Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски

• Название: Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски
• Автор: Тарас Покровский
• Жанр: Политический детектив

Идея сюжета данной книги взята из реальных событий, произошедших в г. Харькове, Украина, в декабре 2012 г., когда в день работника суда были зверски убиты 4 человека из семьи судьи Трофимова. Данное преступление со спорной мотивацией, являясь беспрецедентным по характеру, учитывая ту жестокость и цинизм, с которым оно было совершено, учитывая нечеловеческую жажду зла человека, который отчленил всем четырём жертвам головы, причем голову еще живому сыну он отрезал на глазах у ещё живого отца-судьи, оно тем не менее остается и по сей день нераскрытым. по мнению автора произведения такое плачевное положение с расскываемостью упомянутого зверского злодеяния совершенного с семьей судьи может быть обусловлено тем, что следственные органы, занимающиеся расследованием данного убийства умышленно, не желая признавать коррупционную, продажную сущность государственных ветвей исполнительной и судебной властей подчиненных режиму проворовавшегося президента Януковича, не совсем точно определили его мотив, а соответственно и саму версию преступления. Во всяком случае, считает автор, те версии, которые заявлены прокурором официально, не составляют полный список всех возможных, а учитывая нелепость этих трех прокурорских версий обозначенных в СМИ с момента начала расследования, версия заявленная в данном произведении, по мнению автора, является вполне вероятна. Речь в будущей книге идёт о том, что данное жесточайшее кровавое преступление совершено не против судьи Трофимова и его семьи, а против всей системы правосудия, существующей в последние годы в независимой Украине. Судья Трофимов трагически погиб в качестве представителя этой системы и стал жертвой обстоятельств всего лишь по трагической случайности. По убеждённости автора книги, мотивом в этом ужасающем поступке были вовсе не личная месть и не стремление наживы, как это предполагается следственными органами, а своеобразное проявление жажды борьбы против тотального беспредела, учиняющегося системой украинского правосудия над своим народом, которая как специальный станок действующий в режиме не згибаемого вымогателя, не задумываясь ни на секунду, за частую ломает целые судьбы людей сугубо ради отжатия с них всего лишь своей личной наживы, и против фантастической безнаказанности ее за все содеянное незаконно и не справедливо. Автор с болью пишет о том, что данное преступление — это попытка отчаявшегося человека привлечь внимание общественности к данной проблеме, которая судьбоносно коснулось и его лично. Данная книга — это попытка вскрыть то злокачественное образование в теле современного украинского общества, которое в срочном порядке необходимо удалять и залечивать его последствия. Это попытка одного человека запустить волну людского негодования и поднять на борьбу против алчной системы всех, кому небезразлична свобода, законность и справедливость. Сюжет данного художественного произведения красочно и душещипательно описывает процесс превращения успешного, добропорядочного и законопослушного гражданина в безжалостную машину-убийцу, выявляя скрытые СИСТЕМОЙ настоящие мотивы жесточайшего преступления имеющего место в реальной жизни, печально подтверждая, таким образом, Пикулевский трактат о том, что преступление — это нормальная реакция нормального человека на не нормальные условия.

---

Вот так, от страха столкнуться в неравном бою с серьезными боевиками наркоторговцев, кое у кого из бойцов СОБРа нервы и завибрировали.

— Это не наркотик, — осматривая чуть позже ящики в тракторном прицепе и их содержимое, сделал вывод один из оперов.

— Откуда такая уверенность? — спросил его другой.

— 5 тонн — так много наркоты не бывает…

Таким образом, одним махом накрылись медным тазом все Кулины планы и перспективы. О том чтобы откупиться на месте, что в Пашиных планах предполагалось в случае, если их все-таки тормознут в поле, не было и речи. Вернее речь была, и вся таможенная братия, которая присутствовала там на месте была очень даже не против разойтись тихо, но слух о наркотрафике поднял слишком большую волну, и теперь приходилось все делать официально и по закону.

