Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе - Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

• Название: Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией
• Автор: Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-709-6

Книга канадского историка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе описывает вклад имперского воображения в политику дальневосточной экспансии России в первое десятилетие правления Николая II. Опираясь на массив разнородных источников — травелоги, дневники, мемуаристику, дипломатическую корреспонденцию, — автор показывает, как символическая география, геополитические представления и культурные мифы о Китае, Японии, Корее влияли на принятие конкретных решений, усиливавших присутствие России на Тихоокеанском побережье. Русское «восточничество» и страх «желтой опасности», «конквистадорский» империализм и проект «мирного проникновения» — эти столь различные образы и прогнозы российской судьбы в Восточной Азии анализируются и сквозь призму сознания неординарных политиков, ученых и публицистов, и в контексте массовых настроений и эмоций той эпохи.

---

Амбивалентное отношение императоров Цин к своей династической родине проявлялось в их демографической политике. Вскоре после захвата Пекина в 1644 г. новая династия начала строить «ивовые частоколы», чтобы воспрепятствовать миграции китайцев-хань в Маньчжурию. Представлявшая собой глубокие рвы с ивовыми деревьями по краям, кое-где охраняемые гарнизонами, эта граница должна была оставить этнически чистой родину маньчжуров, ставя заслон перед китайским населением Ляодунского полуострова.

Маньчжурия в 1903 г. 

Но, подобно усилиям американцев в конце XX в. оградить свои южные границы от нелегальной иммиграции из Мексики, эта попытка провалилась. В течение следующих двух столетий китайцы в поисках лучшей жизни в северных пограничных землях переходили эту границу практически безнаказанно. Однако в 1860 г. цинское правительство обеспокоилось тем, что русские могут не остановиться на реках Амур и Уссури, и было решено отказаться от исключающей политики и открыть Маньчжурию поселенцам хань. К 1890-м гг. этот регион стал официально доступен колонистам со всего Китая{906}.

Опасения по поводу Петербурга не были напрасны. Около 1900 г. русские уже прочно обосновались в Маньчжурии. В течение четырех лет после того, как министр финансов добился концессии на строительство железной дороги на севере, «королевство Витте» процветало. Работа на КВЖД шла с бешеной скоростью: к лету 1900 г. 1300 км рельсов из запланированных 2500 км были уже проложены{907}. Штаб КВЖД, изначально организованный в 1898 г. на старом винокуренном заводе на пересечении реки Сунгари и будущего пути, вскоре превратился в центр быстрорастущего города. Несмотря на маньчжурское название Харбин, новый город был скорее русским и по внешнему виду, и по своему характеру{908}.

В то же время приморская линия железной дороги и базирующийся в Одессе Добровольный флот, также контролируемый Министерством финансов, доминировали в перевозке грузов в Маньчжурии. Дочерние компании КВЖД начали разрабатывать добычу древесины и угля в регионе{909}. А на южной оконечности Ляодунского полуострова, рядом с новой морской российской базой Порт-Артур, Витте лелеял столь же честолюбивые планы по превращению порта Далянь, теперь официально переименованного в Дальний, в крупный торговый перевалочный пункт{910}.[152] Для охраны всего этого министр финансов располагал постоянно увеличивающимися силами безопасности. Они были укомплектованы в основном солдатами бывших сибирских войск, и накануне Боксерского восстания их численность возросла до 5 тыс. человек. Шутники называли эту армию «гвардией Матильды», по имени жены Витте, Матильды Ивановны{911}.[153]

Размах маньчжурских проектов министра финансов, а также затрачиваемые колоссальные средства — в первые три года ее существования на КВЖД было потрачено более 100 млн. руб. — свидетельствовали о том, что его соотечественники собирались здесь остаться.{912} Американский сенатор Алберт Беверидж, совершивший поездку в регион в 1901 г. и впоследствии написавший об этом отчет, отмечал:

Все это, конечно, «временное»… Но славянские корни быстро прорастают в новую почву, а как мы знаем из истории, укоренившись, они обычно там остаются. <…> Великая железная дорога через сердце Маньчжурии… кирпичные и каменные здания, дома чиновников, крестьянские дома, светловолосые жены… и, прежде всего, русские церкви, возносящие к небу свои полувосточные шпили в центре каждого русского города, свидетельствуют о постоянстве русского присутствия{913}.[154]

Кроме того, было очевидно, что предприятие Витте представляло собой нечто большее, чем чисто коммерческий проект. Генерал Алексей Куропаткин напоминал царю, что, несмотря на название «Китайско-Восточная», несмотря на внешний вид коммерческого предприятия, несмотря на участие нескольких китайцев в совете директоров и, наконец, несмотря на маскарадную форму охранников, украшенную драконами, все в Маньчжурии и Китае ясно понимают, что это российская правительственная железная дорога{914}.

Хотя более утонченные жители Петербурга и Москвы считали Маньчжурию захолустьем, другие русские видели в ней восточно-азиатский Клондайк. Инженеры-железнодорожники, государственные чиновники, армейские ветераны, рабочие, крестьяне, золотоискатели, авантюристы и ресторанные певицы — все устремились на восток в поисках больших денег и увлекательной жизни на границе{915}. Многие из оставшихся дома гордились этой «колонией», как постепенно стали называть Маньчжурию{916}.

