Красная Шкапочка - Наследники Скорби

• Название: Наследники Скорби
• Автор: Красная Шкапочка
• Жанр: Фэнтези

Быть человеком или остаться зверем? То всяк для себя решает сам. Вот только за тебя выбор сделали другие. Им все равно, что ты не хочешь становиться свирепым чудовищем. Им все равно, что ты забудешь свою прежнюю жизнь. Им не жаль оставить тебя один на один с Жаждой. Жаждой, которой нет сильнее. Неутолимой. Свирепой. Жаждой крови. И можно ли не сойти с ума, если однажды заснувшая память очнется, и вдруг вспомнишь, как твои клыки сжимались на горле родного человека? Есть ли этому прощение? И можно ли найти слова, чтобы объяснить людям: ты такой же, как они. Просто… для того чтобы жить, тебе нужна их кровь.

---

— Который день ждем, когда припожалуешь. Посадник-то все глаза на дорогу проглядел, как девка сосватанная, — посмеивался ратоборец.

— Беспокоится? — спросил Клесх, снимая перевязь.

— А то! Чай десятину оттяпали. Которую уж седмицу ходит зеленый от жадности.

— Зеленый? Знать не все отдал… — задумчиво протянул гость.

— Отчего же? — удивился собеседник. — Добра изрядно от него привезли, на нескольких телегах.

— Коли отдал бы в достатке, был бы зол. А раз не зол, значит, что-то утаил, — заметил Клесх, умываясь в углу. — Скажи, чтобы баню затопили. Да пока не извещай, что Глава прибыл. Осмотреться хочу.

— Ну, осматривайся, осматривайся… Я нынче по окрестным весям уезжаю. Волколаки у нас тут кружат, спасу нет. Вчера только ввечеру приехал, а нынче снова отправляюсь.

— Мира в пути.

— Мира… — вздохнул обережник.

…Весь следующий день Клесх слонялся по городу, зашел на торг, послушал, о чем болтают люди, купил Дарине бусы, держа в памяти то, что жена осталась только со сменой рубах, какие уж там украшения. Взял лент для Клены. Подумал и добавил к ним еще серьги. Девушка все-таки. На выданье почти… Приданого, правда, нет, но так ведь и жениха пока тоже. Вот появится и видно будет.

Он ходил, как всякий проезжий колдун, и люди, введенные в заблуждение поношенным плащом, скрывающим пояс, почти не обращали на перехожего странника внимания. Но цену драли. Знали — у обережников в карманах пусто не бывает. Клесх платил, не торгуясь. Своим деньгам он счета не вел, на что их тратить, придумать не мог, поэтому расставался без всякой жалости. А главное — услышал много чего.

Простой люд на десятину не роптал. Купцы и ремесленники, кто побогаче, бухтели недовольно, но не все, а, видать, лишь те, кто стояли ближе к посадскому двору. Что ж… оно понятно, откуда вода мутится.

Вечером, лежа в натопленной бане, Глава Цитадели размышлял о том, как переломить радокшинского посадника, заставить платить десятину, не утаивая барышей… Мертвую Волю наложить? Всех не поубиваешь, да и незачем. То ли дело сноведской голова, пошедший на откровенный мятеж. Радокшинский вроде платит. И платит немало. Вот только перед Цитаделью все равны должны быть. От босяка до боярина. Иначе не будет страха, не будет уважения, начнется смута. А ныне Ходящих хватает. Ежели, помимо нежити, еще и людей косить — вовсе один останешься.

Он дремал, вдыхая влажный банный дух.

Что же делать? Как вывести посадника на чистую воду? Как, не лишая жизни, не сея вокруг Цитадели страх и ненависть, заставить платить без утайки? Вот же мужичье клятое!

Скрипнула дверь.

— Господине…

Клесх с трудом разлепил один глаз и покосился на вошедшего. Крепкий парень работного вида, нос картошкой, стрижен под горшок. Стоит, мнет в руках шапку, а сам в испарине весь от жары и волнения.

— Ты кто? — спросил обережник.

— Господине, слово молвить дозволишь?

— В предбаннике хоть пожди. Что ж мне — бесштанному тебя выслушивать?

Парень покраснел, торопливо поклонился и вышел.

Клесх опрокинул на себя бадью холодной воды и направился следом.

— Ну, чего? — спросил он, обтираясь.

— Господине, ты ж Глава Цитадели?

— С чего взял? — ратоборец неспешно одевался.

— Дак пояс твой видел. На торжище. Ты кошель доставал, а я рядом стоял, да и заприметил. Вот попросился до тебя у колдуна нашего. Он добро дал.

— Говори тогда, с чем пожаловал, раз глазастый такой, — обережник вязал оборы.

— Сказать тебе важное хочу, но… — парень замялся, отводя глаза в сторону, — просьба у меня.

— Ишь ты. Еще и толком не объяснился, а уж просьба, — усмехнулся Клесх. — Говори сперва, а уж я решу, что с просьбой делать твоей.

— Я, Глава, после того, что молвлю, в живых могу не остаться. Хоть обещай, что в тайне сохранишь.

Вот те раз! Клесх смерил собеседника цепким взглядом:

— Ежели дело скажешь, ничего не бойся.

— Дело. Вот какое. Я — сын посадника Растея свет Долгенича.

— Больно уж ты нищий для такого-то бати, — заметил крефф.

Парень потупился, сжимая в руках ношеную шапку так крепко, что пальцы побелели.