А по закону участниками преступного деяния были двое: Куля М.П. и Куля П.М., причем Куля старший, кроме контрабанды обвинялся еще и в превышении служебных полномочий. Трактор и «Нива» были все-таки служебным транспортом. А это по совокупности могло тянуть на лишение свободы сроком от 5 до 8 лет.

Паша был в состоянии глубокого шока. Но основным рвущим его душу чувством было не осознание того, что он сильно попал: кроме того, что врядли теперь удастся удержать выгодный долгожданный контракт, так еще было не понятно чем рассчитываться с кредиторами, которые финансировали эту первую партию товара. Кстати, найти деньги на закупку товара Паше помог тоже отец, обратившись к своим знакомым бизнесменам из Луганска. Само понятие «бизнесмен из Луганска» в те времена для понимающих означало, что это специфические бизнесмены. От классических, общепринятых в цивилизованном мире они отличались многим. Ну например, при возникновении спорных вопросов между партнерами, или при возникновении форс-мажорных обстоятельств, Луганские бизнесмены в суд не шли. Они предпочитали достигать положительного итогового для себя результата в отношениях с контрагентами путем убедительных переговоров на встречах. Эти встречи назывались стрелками, и иногда на них приезжали с оружием, а иногда, как известно, это оружие пускалось в ход.

Но и не это терзало Пашу в тот момент. Ему было невыносимо видеть отца в наручниках. Человек, который всю свою жизнь прожил честно в рамках закона, с гордостью носивший звание члена Коммунистической партии, теперь определялся на нары, где параша и баланда. Это ни то что не вписывалось в понимание, а вызывало бурю возмущения в душе у Кули младшего. Он чувствовал себя очень виноватым перед отцом за то, что втянул его в эту ситуацию и в эту тюрьму. Он был зол на себя, и от букета чувств обиды, досады, стыда от собственной глупости и наивности, хотелось лезть на стену или провалиться под землю.

Да, это был сильнейший удар по Пашиному фрегату. Торпедируемый мощным зарядом и получив большую пробоину, он дал сильный крен…, но еще не потонул.

Поместили их не в тюрьму, а в местное линейное отделение, а это все-таки не полноценное СИЗО, и даже потом, когда их на «таблетке» этапировали в Белгород, они сидели тоже в изоляторе линейного отделения при железной дороге, т. е. в помещении типа ИВС.

Через три-четыре дня пребывания в камере накал ситуации немного подостыл, терзания чуть притупились, и к Паше наконец вернулся аппетит, он смог впервые за все это время что-то поесть. Выяснилось, что с отцом можно было чуть-чуть пообщаться через вентиляционную систему. Не смотря на то, что он сидел во 2-й камере, а Паша в 8-й.

— Двоечка, двоечка, ответь восьмерочке, — так Паша вызывал батю, подтянувшись на руках к решетке вентиляционного окна.

— Восьморочка, это двоечка, Пашка, сынок, у меня все хорошо, — пренебрегая конспирацией отвечал батя. — Как ты?

— Нормально, не переживай за меня.

Но переживали конечно все, в том числе и мама, которая не дождалась своих мужиков домой в какой-то день.

Тем не менее такие краткие сеансы связи приносили какие-то облегчения обоим. Паша слышал бодрый голос отца, и ему становилось легче. А трогательный случай, когда отец через конвоира передал ему кусочек красной рыбы, проявляя даже в таких условиях отцовскую заботу, довел Пашу буквально до слез. Опять получилось, что Паша — с а л а г а, о котором заботятся даже в такой ситуации, отдавая при этом последнее.

По делу поговорить случая так и не представилось. По вентиляционным коммуникациям через весь коридор о серьезных вещах не поговоришь, а Паше очень хотелось обсудить с отцом их позицию на предстоящих допросах. Ему хотелось как-то увести его от удара правосудия. Но случая обо всем договориться, так и не представилось. Тем не менее Паша на допросах по наивности со всей силы пытался тянуть одеяло на себя. По наивности, потому что Михаил Павлович, тоже по наивности в свою очередь, пытался всю вину забрать на себя. Таким образом у следователя вырисовалась достаточно ясная и вообщем реальная картина. Но как бы там не было, позже, читая протоколы допроса сына и понимая наивность создавшейся ситуации, при сопоставлении их показаний, у Михаила Павловича душа наполнялась теплом, от которого что-то растаивало внутри, и как результат глаза оказывались на мокром месте. Отец был горд за сына, горд за то, что тот не здрейфил, не запаниковал, не предал, и не опустил рук. «Правильный получился сын», — ласкала мысль душу отца. «Он вел себя как мужик, как взрослый, ответственный мужчина, отвечающий за свои слова и поступки». И не смотря на массу разом навалившихся проблем, где-то в глубине души, Палыч тихонько ликовал. Вот и определи, что такое счастье!..