Щедрое финансирование Сергеем Витте своей дальневосточной авантюры приносило пользу и местному населению. Жалованье, которое получали на КВЖД работники-аборигены, хотя и уступало значительно доходам европейских рабочих, было очень высоким по местным стандартам[155]. С точки зрения работодателей, эти работники доставляли гораздо меньше хлопот, чем шумные российские пролетарии с их досадными знаниями о забастовках и правах рабочих{917}. Китайцы из таких отдаленных мест, как Чифу и Шаньдун, переселялись на север, чтобы заработать на железной дороге, где в 1900 г. работало почти 100 тыс. местных жителей{918}. Витте завоевывал расположение местного населения. Он приказал, чтобы с китайскими работниками хорошо обращались, а к местным храмам и могилам относились с уважением{919}. Иностранных путешественников часто удивляли товарищеские отношения между русскими и китайцами, работающими на КВЖД{920}.

Взаимоотношения с китайскими должностными лицами складывались сложнее. Вести дела с местной администрацией удавалось относительно легко, особенно когда ее не забывали «материально заинтересовать», но Пекин относился к предприятию с гораздо меньшим энтузиазмом{921}. Переговоры в столице между русским посланником и Цзунлиямынь по поводу различных деталей, касающихся железной дороги и других российских предприятий в Маньчжурии, неизбежно вязли в уловках, задержках и помехах. Также периодически возникали страхи, что Цин наводнит провинции китайцами-хань, чтобы воспрепятствовать какой-либо аннексии со стороны России{922}. Когда в ноябре 1899 г. российский посланник Михаил Гире сообщил в Цзунлиямынь о своих намерениях отправить в Хэйлунцзян и Гирин консульского представителя, один из чиновников язвительно поинтересовался, не будет ли этот человек называться «губернатором»{923}.

* * *

Во время Боксерского восстания 1900 г. недовольство Цинов присутствием России в Маньчжурии достигло своего апогея. Когда весной в Пекине начались беспорядки, сначала казалось, что они не затронут северо-восточные провинции. За исключением нескольких стычек с печально известными бандитами по прозвищу «Красные бороды», которые издавна терроризировали сельскую Маньчжурию, солдаты КВЖД по-прежнему в основном занимались обыденной для любой приграничной зоны полицейской работой.

Местное население оставалось в целом благожелательно настроено по отношению к русским и было довольно возможностью заработать у пришельцев себе на жизнь{924}. Преподобный Дугалд Кристи, пресвитерианский миссионер, с 1882 г. находившийся в маньчжурской столице Мукдене (ныне Шэньян), вспоминал, что в то время «в Маньчжурии все было спокойно, и недовольство иностранцами было слабым. Российская железная дорога и присутствие русских были угрюмо восприняты как факты, которые невозможно было ни отрицать, ни изменить»{925}. Даже 1 июня, когда боксеры уже осаждали посольский квартал в Пекине, шотландский посланник мирно наслаждался вместе с другими прихожанами церкви пикником на берегу реки неподалеку от Мукдена{926}.

Генерал-губернаторы трех провинций также сначала противостояли боксерам. Даже после того как 8 июня союзный флот совершил нападение на Дагу и вдовствующая императрица Цыси издала указ браться за оружие против иностранцев, они пытались от этого уклониться{927}. Тем временем Витте всячески старался предотвратить распространение конфликта в Маньчжурии. В середине июня он распорядился выдать щедрую денежную сумму главному инженеру КВЖД, чтобы он по своему усмотрению распределил ее между местной администрацией{928}. Хотя министр финансов и усиливал охрану, на данный момент он предпочитал дипломатию. Большую часть месяца он с помощью служебных записок, направляемых царю, воевал с генералом Куропаткиным, который был гораздо больше обеспокоен угрозой жизни и имуществу русских людей в регионе[156]. Витте неоднократно повторял Николаю, что интервенция только испортит хорошие отношения, которые до сих пор существовали между его подданными и китайцами в Маньчжурии{929}.

К концу июня ситуация начала ухудшаться. В южной Мукденской провинции, где на КВЖД работало много выходцев из Шань-дуна, эмиссары боксеров начали находить отзывчивых слушателей. Но, в отличие от территории вокруг Пекина, здесь решающим фактором являлось само центральное цинское правительство, которое теперь настаивало, чтобы местные губернаторы изгнали русских силой. Цзенци, нерешительный генерал-губернатор Мукдена, в конце концов дал повстанцам свое неуверенное одобрение, но его радикально настроенный помощник Цинчан проявил гораздо большее усердие. 22 июня Цинчан арестовал своего начальника и принял командование объединенными силами регулярной армии и боксеров. В последующие несколько дней в штаб в Харбине посыпались сообщения о нападениях на протяжении всей южной ветки КВЖД. Через неделю главный инженер Александр Югович приказал своим работникам покинуть железную дорогу, а к 27 июня сам Харбин был осажден, а телеграф перестал работать{930}.