Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

• Название: Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
• Автор: Виктор Дьяков
• Жанр: Русское современное

Вторая книга дилогии «Дорога в никуда» является продолжением первой книги. События, описываемые в первой книге, заканчиваются в 1935 году. Во второй происходит «скачок во времени» и читатель переносится сразу в 1986 год, в начало Перестройки. Героями романа становятся потомки героев первой книги и персонажи, к тем событиям отношения не имеющие. Общим же остается место действия: Южная Сибирь, Бухтарминский край, ставшие в советской действительности Восточным Казахстаном и Рудным Алтаем.

Дорога в никуда – это семидесятилетний экспериментальный исторический путь, вконец измучивший весь советский народ (в первую очередь надорвался «коренник», русский народ). Мучились по воле политических авантюристов, сбивших страну с общечеловеческой «столбовой дороги» на экспериментальный «проселок», в попытке «встать впереди планеты всей», взвалить на нее тяжкое и неблагодарное бремя лидера человечества.

---

– Убери сигарету, сука черножопая, и встань, когда с офицерами разговариваешь! – в дверях стоял старший лейтенант Малышев с лицом искаженным гримасой ненависти…

Старшему лейтенанту Николаю Малышеву исполнилось двадцать четыре года. Это был импульсивный, физически развитый парень. Гасымову всего на год меньше, но внешность он имел, так сказать, среднеазербайджанскую, то есть, внешность кавказца, но не кавказца-джигита, худощавого, резкого, взрывного, а кавказца рыночного торговца, мордатого, чрезмерно тяжелого в заду, неповоротливого, и в то же время хвастливо-наглого. Исходя из этого, у каптера не имелось шансов противостоять в физическом столкновении. Впрочем, он и не успел ничего сделать, кроме того, что вскочить, опрокинув стул на котором сидел… Буквально через две минуты каптер уже выползал из ленкомнаты на четвереньках, «освещая», себе путь быстро наливающимися синевой подбитыми глазами.

Все это, до мельчайших подробностей, замполит знал уже пару часов спустя, сопоставив показания «участников» и «свидетелей». Гасымов порывался жаловаться в Политотдел, ГЛАВПУР, министру обороны, и, что особенно подчеркивал, члену Политбюро Гейдару Алиеву. Пырков сначала сбил с него спесь, пугнув тем, что если дать делу официальный ход, то при расследовании всплывет и содержимое его «поучительных» фактически антисоветских высказываний, в которых он проповедовал личное обогащение посредством расхищения социалистической собственности. И это, ох как не понравится в вышестоящих политорганах и, вполне возможно, даже его высокопоставленному замляку в Политбюро ЦК КПСС. Более того, содержание его хвастливой болтовни может дойти (если послать соответствующее письмо) до его родных солнцеобильных мест, и там его родичам вполне может «непоздоровиться». В общем, это дело плавно спустили на тормозах, но чтобы каптер получил хоть какое-то моральное удовлетворение и не рвался жаловаться через голову дивизионного командования, Малышеву объявили «строгий выговор» за нетактичное поведение с младшим по званию, не упоминая ни рукоприкладства, ни оскорбления на национальной почве. Гасымову же, в свою очередь, дали понять, что прощают и слова его и попытку закурить в святом для любого советского военнослужащего месте…

Наконец, глубокая извилистая колея вывела автомобиль к конечной цели – впереди ясно обозначились огни «точки». Машина, словно чуя близкий конец своим мучениям, перестала «капризничать». Бросив взгляд на приближающийся военный городок, Ратников привычным хозяйским взглядом отметил недостаточное количество фонарных огней. «Одиннадцать… один не горит, завтра надо команду электрикам дать, лампу поменять», – автоматом работала мысль, приученная за последний десяток лет к постоянному беспокойству за этот небольшой островок человеческой жизни, в котором он являлся главным лицом, или, как говорили отдельные, не симпатизировавшие ему офицеры и их жены – царем-самодержцем.

Фары высветили из снежной темени железные ворота со звездой и небольшую постройку – караульное помещение. Водитель засигналил, замполит спросонья вздрогнул, через несколько секунд из «караулки» выбежал солдат с автоматом, на ходу застегивая шинель, открыл металлически лязгнувшие ворота. «Радиотехническая батарея в наряде», – вглядываясь в сощурившееся от света автомобильных фар лицо солдата, вновь механически отметил Ратников. «Посмотреть, как там у них в караулке?» – появилась, тут же подавленная неким чувством мысль. Это чувство, название которому: да пропади оно все пропадом, нет-нет да и навещало в последнее время подполковника, с частотой обратно-пропорциональной количеству остававшихся ему до увольнения в запас лет. Пока то чувство боролось с другим, что присуще любому человеку, приученному к дисциплине и носит название служебного долга… машина уже миновала ворота, проехала вдоль забора, отделявшего ДОСы от казармы, и остановилась напротив входа в казарму.

