Южное подножие Альп. Не выше трех тысяч метров над уровнем моря. Бассейн Средиземного моря. Изредка встречается на Юре». Что-то в этом роде.

Но Мак засмеялся. «Нет, это не она!» Он покачал головой. «Не пять, — сказал он, — не пять витков. Это другая», — и он опять взял у меня из рук книгу, стал листать назад, потом сказал: «Вот». Он повернул книгу ко мне и показал на номер один. Я прочел описание вслух, примерно следующее: «Картузианская улитка», скажем, монаха мизеренсис, поперечник раковины, скажем, от двенадцати до восемнадцати миллиметров, высота раковины от восьми до десяти миллиметров, шесть витков — Мак энергично кивает, — бассейн Средиземного моря, что-то там еще… редко в Альпах. Не встречается на Юре. Водится на сухих склонах, на осыпях. Во всяком случае, не встречается на Юре и — шесть витков, это я точно помню.

«Шесть, да. Но нет, встречается! Я нашел ее там, в карьере, — он все еще рассматривал свою триумфальную находку и бормотал: — Нет, очень даже встречается. Как так не встречается?» В течение нескольких лет его мыслительные способности были сосредоточены на улитках, и вот теперь он сделал свое великое открытие. Теперь он пролезет с ней сквозь проволочную ограду, там, где внизу она разъедена ржавчиной, пройдет автомобильное кладбище, и посадит ее в свой улиточий питомник. Тогда, в первое время, чуть ли не каждый день он порывался показать мне его — два загончика, примерно два на два метра, высотой до колена, сколочены из досок, а сверху — две старые оконные рамы, так что через стекла можно было видеть улиток. В одном отделении — виноградные улитки, их фрау Кастель продавала магазину «Дерунгс и К°» — это там, за мостом; в другом — коллекция, включающая, наверное, всех улиток, которые встречаются в этих местах, — с раковинами и без них, передвигающихся с помощью усиков или щупалец. И я здесь кое-чему научился, например: улитки больше всего любят — конечно, по словам Мака, — грибы лисички и салат, еще влажную бумагу, разрезанную на мелкие полоски, и лишайник.

Но я хотел рассказать о фотографии. Так вот, у Мака был прямо-таки дар приводить меня в отчаяние. Больше всего меня раздражало то, что он ходил за мной по пятам. Я всегда любил побродить вечерком в одиночестве по окрестностям, в конце концов у меня было на это право, а если я при случае выходил погулять с дамой, то это было мое личное дело. В этом вопросе Альберт придерживался правильных взглядов. Он говорил всегда: «Ты прав. Это никого не касается», — и только когда немного выпивал, опять начинал язвить. В таких случаях он говорил примерно так: «А почему это вдруг так торжественно? То ты так мило описывал свою жизнь, а тут — что ж это ты, Турель? — заговорил вдруг напыщенно, — будто защищаешь самого себя в суде, спокойнее, мой милый», — и все в таком духе, но, конечно, лишь с целью меня поддразнить. Он всегда знал, как меня завести. Однако в данном случае Альберт сам признавал, что это мое право. Могли же в конце концов у такого мужчины, как я — хотя независимость для меня превыше всего, — могли же в те времена, когда я жил на Триполисштрассе, найтись дамы или девушки, во всяком случае, существа женского пола, с которыми я охотно проводил несколько часов по вечерам, когда эта мизерская жара немного спадала и можно было выйти погулять. Альберт прав — для чего лезть в бутылку? А что касается этих вечерних прогулок, то мне тут нечего скрывать. Обычно я встречался с одной из моих знакомых на мосту через Ааре, более или менее случайно, мы немного болтали о том, о сем, и я вспоминаю, как однажды мы заговорили об этом старом, заброшенном карьере. Он расположен слева от большой каменоломни в Хардвальде, и если смотреть с моста через Ааре, поверх деревьев, то можно увидеть распределительную башню. Наверное, я заметил эту башню и спросил тогда у нее, разрабатывается ли еще карьер, или что-то в этом роде, и так как выяснилось, что нам обоим делать в этот вечер нечего, мы отправились на прогулку вниз по Ааре. Уже начало смеркаться. Дорога довольно скоро перешла в тропинку, я шел впереди, отгибал ветви ольхи, чтобы она могла пройти, взял ее за руку, когда сумерки в кустарнике сгустились, я не столько видел, сколько ощущал ее рядом с собой, и, говоря откровенно, она не была мне совсем уж безразлична. Я могу спокойно признаться, что речь идет о моей знакомой — женщине довольно высокого роста, на несколько лет моложе меня, и там, внизу, где разрушенная лестница ведет от берега к карьеру, мы сделали короткий привал: вполне возможно, что я намеревался обнять ее и поцеловать. В эту минуту мы услышали в листве шорох. Мы приподнялись и сели — так и есть, со стороны берега кто-то приближался. Это был Мак. Он бежал. Я приложил палец к губам. По лицу моей спутницы было ясно, что она меня поняла. Она улыбнулась в полутьме. Сквозь ветви мы видели тень Мака на разрушенной лестнице метрах в двух от нас. Мы слышали, как он хрипло дышит открытым ртом. «Господин Турель!» — позвал он негромко и вдруг побежал дальше. Через несколько минут все затихло. Она спросила, не случилось ли чего, но я ее успокоил — я уже знал Мака достаточно хорошо. Потом мы отправились в обратный путь. Как раз благодаря этому случаю я и обнаружил впервые лодочный сарай; когда мы проходили там поверху, я заметил едва различимые в сумерках ступени в траве откоса. Мы спустились вниз, сели вот на эти доски, и я рассказал ей о моей юности, о Лозанне, о моей жизни в Обонне, о Женевском озере, о кораблях на нем, и далее в таком духе. В сарае стало настолько темно, что едва было видно, как плещется вода. С завода каждые две минуты доносился грохот, а воздух все еще был теплым и влажным, и пахло толем, и порой слышался всплеск — это выпрыгивали рыбы, ловя мошек. Я помню, как вздрогнула моя знакомая, когда что-то темное пролетело у нас над головой, — огромная ночная бабочка, как я подумал в первое мгновение, — но это была летучая мышь. Может быть, та самая, которая и сейчас еще висит под потолком.

— Ты знаешь, что они умеют кричать? — спросила она меня. Мне пришлось признаться, что я никогда не слышал их криков, а она засмеялась и сказала: — Они кричат. Но на слишком высоких нотах, так что их никто не может услышать. Кричат от страха, но на слишком высоких нотах, — и она сказала, — правда, ведь это ужасно? — Я так и не мог понять, что она имела в виду.