Жюль Ренар - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Жюль Ренар
• Издательство: Калининградское книжное издательство, Янтарный сказ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-85500-383-3

Удивительно точные, емкие, блестящие афоризмы Жюля Ренара — знаменитого французского писателя конца XIX — начала XX века, члена Гонкуровской академии, были популярны на его родине так же, как в Англии — мудреца Бернарда Шоу, чуть раньше в России — крылатые фразы Ф. И. Тютчева. Россыпи их, наряду с портретами его друзей и знакомых, выдающихся деятелей культуры и политики Франции — Сары Бернар, Поля Верлена, Виктора Гюго, Жана Жореса, вы найдете в замечательном «Дневнике» писателя. Мысль, чувство, наблюдение заключены в такую совершенную форму, что хочется запомнить всё — ибо лучше не скажешь…

---

11 июля. Как ведет себя птица во время бури? Она не цепляется за ветку; она следует за бурей.

12 июля. Вот что выводит из себя:

— Смотри-ка, нам с тобой одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Когда-то я уже написал нечто подобное.

* Его башня из слоновой кости: задняя комната при лавчонке.

* Упорно скалывать лед, который образуется в мозгу. Всячески препятствовать обледенению.

17 июля. Воображения у меня ни на грош. Я не способен выдумать даже подписи под лубочной картинкой.

22 июля. Жюль Ренар — это карманный Мопассан.

23 июля. С мизинец чистой воды в наперстке из хрусталя.

* Время от времени выбираться прочь из своих писаний, влезать повыше, чтобы вдохнуть чистого воздуха и окинуть взором то, что внизу.

* Мозг у меня как свежий орех, и я жду, когда ударом молотка разобьют его скорлупу…

* По словам Мориса Швоба, в Нанте нельзя издавать утреннюю газету потому, что там слишком узкие тротуары и жители Нанта не смогут ее читать на ходу, отправляясь по делам.

25 июля. Все-таки я выиграл шесть лет счастья со времени моей женитьбы в 1888 году.

26 июля. Байи и Фантек не хотят, чтобы им покупали одинаковые игрушки, а то они не смогут завидовать друг другу и подымать спор и крики.

* Когда страница дается мне с трудом, я верю, что она написана хорошо…

Я не мог удержаться и сказал газетчице:

— Это моя книжка, вон та, — маленькая.

— А-а! — сказала она. — У меня ее еще не спрашивали…

* Крестьянин любит деньги. Говорить-то легко, а вот посмотрел бы я, каковы были бы вы на его месте.

18 августа. В восторгах поклонников Верлена я угадываю немалую долю жалости к нему, как к завсегдатаю больниц.

30 августа. Возвращение в Париж. Не доезжая нескольких лье до Парижа, я полон решимости его завоевать, но, очутившись там, снова начинаю робеть.

31 августа. Во время свадьбы Рейно церковь св. Лаврентия, забитая неуклюжими полицейскими в штатском, с только что выбритыми физиономиями, напоминала каторгу с ее обитателями, принарядившимися ради воскресного дня.

10 сентября. Написал Швобу: «Ни одна из двух моих книг — я имею в виду «Рыжика» и «Виноградаря в своем винограднике» — меня не удовлетворяет. Особенно «Рыжик». Это малоаппетитная смесь, которая, к сожалению, не приносит мне былых радостей. Это не литература, а выставление напоказ некоего лоскутного мира, где всего понемножку: и жалости, и злобы, и уже говоренного прежде, и плохого вкуса. Само собой разумеется, я имею в виду мое последнее впечатление. Чтобы хоть немного приободриться, я вспоминаю Ваше ценное письмо по поводу «Кошки»[49].

Ладно, не будем об этом говорить. Я сужу себя не только чистосердечно, но и сурово. Только Вы один не сомневаетесь в этом. Неприятно и то, что я не обновляюсь и не способен к обновлению. Я родился связанным и ничто не в силах развязать узел. Вы сказали как-то Биванку: «…жизнь должна дать ему хороший моральный толчок, дабы его талант освободился от оков, которые он сам на себя накладывает». Но даже этого было бы недостаточно. Возможно также, я злюсь потому, что отдал «Рыжика» в печать слишком быстро, заканчивал книгу на скорую руку, чтобы получить срочно немного денег. Возможно, что и так. Тяжелые нынче времена для тех, кто стремится к совершенству…»

* Паркет был до того хорошо натерт, что она невольно приподняла юбку, как будто ей предстояло пройти по воде и она побоялась замочить подол.

21 сентября. «Рыжик» — плохая книга, неполная, плохо построенная, потому что она приходила рывками.

* Никогда мы не бываем счастливы: наше счастье — это лишь молчание несчастья.

27 сентября. «Рыжика» можно, при желании, или сократить, или продолжить. «Рыжик» — это просто известный склад ума.

29 сентября. Гонкуры сказали то, что нужно было сказать о других, но они не сказали того, что следовало сказать о себе.

