Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

• Название: Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
• Автор: Сирило Вильяверде
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

Сирило Вильяверде — один из основоположников кубинской прозы. Его роман «Сесилия Вальдес, или Холм Ангела» — панорама кубинской жизни 30-х годов XIX столетия. Острый романтический сюжет разворачивается на историко-этнографическом фоне Гаваны.

---

— Но я вас не знаю, и я…

— Сеньорита, должно быть, хочет сказать, что ее не слишком занимает, кто я такой? Что ж, это вполне естественно. Тем не менее я хотел бы заметить сеньорите, что напрасно она презирает меня, воображая, будто светлая кожа делает ее белой женщиной. Нет, сеньорита не белая женщина. Другие могут считать ее белой, но я знаю, что это не так.

— Вы остановили меня для того, чтобы оскорблять?

— Нет, сеньорита, я не привык оскорблять лиц слабого пола. Вот если бы сеньорита была не женщиной, а молодым человеком, тогда бы я с ней действительно поговорил иначе. Но высокомерный тон, с каким сеньорита ко мне обращается, том более мне обиден, что…

— Довольно. Мы и без того говорим слишком долго, перебила его Сесилия, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Как сеньорите будет угодно, — гневно произнес незнакомец. — Но, с ее разрешения, я посоветовал бы ей не слишком кичиться своей белой кожей. Отец сеньориты был действительно белый, но ее мать была ничуть не белее меня, и, кроме того, из-за сеньориты я вот уже двенадцать лет как разлучен со своей женой.

— Но чем же я в этом виновата?

— Да уж, верно, виноваты, раз моей жене пришлось заменить сеньорите родную мать. Ведь это моя жена вскормила сеньориту своей грудью, потому что мать сеньориты не могла ее кормить: она сошла с ума…

— Вы сами сошли с ума! — крикнула Сесилия.

Немесия и Клара подбежали к своей приятельнице и хотели увести ее в зал, но в это мгновение в патио появились Тонда, Урибе, его мастер и сам Хосе Долорес Пимьента, который на балу молчаливо взял на себя роль защитника и рыцаря Сесилии. Услышав издали громкий возглас девушки, молодые люди поспешили к ней на помощь, и Хосе Долорес первым обратился к ней, спеша узнать, что случилось.

— Ничего особенного, — проговорила она с надменной пренебрежительностью. — Просто этот субъект решил, что может безнаказанно меня оскорблять… Я ведь женщина.

— Негодяй! — вскричал Пимьента, мгновенно превращаясь из кроткого ягненка во льва.

Он кинулся было на незнакомца с, кулаками, но тотчас отпрянул от него: у Хосе Долорес не было при себе оружия.

— Кто вы такой?

— Сын своих родителей, — дерзко отвечал негр.

— Зачем вы сюда пришли?

— Захотелось, и пришел.

— Я требую, чтобы вы немедленно отсюда удалились, не то я вышвырну вас за дверь, как собаку.

— Попробуйте.

— Ах ты скотина! Подлая рабская душа! Вон отсюда!

Но тут в дело вмешались Тонда, Урибе и мастер, без которых ссора между молодым музыкантом, по рыцарски вступившимся за свою даму, и неизвестным негром неизбежно кончилась бы кровавой стычкой. Окружив незнакомца — имя его, как утверждал мастер, было Дионисио Гамбоа, — друзья стали потихоньку подталкивать его к выходу, и несколько мгновений спустя они в буквальном смысле слова вытолкали его на улицу. А он, то и дело оборачиваясь, выкрикивал в лицо своим обидчикам злые слова. Сесилии он бросил:

— Воображает, будто она белая, а на самом-то деле мулатка! И мать у нее — сумасшедшая и жива до сих пор. — Потом он обратился к Пимьенте: — А вы, сеньор защитник юных девушек, вы мне за свое нахальство заплатите, так оно вам не пройдет, мы еще с вами посчитаемся! V, мразь вонючая!

— Заткнись-ка ты лучше, Дионисио Гамбоа, да отправляйся кухарничать на кухню к своему хозяину, — урезонивал негра мастер. — А то ведь как выпорют тебя на господской конюшне, так небось в другой раз закаешься в чужие дела соваться! Ату его, ату!

— Меня зовут не Гамбоа, а Харуко, — отвечал ему незнакомец. — И запомни хорошенько — ты мне тоже за нее заплатишь!

Вначале Сесилия была несколько взволнована этом неприятным столкновением; ее поразили и дерзость незнакомца и в особенности его слова. Сказанное им странно совпадало с тем, что ей уже приходилось слышать прежде, а также и с ее собственными подозрениями. Неизменная таинственность, с какой бабушка говорила об их высокопоставленном покровителе, давно заронила в душу Сесилии догадку, что господин этот в своем отношении к ней руководствуется, пожалуй, иными побуждениями, чем намерение завести любовную интрижку; однако мысль, что, быть может, отец ее возлюбленного — это также и ее отец, не приходила ей в голову. Разве мог бы Леонардо полюбить ее, разве дал бы он ей обещание соединиться с нею вечными узами, если бы знал — а он, разумеется, должен был знать это, — в каком близком родстве состоят они друг с другом? Правда, что касается матери, то Чепилья, которая в этом деле, несомненно, могла считаться бóльшим авторитетом, чем какой-то повар сеньора Гамбоа, никогда не утверждала положительно, будто мать девушки умерла, но никогда не говорила она и того, что мать ее жива или что она сумасшедшая. По отрывочным словам, иногда вырывавшимся у сеньи Хосефы в те горькие минуты, когда ей бывало особенно тяжело, можно было заключить, что хотя она постоянно навещает больную в приюте Де-Паула, но та не доводится ей ни дочерью, ни даже племянницей, а скорее всего это дальняя родственница какой-нибудь из ее близких подруг. Повар Гамбоа просто-напросто ошибся или повторял пустые сплетни, которых даже толком не помнил.

