Сергей Шокарев - Повседневная жизнь средневековой Москвы

• Название: Повседневная жизнь средневековой Москвы
• Автор: Сергей Шокарев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03540-9

Столица Святой Руси, город Дмитрия Донского и Андрея Рублева, митрополита Макария и Ивана Грозного, патриарха Никона и протопопа Аввакума, Симеона Полоцкого и Симона Ушакова; место пребывания князей и бояр, царей и архиереев, богатых купцов и умелых ремесленников, святых и подвижников, ночных татей и «непотребных женок»... Средневековая Москва, опоясанная четырьмя рядами стен, сверкала золотом глав кремлевских соборов и крестами сорока сороков церквей, гордилась великолепием узорчатых палат — и поглощалась огненной стихией, тонула в потоках грязи, была охвачена ужасом «морового поветрия». Истинное благочестие горожан сочеталось с грубостью, молитва — с бранью, добрые дела — с по­вседневным рукоприкладством.

Из книги кандидата исторических наук Сергея Шокарева земляки древних москвичей смогут узнать, как выглядели знакомые с детства мес­та — Красная площадь, Никольская, Ильинка, Варварка, Покровка, как жили, работали, любили их далекие предки, а жители других регионов Рос­сии найдут в ней ответ на вопрос о корнях деловитого, предприимчивого, жизнестойкого московского характера.

---

Священники и дьяконы собирались на Спасском крестце, поскольку там располагалась Тиунская изба — орган, «заведывавший порядками поповского управления и собиравший упомянутые, как и другие различные и крестцовские пошлины с церковников в доход патриаршаго дома». Это собрание сильно раздражало ревнителей благочестия, и патриарху не раз поступали жалобы на безместных попов, которые «безчинства чинят великия, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредныя и смехотворныя, а иные меж себя играют и борются и в кулачки бьются; а которые наймуются обедни служити, и они с своею братьею, с которыми бранилися, не простясь, божественную литургию служат».

На протяжении XVII века духовные власти тщетно пытались привести шумную братию к порядку и добиться того, чтобы попы «стояли б у правила со страхом Божиим и смехословия никакого и безчинства у них бы не было; а служити им наймоватися с патриаршаго указу…». В 1722 году Синод намеревался ликвидировать это собрание, но ввиду большого спроса на совершение различных обрядов в домашних храмах и часовнях крестцовские попы и дьяконы никак не исчезали от Спасских ворот. Ситуация не изменилась и во второй половине XVIII столетия. Красочную картину «неблагоповедения» крестцовских попов и дьяконов изобразил в 1768 году московский архиепископ Амвросий: «В Москве праздных священников и прочего церковнего причта людей премногое число шатается, которые к крайнему соблазну, стоя на Спасском крестце для найму к служению по церквам, великия делают безобразия, производят между собою торг и при убавке друг перед другом цены вместо подлежащего священнику благоговения произносят с великою враждою сквернословную брань, иногда же делают и драку. А после служения, не имея собственнаго дому и пристанища, остальное время или по казенным питейным домам и харчевням провождают или же, напившись допьяна, по улицам безобразно скитаются».

Это заключение привело Амвросия к окончательному решению ликвидировать неблагочестивое сборище, что произошло уже после его трагической гибели во время Чумного бунта в 1771 году. «Так как народное возмущение началось и сильно распространялось по поводу молебнов у Варварских ворот пред иконою Боголюбской Божией Матери, а главное, по поводу собираемых за молебны денег, то по связи всех обстоятельств невозможно избежать предположения, что в распространении возмущения и ненависти против архипастыря участвовал и разоренный им Спасский крестец», — заключает И.Е. Забелин{182}.

«А было б везде чисто»

Соблюдение чистоты на московских улицах и дворах составляло важную задачу для Земского приказа. «Улицы в Москве довольно широки, но осенью и вообще в дождливую погоду ужасно грязны, и грязь там глубокая; поэтому лучшие улицы выложены деревянной мостовой, состоящей из положенных одно подле другого бревен, по которым ходят и ездят, как по мосту», — рассказывает Олеарий. О грязи на улицах города напоминают старинные топонимы («Грязь», «Грязи», «Глинище», «Балчуг» и др.), часть которых сохранилась и доныне (Садовая-Черногрязская улица, Спасоглинищевский переулок).

Следить за тем, чтобы на улицах не было «нечистоты и помету», поручалось объезжим головам, однако убирать как дворы, так и улицы должны были сами жители. Москвичи по-разному относились к этим обязанностям. Некоторые сами умножали грязь, выбрасывая на улицу разный сор, вывозя навоз, вываливая мусор и нечистоты.

