Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

• Название: Писатели и советские вожди
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902152-53-8

Историк литературы и публицист Борис Фрезинский — автор книг «Судьбы Серапионов», «Все это было в XX веке (заметки на полях истории)», «Илья Эренбург с фотоаппаратом»; биограф Ильи Эренбурга, публикатор и комментатор его сочинений, а также работ Н. И. Бухарина и других авторов; его перу принадлежат более 250 статей и публикаций по истории литературы и политической истории русского XX века. Новая документальная книга Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» основана на многолетних архивных изысканиях автора.

Книга историка литературы Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» насыщена неизвестными и малоизвестными историческими документами. Она позволяет читателю на конкретных примерах, избегая упрощенных схем и скороспелых выводов, увидеть, как в различные десятилетия советской истории по-разному складывались в стране, оставаясь неизменно сложными, неоднозначными и трагическими, индивидуальные судьбы писателей. А попутно — и как созданная в результате Октябрьской революции система привела к жесточайшей диктатуре Сталина, уничтожившей вождей революции — Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Радека…

---

Есть в отчете и сообщение об Эренбурге:

С Эренбургом отношения пока сносные, хотя он все время пытается играть роль арбитра между Европой и Азией (мы). Он выразил недовольство составом делегации (почему без Пастернака, почему Караваева, почему Иванов).

Заметим, что Эренбург говорил об этом только Кольцову. 8 июня он писал Бухарину:

Наша делегация своеобразна: никто не владеет иностранными языками и из 18 душ только 5 хотя бы несколько известны на Западе, как писатели[667].

(Отметим, что в том же абзаце, где Кольцов сообщает о недовольстве Эренбурга, содержатся две фразы о Барбюсе, так что непонятно, стоит за этим Эренбург или кто-то другой: «Интриги против Барбюса продолжаются, есть попытка даже лишить его доклада на съезде. Приходится все время охранять интересы Барбюса, хотя он сделал очень много, чтобы изолироваться».)

Характер взаимоотношений и взаимодействия Кольцова с Эренбургом существенно влиял и на подготовку конгресса, и на его работу. Следы сложности этих отношений читаются между строк доброжелательных эренбурговских воспоминаний: «Молоденький, подвижный, умный до того, что ум становился для него обузой, Кольцов быстро разбирался в сложной обстановке, видел все прорехи, никогда не тешил себя иллюзиями. <…> Он никого не старался погубить и плохо говорил только о погибших: время было такое. Ко мне он относился дружески, но слегка презрительно, любил с глазу на глаз поговорить по душам, пооткровенничать, но, когда шла речь о порядке дня двух конгрессов, не приглашал меня на совещания. Однажды он признался: „Вы редчайшая разновидность нашей фауны — нестреляный воробей“»[668].

В мае 1935 г. Кольцов посылает Щербакову с пометой: «Только лично», особо оговорив: «Внимание: важна каждая деталь», инструкцию по подготовке советской делегации на конгресс. Инструкция очень подробна, так пишут для дураков:

1) ДОКЛАДЫ И ВЫСТУПЛЕНИЯ. Ориентировочный размер для докладов — 10–12 страниц на машинке. Для выступлений — 6–8 страниц. Перевод тщательно отредактировать, особенно французский (воспользоваться помощью литредакторов из «Журналь де Моску»), Размножить (ротатор, хорошая бумага) после извещения от меня.

2) ПЕРЕПРАВКА МАТЕРИАЛА. Все доклады, вспомогательные материалы, конспекты, рукописи и т. д. — отправить заблаговременно в дипбагаже через НКИД. С собой в дорогу никаких материалов не брать — возможны обыски, особенно в Германии. Проекты докладов можно посылать мне обыкновенной спешной почтой без сопроводиловок, заголовков, только с подписями, как статьи.

3) ОСВЕЩЕНИЕ ПОДГОТОВКИ СЪЕЗДА. В нашей печати советским авторам о конгрессе пока не писать. Постараюсь организовать статьи французов-организаторов конгресса для советских газет. Во время пребывания Лаваля в Москве[669] попросить наших писателей в разговорах с французскими журналистами темы о конгрессе по возможности избегать.

4) ЭКИПИРОВКА. Для экономии валюты сшить всем едущим в Москве по 1 летнему пальто, серому костюму за счет Союза <писателей>. Рекомендовать каждому сшить себе по второму (черному) костюму (не обязательно). Заказать вещи немедленно, иначе опоздают. Не шить всем из одной материи!! (Пошивку в Москве практикуют сейчас все отъезжающие за границу делегации).

5) ПРОЕЗД. Разбиться на две-три группы, с маршрутами: а) морем из Ленинграда или Гельсингфорса на Дюнкирхен или Амстердам, б) через Польшу — Германию (кратчайший путь), в) через Вену — Базель. Прибытие групп в Париж — не в один день (желательные даты я сообщу).

6) БИЛЕТЫ. Добиться (не сейчас, а в начале июня) оплаты проезда делегации в рублях без вычета из нашего валютного лимита и без того достаточно узкого (расход почти в 2000 руб. золотом). Переговорить об этом в случае надобности с тов. Гринько[670] и выше. Текст бумаги в НКФ я оставил. Билеты на обратный путь взять в Москве, а получить предписание в Интурист в Париже, чтобы там же выбрать обратные маршруты.

