Сэмюель Дилэни - Время как спираль из полудрагоценных камней

• Название: Время как спираль из полудрагоценных камней
• Автор: Сэмюель Дилэни
• Издательство: Всесоюзный молодежный книжный центр, филиал «Васильевский остров»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7012-0113-9

---

Алекс кивнул мне с улыбкой (а что еще он мог сделать в ту минуту), и мы направились к гостям.

Эдна Сайлем сидела на прозрачной надувной подушке и, наклонясь вперед, спорила о политике с людьми, сидевшими рядом прямо на траве. Я сразу узнал ее — волосы цвета потускневшего серебра, голос, как звон треснувшего медного колокола. Ее наряд больше подошел бы мужчине; унизанные серебром и каменьями морщинистые пальцы, торчавшие из обшлагов, сжимали бокал. Переводя взгляд на Ястреба, я увидел еще с полдюжины гостей, чьи имена/лица способствуют торговле журналами и звукозаписями и привлекают в театры публику. (Вам знакомо имя театрального критика из «Дельты»?) Я узнал также математическое светило из Принстона, несколько месяцев назад взошедшее на научный небосклон с новой теорией кварков/квазаров.

К одной из женщин мой взгляд вернулся. Когда он вернулся к ней в третий раз, я узнал сенатора Эйболафию, самую вероятную кандидатуру на пост Президента от неофашистов. Сложив руки на груди, она прислушивалась к спору, сузившемуся до Эдны и не в меру общительного молодого человека с отеками под глазами (как от непривычных контактных линз).

— Миссис Сайлем, неужели вы не чувствуете, что…

— Прежде чем высказывать подобные пророчества, необходимо вспомнить…

— Миссис Сайлем, я интересовался статистическими данными…

— Необходимо вспомнить о том, — треснувший колокол зазвучал напряженнее, глуше, — что, если бы люди знали все на свете, в статистике не было бы нужды. Наука о вероятности математически выражает наше невежество, а отнюдь не мудрость.

Мне ее суждения показались интересным дополнением к лекции Мод. Вскоре Эдна подняла глаза и воскликнула:

— А, Ястреб!

Все обернулись в нашу сторону.

— Хорошо, что ты пришел Льюис, Энн, — окликнула Эдна двоих Певцов. (Он смуглый, она бледная: оба стройные как тополя; лица наводят на мысли о чистых озерах или о приношении дани в призрачном, безмолвном лесу; Певцами они стали семь лет назад, за день до свадьбы.) — Глядите, он нас не бросил, — Эдна встала, простерла руку над головами сидящих и ударила поверх костяшек словами, словно кием для пула[1]: — Ястреб, эти люди спорят со мною о вещах, в которых я смыслю куда меньше твоего. Ведь ты заступишься за меня, правда?

— Миссис Сайлем, — подали голос с травы, — я вовсе не хотел…

Рука Эдны вдруг переместилась в горизонтальной плоскости на шесть градусов, пальцы растопырились. Мне:

— Ты?! Дорогой мой, вот уж кого не чаяла здесь встретить! Ведь ты тут почти два года не появлялся, верно? (Господь с тобой, Эдна. Заведение, в котором ты, я и Ястреб как-то провели вместе долгий пьяный вечер, больше напоминает бар, где я сегодня побывал, чем «Крышу Башни».) Где тебя носило?

— В основном, на Марсе, — правдиво ответил я. — Вообще-то, я только что прилетел.

Забавно все-таки говорить такие слова в таком месте.

— Ястреб… Нет, оба, — поправилась Эдна (что означало: либо она забыла, как меня зовут, либо помнит достаточно хорошо, чтобы не называть на людях по имени), — идите сюда и помогите допить отменный ликер душки Алекса.

Приближаясь к ней, я сдерживал ухмылку. Скорее всего, Эдна вспомнила мою профессию и не меньше моего наслаждалась ситуацией.

По лицу Алекса было видно, что у него упал камень с души. Теперь он знает, что я — кто-то.

Подойдя к Льюису и Энн, Ястреб одарил их одной из своих коронных ухмылок. Они ответили призрачными улыбками. Льюис кивнул; Энн протянула руку, чтобы коснуться Ястреба, но не коснулась. Эта сцена не укрылась от глаз гостей.

Алекс отыскал ликер, о котором говорила Эдна, и вручил нам с Ястребом большие бокалы, не забыв насыпать в них льда. Затем к нему подошел молодой человек с отеками под глазами.

— Но кто же тогда противостоит нечистоплотным политиканам? — обратился он к Эдне. — Как вы считаете, миссис Сайлем?

Регина Эйболафия носила платье из белого шелка. Ногти, волосы и губы — одного цвета. На груди — дорогая медная брошь. Меня всегда привлекали люди, лезущие из кожи вон, чтобы находиться в центре внимания. Прислушиваясь к разговору, она вертела в ладонях бокал.

— Я противостою, — ответила Эдна с категоричностью, свойственной только Певцам. — Ястреб противостоит. А еще Льюис и Энн. Никого у вас больше нет.

Затем смех Ястреба разорвал нить разговора.

Мы обернулись. Он сидел у края крыши, сложив ноги по-турецки.

— Смотрите, — прошептал он.

Мы посмотрели в ту сторону, куда указывал его взгляд. Льюис и Энн стояли совершенно неподвижно. У обоих были закрыты глаза, у Льюиса слегка приоткрыт рот.