1 октября. Рассказать о нашей деревне, как рассказал Сент-Бев о Шатобриане и его времени. Передать все через заметки, маленькие драмы или немые картины, — все, вплоть до вечерних страхов. Докопаться до самых глубин, дать древо истины и все его корни.

Память, принеси мне мой родной край, положи его передо мной сюда, на стол. Досадно, что, прежде чем вспомнить, обязательно надо побывать в том краю, помесить тамошнюю грязь собственными ногами.

9 октября. Мне хочется беспристрастно поразмыслить о себе самом и познать суть того существа, которым являюсь я, которое растет целых тридцать лет. Я гляжу на себя не без удивления. И, главное, что поражает меня — это моя ненужность, и все-таки мне не удается убедить себя, что я никогда ничего не добьюсь.

13 октября. У него свой собственный стиль, которого никто себе не пожелает.

17 октября. Я называю «классиками» людей, для которых литература еще не была ремеслом.

* Связать все, что я пишу, с моей родной деревней. Применить к ее описанию все, что я люблю в литературе.

* Мозг, за которым хорошо ухаживают, не устает никогда.

23 октября. «Рыжик». Когда домашние портнихи Мари и Анжель приходили к нам шить, они обедали за одним столом с нами и боялись проглотить лишний кусок. Быть может, они нас стесняли? Напротив, ради них мадам Лепик не скупилась на расходы, и Рыжик благословлял обеих портних. Он мог есть чуть побольше, чем обычно, и мадам Лепик этого не замечала; она за ним не следила. Но портнихи, не подозревая, что они являются причиной семейного умиротворения, спешили поскорее встать из-за стола, подымались обе разом, одинаковыми движениями, и выходили на двор подышать.

* В день появления романа гулять по улицам, искоса посматривать на груды книг в витринах, опасаясь, что продавец с презрением смотрит на тебя; видеть смертельного врага в книгопродавце, не выставившем твою книжку на витрине, — на самом же деле он просто не получил ее, — страдать, как человек, с которого содрана кожа. Да, книги превращаются в бруски мыла! Я слышал, как продавец в книжной лавке Фламмариона выкрикивал: «Один «Рыжик»! Два «Рыжика»! Три «Рыжика!»

Говорят, что если писатель хорош с Ашилем, — продавцом в книжной лавке издательства Кальман-Леви на Итальянском бульваре, — то ему обеспечена продажа ста экземпляров; но только этот господин непокладист, у него свои заскоки. Обычного подношения экземпляра с авторским посвящением здесь маловато. Он даже покупателей выставляет за дверь. Словом, оригинал, который, очевидно, здорово презирает литературную братию.

3 ноября. Я как стенные часы, чей маятник без устали качается — от гордыни до самоуничижения; но я просто стою на ногах, я сохраняю равновесие и держусь прямо.

6 ноября. Вчера в Эвр давали «Анабеллу, или Как жаль, что она проститутка!» — пьеса Форда, перевод Метерлинка, вступительное слово Марселя Швоба.

…Рашильд в бешенстве, потому что я сказал, что актеры ниже всякой критики. Куртелин считает, что все они здорово кривляются. Леон Доде утверждает, что все человечество покоится на подозрительной основе. Метерлинк с видом преуспевающего, всем довольного плотника разгуливает по фойе. Фавн Малларме[50] кротко скользит между парочками и дрожит от ужаса, что вдруг его поймут. Бородач Жорж Гюго носит на своей мощной груди невидимый знак прославленного имени. Мадам Вилли, с толстенной, как канат, косой, поглядывает на нежного Жюлиа и хохочет. Бауэр выступает словно бык величиной с лягушку, а мой друг Швоб, который раньше брил голову чуть ли не до крови, завел себе этакую плакучую иву, спускает на лоб плоскую черную челку, что вполне соответствует теперешнему состоянию его грустной души.

8 ноября. Нынче вечером пришел Бернар и примирил меня с самим собою. Он сказал: «Все ваши друзья считают, что «Рыжик» лучшее, что вы сделали. Пожалуй, никто так остро, как я, не ощущает человечности вашего маленького героя. Тулуз-Лотрек хочет вас повидать… По моему мнению, «Рыжик», если не считать главы «Краснощечка», принадлежит к тем книгам, откуда позднее будут черпать темы «для сочинений по немецкому языку».

И вот я уже ликую, раздуваюсь, как картофелина, твержу: «Какое трудное наше ремесло! Ах, как дорого приходится нам платить за славу, но нет на свете ничего более завидного».

И вот мне уже чудится, что я окружен друзьями, и я даю советы насчет стойкости и честности, и напутствую каждого, как умирающий со смертного одра.

12 ноября. Больше всего я хотел бы быть учителем в сельской школе, посылать статейки в местную газету, коротенькие корреспонденции в стиле Сарсе, оставаясь недоступным для скептических взглядов.

* «Рыжик». Поставить девиз:

«Отец и мать всем обязаны ребенку. Ребенок им не обязан ничем. Ж. Р.».