7) ДЕНЬГИ. Каждому из делегатов выдать при отъезде по 100 рублей, предупредив, что это аванс в счет суточных. Остальные деньги взять чеком на Париж.

8) СВЯЗЬ, а) Диппочта (следить за сроками ее отправки), б) Шифр — через «Правду», Мехлиса[671]. в) Обыкновенная почта — можно посылать печатные материалы (конверты без штампов, воздушной). г) Телефон — вызывать меня из Москвы, по номеру и в часы, какие укажу Условные обозначения в разговоре: Горький — Анатолий, Барбюс — Андрей, Эренбург — Валентина[672].

9) ПОМОЩЬ В МОСКВЕ. Использовать можно Шейнину (Интурист, паспорта, визы и т. д.), Болеславскую[673] (переводы, литработы). Учесть, что Болеславская дружна с Мальро.

10) КОНТАКТ. Прошу срочно отвечать на письма, а на шифровки — немедленно.

Мих. Кольцов[674].

Кольцов, кажется, учел в этой инструкции все: и бестолковость чиновников, и безалаберность братьев-писателей, и необходимость уложиться в скромный бюджет, но иметь при этом приличный вид, и вопросы безопасности. Он очень хотел обдурить западных коллег, чтобы они поверили: советские делегаты так же свободны, как и они, так же автономны, так же хорошо одеты, они едут в Париж на свои собственные деньги и каждый выбирает себе маршрут сам.

Цены не было такому менеджеру…

А весной 1937 г., докладывая Сталину о положении дел в Испании, Кольцов прочел в его глазах: «Слишком прыток»[675], и через полтора года его арестовали…

II. Акт первый — Париж, 1935

1. Легенды, загадки и будни конгресса в Париже

Открытие Парижского конгресса писателей несколько раз переносили; наконец определилась точная дата: 21 июня и место — Maison de la Mutualite[676].

К этому времени окончательно установился состав советской делегации.

Горький и Шолохов

В Париж не поехал Горький. Существуют различные версии, объясняющие это, — от первой и официальной: болезнь до нынешних: сталинский запрет («Скорее всего, — пишет Вяч. В. Иванов, — ему просто не дали поехать, а противоречащие друг другу разноречивые объяснения его задержки в России в разных советских источниках только укрепляют это впечатление»[677]). В конце апреля 1935 г. Горький писал собиравшемуся приехать в Москву и не собиравшемуся посетить Парижский конгресс Роллану:

На Ваш вопрос: буду ли я в июне в Москве? — я не могу ответить Вам с необходимой точностью — потому что в июне я, вместе с группой литераторов, должен буду ехать в Париж, на съезд организуемый Барбюсом — Эренбургом[678].

(В этих словах Горького можно прочесть его не слишком одобрительное отношение к предстоящему конгрессу по причине его сдержанного отношения к писателям, которых он называет организаторами. Еще в 1932-м Горький писал Роллану:

Вероятно, А. Барбюс обижен моей нелюбезностью в отношении к нему. Каюсь, — я не могу преодолеть моей антипатии к нему. Она возникла у меня после первой встречи в 28 г., когда он пришел ко мне с Панаитом Истрати, возникла и — крепко держится[679].

Критические высказывания Горького об Эренбурге — нередки в его переписке 1920-х гг.)

23 мая М. Кольцов пишет из Парижа Щербакову:

Громадным стимулом для всех является приезд Алексея Максимовича. Все без исключения говорят, что это сразу подбрасывает все дело вверх. Для многих приезд А. М. предрешает их собственное участие в съезде. Для Парижа приезд А. М. будет событием первого ранга[680].

В этом же письме, сообщая о повестке дня конгресса, Кольцов называет и часовой доклад Горького о пролетарском гуманизме. Между тем 22 мая Горький пишет из Тессели Щербакову в связи со своим плохим самочувствием:

Не представляю, как поеду в Париж, и завидую Шолохову[681].

27 мая, получив это письмо, Щербаков доложил о нем Сталину:

Считаю необходимым направить Вам полученное мною письмо А. М. Горького, в котором он ставит под вопрос свою поездку в Париж. Должен от себя добавить, что о такого рода настроениях, каким проникнуто письмо, мне приходится от ГОРЬКОГО слышать впервые…[682]

31 мая Сталин и Молотов написали Горькому:

По нашему мнению, Вам обязательно нужно поехать в Париж на съезд писателей, если, конечно, состояние здоровья позволит[683].

Находясь в Тессели, Горький продолжал готовиться к конгрессу, работать над докладом; он прочел присланный ему Лупполом доклад о культурном наследстве и отозвался на него письмом[684]. 4 июня Горький пишет в Ленинград Федину, Слонимскому и Тихонову:

Год у меня — трудный <…>, а вот тут надо к парижанам ехать на старости лет[685].

8 июня Горькому выдали заграничный паспорт[686], но воспользоваться им ему не пришлось.

Не поехал в Париж и Шолохов; 15 мая Щербаков сообщил Горькому:

Шолохов попросил т. Сталина освободить его от поездки Париж. И. В. дал согласие и предложил наметить другого кандидата. И. В. также дал согласие включить одного делегата Белоруссии[687].