Через две недели отсидки Российская фемида решила поверить Кулям и отпустила их домой под залог. И хотя своим преступлением они не причинили и не могли причинить Российской Федерации никакого ущерба, т. к. товар был куплен легально и при вывозе, т. е. экспорте, не подвергался по российскому закону никаким дополнительным платежам, сумма залога была приличной. Слава богу нашлись люди, которые вошли в положении и одолжили Палычу эту сумму.

Момент выхода на свободу после двухнедельного заключения под стражу Паше тоже запомнился на всю жизнь. Вечером, когда уже в Харькове праздновали освобождение и возвращение, естественно немного выпивали. И еще с момента, когда они наконец встретившись, обнимались под воротами ИВС в Белгороде, Паша почувствовал что-то новое во взгляде своего отца. Но в тот радостный момент его глаза светились от счастья, и определить новизну было сложно. А уже к вечеру, общаясь за столом, и на перекуре, Паша начал постепенно давать оценку этой новизне, и боялся верить сам себе. Он чувствовал, что никто его уже салагой не считает. Новизна взгляда состояла в том, что теперь он не был взглядом с верху вниз. Теперь отец смотрел на сына на одном уровне. И не смотря на огромную массу проблем и долгов, которых предстояло решать и возвращать ему, где-то в глубине души Паша тоже тихонько про себя ликовал. Вот оно счастье!

Глава ІІІ Любимая гавань

Действительно, это был счастливый период жизни Павла Кули. Не смотря на то, что планы по превращению себя в серьезного бизнесмена как-то все откладывались, он не чувствовал себя обделенным судьбой. Проблем было не мало, и машину пришлось отдать бизнесменам из Луганска в счет расчета с займом на бизнес, и о прекрасном контракте с большим предприятием пришлось забыть из-за образовавшейся угрозы срыва графика поставок им сырьевой составляющей. Суд в России, который состоялся позже, не за красивые глаза присудил Кулю с отцом к немалому штрафу вместо лишения свободы за попытку контрабанды, а деньги на этот штраф были взяты из возвращенного залога, который вносился тоже из заемных средств. Вообщем финансовая ситуация была примерно такой как и до получения подряда у гиганта, только машины теперь не стало, и долги появились, т. е. бизнес получился спорный.

Но Куля был молод, целеустремлен и такие мелочи не могли его тогда огорчить, хотя не за горами был тридцатилетний рубеж. Отец и мать при любом удобном случае затрагивали тему внуков. Но Пашу по этому вопросу уговаривать было не нужно. Он и сам давно, уже после окончания института был не против завести семью. Он даже с одной девушкой прожил, как принято говорить в гражданском браке около 3-х лет, но что-то не срослось с ней. Куля конечно был далек от идеала верного мужа. С его энергией, внешностью и потенциалом ему было тяжело удержаться от постоянных в то молодое время соблазнов. И хотя врожденное чувство ответственности не давало ему в этом направлении доводить ситуацию до крайности, быть рядом с Кулей на столько умной, чтобы иногда, в нужный момент притвориться дурой, умела, как выяснилось, не каждая. А с учетом того, что таких, которые побывали с ним рядом продолжительное время, имеется ввиду больше хотя бы пары месяцев, было всего одна на тот момент, и это та, о которой идет речь, можно сделать вывод: с одной стороны о высоком уровне требований, предъявляемых Кулей к своим избранницам, а с другой о том, что не смотря на присущую ему полигамность, он был все-таки однолюб.