5

Спрыгнув с подножки машины, Ратников отметил, что не ошибся: один фонарь действительно не горел. Легкая поземка наполовину занесла строевой плац. «Утром вместо физзарядки» придется от снега очищаться, за ночь тут много наметет», – размышлял Ратников, шагая к казарме.

Казарма, красно-кирпичное одноэтажное длинное здание, с первого взгляда казалось утопающим в сугробах, но при более внимательном рассмотрении проявлялась каждодневная кропотливая работа: нигде по всему периметру снег вплотную к зданию не подступал. Только южная, торцевая сторона, с которой к казарме примыкал клуб-пристройка, портила общую картину. Здесь лишь дверь очищена от снега, а вся остальная наружная стена до самых окон завалена снегом.

– Николаич? – Ратников обернулся к следующему за ним Пыркову. – Опять твой лодырь снег от клуба не отбросил. Который раз тебе напоминаю?

Подполковник говорил о подчиненном замполита, клубном работнике рядовом Физюкове.

– Да не успевает он, Федор Петрович. Он же целыми днями то стенды мастерит, то плакаты пишет, стенгазету рисует, а тут еще этот снег, вступился за «своего» замполит.

– А что я комкору скажу, когда приедет? Нет, ты уж как-нибудь сам решай вопросы, связанные с твоими объектами. А клуб это твое родное. Не мог, что ли, у командиров батарей людей попросить? Завтра же с подъема возьми у Сивкова трех человек и до завтрака расчисти свое заведение, – отрывисто бросил подполковник, берясь за ручку казарменной двери.

В казарме, ярко залитой светом люминесцентных ламп, к подполковнику поспешил рослый, немного лупоглазый лейтенант Рябинин, на левом рукаве повязка дежурного по дивизиону. Несколько сбивчиво, краснея от пристального прищура командира, лейтенант подал команду «Смирно!» и доложил, что за время его дежурства в дивизионе происшествий не случилось. Ратников огляделся: на полу ничего к чему бы можно придраться – только что протерли. Глянул на дневального у тумбочки – тот вытянулся, отдал честь, ремень затянут. Прикопаться явно не к чему, а так подмывало привычно отчитать этого столичного молодчика: «Как это не случилось, да у вас…!!!»

Неожиданно, в притихшей, как всегда, когда заходил командир, казарме раздался грохот упавшего на пол тяжелого предмета. Ратников повернулся и пошел в «эпицентр» этого звука, в спальное помещение. Дежурный с растерянным видом поспешил следом. Несколько десятков человек, все кто находились в казарме, повернулись к обнаженному по пояс, невысокому мускулистому солдату. Источником грохота являлся он, вернее упавшая 24-х килограммовая гиря. Видимо, услышав команду «смирно» он прервал свою тренировку с гирей и поставил ее на гимнастического козла, чтобы потом после команды «вольно» продолжить занятия. Но впопыхах поставил слишком близко к краю и тяжелый снаряд, соскользнув, рухнул на пол. Гиревик растерялся и смотрелся испуганным взъерошенным котенком. Ратникова боялись, и такая реакция солдата была вполне естественна.

Подполковник ощутил сухость во рту – предвестник подступавшего гнева. «Тут командир корпуса приезжает, а вы беситесь!» – хотелось кричать ему. За двадцать лет офицерской службы он научился зло и беспощадно распекать подчиненных. Со временем это получалось уже самопроизвольно: раздражение подкатывало, неуправляемо неся в бездну гнева… Ратников смотрел на крепкого парня, с растерянным лицом ожидавшего командирской брани и наказания. И… у подполковника непонятно откуда вдруг явилась совершенно нестандартная мысль: «А какое ему дело, что комкор едет. Он день отпахал, отдежурил, сейчас отдыхает, на что имеет полное право». Простая логика, в общем-то, давно уже вынашиваемая в сознании, как-то разом сняла напряжение, успокоила подполковника, тем более что «виновник» рядовой Кудрин солдатом был неплохим и никогда особых нареканий не вызывал. Зато в ожидающих взглядах некоторых «зрителей» читалось: «наконец-то и ты попался «тихушник», побыл хорошим, хватит, сейчас «батя» на тебя разрядится…»

– Я починю, товарищ подполковник, – опережая командира, зачастил Кудрин, – никаких следов не останется.

– Хорошо, только аккуратнее и попроси Григорянца, чтобы помог тебе, – только и сказал Ратников, и к немалому удивлению казармы, тут же повернувшись, пошел в канцелярию, негромко приказав дежурному:

– Рябинин, пойдем со мной.

Лейтенант нехотя пошел следом, уверенный, что его ждет нахлобучка.

Михаила Рябинина с первых дней службы в дивизионе стали звать студентом. Сначала это его обижало, но потом он понял, что это прозвище и несколько пренебрежительное отношение «прилипает» ко всем двухгодичникам. Как и положено лейтенанту командира дивизиона он побаивался, особенно его «фирменного» пристально-пронизывающего взгляда, от которого становилось не по себе, даже если и не чувствуешь за собой никакой вины. За свое недолгое время службы Михаил пришел к неутешительному для себя выводу – командир его недолюбливает, вот только неясно почему.