— Я сын евонный от робы. Сам робич. И… сестра у меня.

— Плохо держит Растей Долгенич сына своего…

— Как есть. Потому я до заката лет в робах и не хочу ходить, господине…

— А ко мне чего явился? Воли просить?

— Да.

Клесх покачал головой. Парня он понимал, но освободить его без дозволения отца не мог.

— Тут я тебе не помощник. Да и с чего бы?

— Я тебе дело скажу. Все, как есть. А ты… сделай так, чтобы с сестрой нас вызволить из-под ярма. Ты ж Глава. Тебе все по силам! — он говорил с жаром, видя в Клесхе единственную свою надежду.

— Объясняй свое дело. А я подумаю, можно ли тебе помочь, — обережник помолчал мгновение и добавил: — И стоит ли.

— Я знаю, отец десятину не полную уплатил. Часть добра утаил. Могу сказать, где.

Мужчина нахмурился.

— Где же?

— Я в клети сплю, которая рядом с коровником, — начал рассказывать парень. — Отец ко мне под вечер подошел, да и в дом отослал, де, холодно, как бы не застудился. Да только какой холод, коли я до первого снега там ночую? А тут… ну и утресь я пришел, гляжу, а пол-то перебран. Доски вскрывали. Кто не знает, не заметит, да только мне каждая доска, как родная. Сразу увидал. А ночью я осторожно одну половицу-то отжал, приподнял, глядь, а там в подполье — бочки, тюки… Долгонько они там не пролежат — сыро. А несколько седмиц перетомятся…

Крефф усмехнулся.

— Вот оно как… говорил же — не все посадник на двор привез… — протянул Клесх.

— Господине, — подсел к нему ближе парень. — Спаси из-под ярма. Я тебе жизнь вручаю. Узнает Растей Долгенич — шкуру спустит…

— Верю. Я б тоже спустил…

Парень побелел.

— Да не дрожи. Придумаю что-нибудь. Сестре твоей сколько?

— Как мне. Восемнадцать весен.

— Ясно. Один ты у отца робич-то?

— Один…

— Иди покуда. Подумать надо. Нет, стой. Звать как тебя?

— Уруп, — буркнул тот.

***

Растей Долгенич растекался сладким медом. Слова меж собой сплетал — поучиться. Такую вязь вывязывал — заслушаешься. Клесх кивал боярскому сходу, делая вид, будто сладкие речи ему приятны. Посадник душой воспрянул. Он-то боялся увидеть цепкого и злобного мужика, а приехал молодой, на лесть податливый. С таким дело сладится! Про себя же гадал, чем сноведской голова не угодил обережнику, нешто не мог красно говорить?

И, держа в уме, печальную кончину сноведчанина, Растей заливался соловьем. Обережник с довольным видом кивал, обрадованный, видать, тому, что хоть здесь ему не чинят препон и к приезду уже все собрали без роптаний. В душе свет Долгенич только диву давался глупости иных посадников и старост — к чему перечить, зачем супротив воли идти. Кивай, да соглашайся. Ан делай по-своему.

— По сердцу мне, что в Радокши с понятием подошли к наказу Главы. Видел, видел, как расстарались вы. Добра немало собрали. Скоро детинец поставите, сынов своих туда отдадите, и жизнь спокойнее будет. Не станут уж нас так донимать. Вот ты, Растей Долгенич, кого из сынов своих отдашь в дружину? Ты посадник — другим пример и наука.

Обережник замолчал, а городской голова смешался. Сынов к сторожевикам? Кровь родную? На нежить ходить?! А убьют? А покалечат? Видимо ли дело — люди простые супротив Ходящих!

— Э-э-э… — протянул Растей.

По счастью Глава сам на помощь пришел:

— Я ж не супостат какой. Поди у каждого тут робичи есть? Их и присылайте.

Посадник оживился, радуясь, что не требуют с него драгоценных наследников:

— Урупа тебе пришлю, господине. Он парень двужильный. В хозяйстве нам подспорье, но за ради дела такого, разве ж я стану артачиться?

— Дело говоришь, — одобрил ратоборец. — Значит, порешили. Парня своего завтра присылай, рабочие руки нужны. Клети надо поставить, чтобы добро сберечь, да и стружия заготавливать уж пора, стрелы… А то будет дружина к весне голая и безоружная. И вот еще что. Завтра соберите сюда люд. Говорить буду.

Купцы и бояре переглядывались, не понимая, о чем Главе бедовать с простолюдинами. Однако спросить не осмелились.

На следующий день двор перед избой обережников ломился от народа. Клесх вышел на крыльцо окинул многоголовое волнующееся море коротким взглядом и сказал, разом перекрывая нестройный гомон:

— Ныне хочу вам в пояс кланяться, что без промедлений собрали подати. И еще скажу. Ежели кто утаил добро от Цитадели, так пусть не радуется, будто сумел обмануть Крепость. У Осененных на всякую мразоту управа есть. Для того Дар им Хранителями и даден. Поэтому, ежели кто по глупости или по неразумению утаил в этот раз добро, тому дозволяю невозбранно недоимку принести. Сердца держать не стану. Ежели не покаетесь, но дознаюсь… — обережник перевел взгляд на стоящего рядом колдуна, тот кивнул и Глава продолжил: — Одним словом, думайте, мужики. Сгоряча карать никого не стану. Но коли узнаю про обман — не взыщите.