Владимир Першанин - Нас ждет огонь смертельный! Самые правдивые воспоминания о войне

• Название: Нас ждет огонь смертельный! Самые правдивые воспоминания о войне
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69139-5

«Окопная правда» Великой Отечественной без цензуры, умолчаний и прикрас. Предельно откровенные, правдивые и горькие свидетельства ветеранов о самой кровавой войне в нашей истории. Разведчики и штрафники, танкисты и десантники, пулеметчики, бронебойщики, артиллеристы, зенитчики, пехотинцы – от их безыскусных рассказов мороз по коже и комок в горле. Это – вся правда о том, через что пришлось пройти нашим дедам, как мало было шансов выжить под смертельным огнем, какой кровью заплачено за Великую Победу..

---

– Не высовывайтесь лишка, – напутствовали нас.

А как не высовываться? У нас бинокль. Разведка затем и поставлена, чтобы по связи передавать на батарею, что творится на передке. Землянку мы вырыли знатную. Почти блиндаж. Перекрыли яму бетонными балками, которые смогли поднять, бревнами, нашли пару дверей, доски. Сверху насыпали слой битого кирпича и полметра земли. Да еще нас прикрывал кусок стены, сквозь которую мы могли вести наблюдение.

Только долго в укреплении нам сидеть не пришлось. Вначале на отблеск бинокля отреагировал снайпер. Влепил пулю точно в яблочко. Наблюдателю повезло, что он от окуляров оторвался, давал глазам отдохнуть. Но осколками стекла и пластмассы ему посекло щеку и ладонь.

Осколки мы вытащили, они в коже застряли, перевязали товарища. Доложили взводному, мол, нужен запасной бинокль. Где я вам его возьму? Хорошо, что одна половинка уцелела. Наблюдать все же можно.

Потом мой разведчик стал жаловаться, что раны сильно болят. Раны – одно название. Царапины. Но пришлось отправить его на батарею. Замену нам, конечно, не дали, и ночь провели вчетвером. Двое – спали, двое – дежурили. А утром немцы принялись крошить стену. После десятка гаубичных снарядов стена рухнула, и полетели 105-миллиметровые чушки в наше укрепление. Самодельный блиндаж рухнул, хорошо, что сами успели убраться. Заняли новую позицию, в развалинах дома. Шинели наши завалило, а летние ночи в Прибалтике сырые, холодные. Промучились. Пошли утром к пехотинцам. Стыдно было признаваться, что кроме бинокля еще и шинелей лишились. Пехота артиллеристов любит. Посочувствовали, покормили трофейным шпигом, дали пару шинелей и плащ-палатку. Мало, конечно. Нам посоветовали:

– А вы с немцев снимите. Вон там свеженькие лежат. Как стемнеет, ползите. И обувкой заодно разживетесь.

Но скоро нам стало не до одежки. Пошли немецкие танки. Их было около десяти. В основном Т-4, обвешанные звеньями гусениц для дополнительной защиты, и два знаменитых «тигра». Громадины! Угловатые, высотой под четыре метра, длинноствольные 88-миллиметровые пушки с дульным тормозом. Танки двигались на большой скорости, километров под сорок, делая резкие повороты и уходя от прицельных выстрелов. Следом шли бронетранспортеры с пехотой. Наш дивизион просто пытались смять с ходу. Пока никто не стрелял. Только рев моторов и поворачивающиеся стволы орудий.

А потом загремело, заухало все подряд. Три наши батареи вели беглый огонь, а на нас сыпались мины, гаубичные снаряды и неслись трассы многочисленных пулеметов. Это была схватка с наступающими танками, которые не собирались отступать. Она совсем не напоминала давнишний бой под Ленинградом, когда мы били отступающего противника. Там пытались вырваться – а здесь кто кого! Бронебойный снаряд выбил сноп искр из брони Т-4. Еще один снаряд ударил в продолговатый броневой щит, прикрывающий ходовую часть другого Т-4. Я отчетливо видел отверстие на камуфлированной броне. Танк крутанулся, получил еще один снаряд и попятился, продолжая вести огонь. Он выпустил три-четыре снаряда. Почти обездвиженная машина была хорошей мишенью. Она загорелась первой. Из боковых люков стали выскакивать танкисты.

Но и нашим батареям приходилось туго. Одно орудие подбросило и опрокинуло. Плотность огня была такая, словно кто-то вколачивал снаряды и мины из огромного скорострельного механизма. Вспышка – и тут же столб земли, камней. Снова вспышка, а то и две-три подряд. Вверх взлетали обломки досок, человеческие тела, тряпки, снарядные гильзы. Мне по-настоящему стало страшно. По существу, мы были уже не нужны. Какое к чертям наблюдение, если бой идет на дистанции прямого выстрела!

Взяв себя в руки, приказал открыть огонь по танкистам, выбегающим из горевших танков, и пехоте, до которой было еще далеко. Связь не работала, и я послал бойца на батарею. Трофейный МГ-42 раскалился. Кажется, кого-то из немцев я достал. Но в нашу сторону потянулись пулеметные трассы. Пули крошили кирпич, потом начали взрываться мины. Разведчика, сидевшего в развалинах, метрах в семи от меня, накрыло прямым попаданием. Ни фамилии, ни имени не запомнил, сколько лет прошло. Осталось в памяти, как вытаскивал из кармана гимнастерки документы, фотографии, стараясь не глядеть на живот и ноги, превращенные в месиво.