— О! — тихо воскликнул кто-то. — Они сейчас…

Я внимательно следил за Ястребом, ибо ни разу не видел, как Певец реагирует на выступление других Певцов. Он сдвинул ступни, ухватился за большие пальцы ног и наклонился вперед. На шее выступили синие вены, под расстегнувшимся воротом куртки виднелись края двух зарубцевавшихся язв. Никто их, наверное, не замечал, кроме меня.

На лице Эдны угадывались гордость за друзей и предвкушение удовольствия. Алекс, который нажимал кнопку автобара, требуя еще льда (подумать только — прибавочный труд стал для знати средством выставлять себя напоказ! Вот они, плоды автоматизации!), взглянул на молодую пару и оставил агрегат в покое. Налетел ветерок (не знаю, искусственный или настоящий) и деревья шепнули нам: «Тсс!»

Льюис и Энн запели. Сначала по одному, потом дуэтом, затем снова поодиночке.

Певцы — это люди, рассказывающие другим о том, что видели. Певцами их делает умение заставить себя слушать. Доступнее объяснить я не могу, это и так сверхупрощение. Однажды в Рио-де-Жанейро восьмидесятилетний Эль Пассадо увидел, как рухнул целый квартал многоквартирных домов, после чего выбежал на Авенида дель Сол и пустился в импровизацию. В его песне были ритм и рифма (ничего удивительного — в португальском языке масса рифмующихся слов); по пыльным щекам старика струились слезы, а голос гулко бился о пальмы, растущие вдоль залитой солнцем улицы. Сотни людей остановились послушать; вскоре к ним присоединились еще сотни и сотни, и многим сотням рассказали они о песне Эль Пассадо. Через три часа на месте происшествия собралась огромная толпа с одеялами, едой, лопатами и (что самое главное) желанием сплотиться в работоспособный коллектив. Никакой репортаж по стереовидению из района бедствия не вызвал бы подобной реакции. Эль Пассадо считается первым Певцом в истории. Вторым была Мириам из Люкса, города под куполом. Тридцать лет, бродя по мощенным металлом улицам, пела она славу Кольцам Сатурна, на которые нельзя смотреть незащищенными глазами из-за сильного ультрафиолетового излучения. Но Мириам, страдавшая необычной разновидностью катаракты, ежеутренне выходила из города, любовалась Кольцами и возвращалась, чтобы спеть об увиденном. Все бы ничего, но в те дни, когда она не пела по причине болезни или отъезда (однажды Мириам пригласили в другой город, куда докатилась ее слава), падал курс акций Люкса и подскакивала кривая преступности. Объяснить эту взаимосвязь не мог никто. Колонистам оставалось только одно: присвоить ей титул Певца.

Отчего же возникло сообщество Певцов, почему они появились практически во всех крупных городах Солнечной системы? Некоторые считают это спонтанной реакцией на воздействие вездесущих средств массовой информации. От радио, газет и стереовидения просто некуда стало деться: они отучили людей самостоятельно оценивать события. (В самом деле, кто сейчас ходит на спортивные состязания или политические собрания без миниатюрного приемника в ухе, дабы не усомниться в том, что происходящее у него на глазах — не плод воображения?)

Раньше Певцом мог назваться любой желающий, а от публики зависело: признать его таковым или поднять на смех. Затем сама собой установилась неофициальная квота, и теперь, если возникает вакансия, Певцы сами решают, кого им принять в свои ряды. Кандидату, помимо поэтического и актерского талантов, необходимо обаяние, чтобы не пропасть в паутине общественного мнения, куда немедленно попадает новоизбранный. Ястреб, прежде чем стать Певцом, приобрел некоторую известность благодаря книге стихов, которую опубликовал в возрасте пятнадцати лет. Он гастролировал, читал стихи в университетах, но к моменту нашего знакомства в Центральном парке (я тогда гостил в городе тридцатый день; в Центральной библиотеке можно найти просто потрясающие книги) еще не успел прославиться и был весьма удивлен тем, что мне знакомо его имя. Ястребу только-только стукнуло шестнадцать, а через четыре дня ему предстояло стать Певцом (о чем его уже предупредили). Мы до утренней зари просидели на берегу озера, и Ястреб маялся, не зная, соглашаться или нет — ведь что ни говори, Певцу не столько нужен талант стихотворца, сколько актера. Но в списке его будущих коллег числились портовый грузчик, двое университетских профессоров, наследница миллионов Силитакса и как минимум две личности с весьма сомнительным прошлым, которое даже падкая на сенсации Рекламная Машина согласилась не освещать. Каким бы ни было происхождение «живых легенд», все они пели. Пели о любви, смерти, смене времен года, общественных классах, правительствах и дворцовой страже. Пели перед большими и малыми толпами, пели для одинокого портового грузчика, бредущего домой, пели на улочках трущоб, в лимузинах членов аристократических клубов, в вагонах пассажирских поездов, в прекрасных садах на крышах Двенадцати Башен; пели на званых вечерах Алексиса Спиннеля. Но воспроизведение их песен с помощью технических средств (в том числе публикация текстов) запрещено законом, а я уважаю закон, насколько это может позволить моя профессия, и потому вместо текста песни Льюиса и Энн предлагаю вам вышеизложенное.