Рассудив подобным образом, Сесилия отбросила набежавшую было тревогу и беззаботно отдалась упоительным удовольствиям бала, что отнюдь не покажется странным, если принять во внимание молодость и беспечный характер нашей героини. И все же иногда в вихре танца, среди дурманящего фимиама льстивых речей, которыми кавалеры пытались снискать ее расположение, сердце ее вдруг сжималось при мысли об опасности, угрожавшей теперь брату Немесии за то, что он защитил ее от оскорблений этого безумца — возможно, даже убийцы.

С этой минуты в ее благородном сердце затеплилось чувство своеобразной симпатии к Хосе Долорес — чувство, какого прежде она никогда к нему не испытывала, и в ответ на его заботу она откровенно высказала ему свои опасения. Но Хосе Долорес, посмеявшись от души над ее страхами и, вероятно, желая успокоить ее, сказал, что Дионисио Гамбоа, или Харуко, или как бы он там ни звался — это всего-навсего жалкий раб, хвастунишка, и где-нибудь в другом месте, а не здесь, на балу, он никогда не посмел бы даже подойти к нему, Хосе Долорес, и что вдобавок есть еще и верная пословица: «не тот пес кусает, который лает». Сесилия на это заметила, что раба и труса следует опасаться больше чем кого бы то ни было, ибо такие люди обыкновенно предпочитают честному поединку нападение из-за угла. Хосе Долорес согласился с нею, пообещав принять необходимые предосторожности и быть начеку, чтобы его не могли захватить врасплох. Он добавил также, что один из приятелей дал ему свой нож и что теперь надобно быть рысью тому, кто вздумал бы убить его с налету, одним ударом.

Бал окончился в первом часу ночи после ужина и возобновившихся затем танцев. Приглашенные стали расходиться по домам. Наши друзья — сенья Клара под руку со своим мужем Урибе, а Сесилия и Немесия под руку с Хосе Долорес, — весело разговаривая, шли мимо стоявших вдоль шоссе домиков, направляясь к ближайшим отсюда городским воротам, известным под названием Земляных. Подходя к первому углу улицы Сьенфуэгос, иначе ее еще именуют Широкой, Сесилия заметила впереди человеческую фигуру, которая, промелькнув мимо них точно тень, исчезла за углом направо. Сесилия тотчас догадалась, кто это, и, чтобы привлечь внимание своего спутника к противоположному углу, куда им предстояло перейти, указала Хосе Долорес на одиноко темневшую в начале бульвара, невдалеке от статуи Карла III, кофейню «Афины». Однако человек, скрывшийся за углом, не перешел улицу, как думала Сесилия; он поджидал их на углу и, когда они с ним поравнялись, громко сказал:

— Ну, подходи, подходи, мразь вонючая! Подлая твоя душа! Посмотрим, какой ты храбрец!

Хосе Долорес должно было и впрямь иметь низкую душу, чтобы в присутствии дамы своего сердца не принять подобного вызова. Но обе девушки схватили его за руки и держали так крепко, что он едва ли сумел бы освободиться из этого плена, если бы Урибе не пришел ему на выручку, сказав:

— Не держите его. Пусть проучит этого негодяя.

Подруги отошли в сторону, а Хосе Долорес вытащил нож и, взяв в левую руку сомбреро, которое в бою должно было служить ему так же, как служит плащ матадору, идущему на быка, последовал за своим противником, соблюдая, однако, между ним и собою некоторое расстояние.

Сесилия вместе с Немесией и сеньей Кларой остались стоять на углу, в страхе прижимаясь к Урибе и стискивая руки друг другу; нетрудно представить себе, с каким трепетом и тоской ожидали они, чем кончится поединок, хорошо сознавая, что исход его будет кровавым. Скоро они услышали звонкий голос Хосе Долорес: «Здесь!» и хриплый ответ негра: «Да, здесь!» И страшный бой начался.

Безлунная ночь и темнота неосвещенной улицы почти полностью скрывали движения сражающихся от глаз стоявших неподалеку зрителей. Видимо, Дионисио не обладал спокойным мужеством Хосе Долорес, точно так же как и его ловкостью, и еще того менее — его искусством биться на ножах. Вскоре это дало себя знать, и после нескольких выпадов, прыжков в сторону и парирующих взмахов сомбреро послышался внезапно странный звук, похожий на треск разрываемой новой ткани, и вслед за тем тяжелый, глухой удар, как от упавшего на землю тела. Сесилия и Немесия пронзительно вскрикнули и закрыли глаза. Кто из двоих? Какая ужасная неизвестность!