– Уходим, Алексей! Убьют! – уговаривал меня единственный уцелевший разведчик, молодой круглолицый парень.

Он был прав. Но я знал и другое. Бросать наблюдательный пункт без приказа нельзя. Трибунал, а в этой горячке, может, и сразу расстрел.

– Нельзя! Нельзя! – бормотал я, выглядывая из-за камней.

Три танка горели. Остальные пятились назад. Помню, что одного подбитого «панцера» тянул на тросе «тигр». И оба непрерывно стреляли. Связь с батареей не восстановили, но прибежал посланный мною разведчик и сказал, что Терчук приказал всем срочно отходить на батарею.

– Жуть, что творится, – рассыпая махорку, сворачивал он самокрутку.

Я подобрал пулемет, но разведчик попросил передохнуть и опять повторил, что на батарее творится жуть.

– Слышал уже. У нас тоже не сладко. Глянь, вон… Он только сейчас разглядел труп, измочаленный, с вывалившимися внутренностями. Пронзительно звенели мухи. Они налетали на мертвечину, не обращая внимания на стрельбу. Мы выкурили на троих «козью ножку» и побежали к батарее. Наверное, вовремя. Потому что снова полезли танки.

Позиция батареи представляла из себя груды земли, камней, искореженного железа, множество стреляных гильз. Два орудия были разбиты. Но два уцелели. Из полугрузового «виллиса» сбрасывали ящики со снарядами, нисколько не заботясь, что они могут рвануть. Свалив последний ящик, «виллис» понесся прочь как ошпаренный, только шины завизжали. На батарее пахло едкой гарью взрывчатки, разлагающимися человеческими внутренностями и кровью. Я навсегда запомнил эти запахи в вагонах санитарного поезда, когда помогали разгружать тела живых и мертвых.

– Алексей, станешь наводчиком ко второму орудию.

– Есть.

Народу на батарее хватало. Далеко не каждый осколок находит свою жертву. Но опытных наводчиков было мало. Прибывший недавно младший лейтенант, командир огневого взвода, видно, опыта не имел. Он растерянно топтался в своей командирской гимнастерке со звездочками, а я запоздало спросил про своего друга Гришу Селезнева.

– Убили Гришку, – сказал кто-то из бойцов. – Вон там лежит.

Я шагнул было глянуть, но Терчук прикрикнул:

– Куда? А ну, на место. Ты теперь замкомандира орудия.

И пошел к оцарапанной осколками зенитке с обгоревшей от быстрой стрельбы краской. Не скажу, что меня сильно потрясла смерть Гриши Селезнева. Конечно, я его жалел, но у меня просто не было времени думать о нем. И еще я с тоской размышлял, что вряд ли останусь в живых сам. И торопливо сортировал снаряды.

– Подкалиберные береги! – посоветовал мне пожилой подносчик. – Их всего шесть штук.

– А бронебойных?

– Пока хватит. Осколочных и фугасных – тоже. Ты гля, как «тигр» раздолбали!

Мне показалось, что подносчик хорошо выпивши. Мелькнуло: «Откуда на батарее спирт?» А не все ли равно. Угловатую громадину «тигра» раздолбали от души. Видимо, долго не хотел умирать этот зверь. Массивную башню подбросило взрывом боеприпасов, но не скинуло на землю, а лишь сдвинуло и развернуло. Люк командирской башенки был скручен, как листок бумаги, а левая гусеница и передние ходовые колеса были выбиты несколькими попаданиями. «Тигр» и сейчас продолжал дымить. Всего огнем трех батарей было сожжено четыре танка и разнесен бронетранспортер.

Я успокаивался, расставляя людей. Младшего лейтенанта Терчук послал командовать отделением бронебойщиков и пулеметчиков (два ПТР, «максим» и трофейный МТ-42). Офицер обрадовался, что снова при деле, и углублял окопы метрах в тридцати от орудий. Мне кажется, этот старательный лейтенант был хороший парень. Исполнительный и нетрусливый. Но возле орудий нужны были не командиры (хватало и Терчука), а опытные наводчики и заряжающие, прошедшие школу Ленинградского фронта.

Снова открыли огонь минометы, и комбат дал команду расчетам укрыться в отсечных ровиках. Возле орудий осталось по два человека, в том числе и я. Мне было восемнадцать. Как и большинство своих сверстников, я не верил в смерть. Кого-нибудь, но только не меня! И все же страшно сидеть у панорамы, пригибаясь при каждом взрыве. Потом снова пошли танки. Сколько, не могу сказать точно. Они вылетали камуфляжной лентой с двух направлений. Мы открыли огонь.

«Тигр»! Тот, второй, который уполз. Бронебойный снаряд ушел поверху. Второй ударил в «подушку» орудия и высек сноп искр.

– Подкалиберным надо! – кричали над ухом.

Командир орудия приказал целиться в основание башни. Я выстрелил, и снова сноп искр из массивной «подушки». Затем ударил немец. Он взял низковатый прицел, а может, его сбили другие орудия.

88-миллиметровый осколочный снаряд врезался в траншею, где сидел младший лейтенант со своими противотанковыми ружьями и пулеметами. От сильного взрыва на несколько секунд заложило уши. Сверху посыпались комья земли, ошметки чего-то мягкого, скрученный кусок ружья.