В марте 1585 года, как только начал таять снег, власти Троицкого Болдина монастыря подрядили за девять денег батраков «чистить кельи и возить с двора» на монастырском подворье. Следующая уборка подворья проводилась 19 апреля и стоила монастырским властям уже целых восемь алтын. 16 апреля 1587 года монахи наняли извозчиков «возити грязи с улицы с Покровки от монастырского двора за город»{183}. В 1702 году Францу Тиммерману и другим иноземцам, подрядившимся класть деревянные мостовые в Иноземной (Новой Немецкой) слободе, вменялось в обязанность «гряз… и навоз и землю до подошвы изо всех улиц свозить». Однако, как выяснилось впоследствии, ничего этого они не сделали{184}.

В большинстве московских дворов нужники ставились на дворах или в сенях. В 1712 году, ходатайствуя о расширении монастырской территории до стены Белого города, игуменья Олимпиада доносила, что на этом участке земли «останется для нужников и для поклажи дров» пять саженей. Очевидно, такие нужники были деревянными и ставились в отдалении от жилья, существенно не отличаясь от позднейших дачных сортиров. В каменных палатах под нужники отводились специальные помещения, отгороженные от других деревянными стенами. В деревянных хоромах туалет именовался «столчаковской избой» (отсюда произошло современное слово «стульчак»). Такая «изба» была включена в единый комплекс с другими помещениями — в нее проходили через переходысени.

Оба вида отхожих мест — дворовые и домовые — чистились нанимаемыми рабочими. Любопытно, что в XVII веке слово «золотарь» по отношению к этим рабочим не употреблялось — их называли «чистопрятами». 8 февраля 1697 года сестры Вознесенского монастыря наняли «чистопрятов», крестьянина Костку Офанасьева «с товарищи», «вычистити в монастыре большой игуменский да в Приказе монастырских дел нужники». Сумма вознаграждения Костке и его товарищам представляется вполне приличной — два рубля десять алтын, поскольку «чистопряты» за очистку 15 марта того же года «келарского и казначеинского» нужников получили всего 23 алтына и две деньги. Нечистоты выгребались и вывозились за город, «ниже Спасского монастыря Нового», где их предписывалось забрасывать землей. Понимая опасность того, что нечистоты во время дождей или паводка могут попасть в реку, власти мудро распорядились сваливать их ниже по течению.

Впрочем, такой порядок не всегда поддерживался. Некоторые хозяева, ленившиеся чистить нужники, засыпали их и выкапывали новые. Были на дворах и помойные ямы, которые также, если пространство двора позволяло, закапывали{185}.

Европейцы обычно считали себя гораздо культурнее русских во всех отношениях; однако свидетельство голландца Николааса Витсена (1664) весьма красноречиво показывает, что иноземные гости были готовы пренебречь санитарией, а русские, напротив, довольно жестко за ней следили: «В комнатах обычно имеются окошки, через которые мы часто ночью мочились. Как-то через окно один из членов английского посольства справил свою нужду. Русские узнали об этом, а он сбежал; если бы его поймали, то зарубили бы. Это заставило нас остерегаться»{186}.

Полноценная канализация в XVII веке существовала только в царском дворце; она выводила нечистоты в Неглинную у Боровицких ворот. Лейб-медик царя Алексея Михайловича С. Коллинс рассказывает: «Старый генерал, Александр Лессли, 99-летний шотландец, который живет теперь в Смоленске, говорил однажды с императором о способах взять Смоленск приступом. Царь слушал внимательно и не отпускал от себя генерала Лессли, которого мучил очень жестокий понос; скромность удержала его слишком долго; наконец, потеряв терпение, он вдруг ушел. Император удивился и спрашивал о причине его внезапного удаления; но, узнав ее, смеялся от всего сердца и тем показал, что не был в неудовольствии за внезапное удаление генерала»{187}. Эта история, помимо прочего, свидетельствует о наличии в царском дворце туалетов, доступных для посетителей.

Нечистоты не составляли большой проблемы в Москве, где не было, как в западноевропейских городах, общественных туалетов. Но с разнообразным мусором, кухонными отходами и дохлятиной приходилось бороться более серьезно. Опись повреждений Китайгородской стены, составленная в 1629 году, отмечает, что в промежутке между Никольскими и Ильинскими воротами жители «из дворов навоз и всякое сметье мечют в ров»{188}. Перед большими крестными ходами с участием царя и патриарха по улице проходили 50 метельщиков, подметавших мостовые. Большая приборка велась и перед приездом в город иностранных послов. Повседневная обязанность содержать улицы в чистоте была возложена на горожан, которым предписывалось: «В улицах всё вычистить. Чтобы из поварен и из заходов на улицу отнюдь не было». Следили за этим объезжие головы и другие представители власти.

Особую проблему составляли торговые ряды. Нередко хозяева лавок прятали там мертвечину, которую скармливали собакам. В 1693 году торговец Железного ряда Сергей Ловушкин был взят на съезжий двор и бит батогами за то, что спрятал у себя дохлую корову В 1692-м торговцы Холщевого, Шубного и Птичного рядов жаловались, что в соседних Овчинном и Лапотном рядах некоторые места настолько «заскордели пометом», что «от того помету и от духу сидеть в лавках невозможно»{189}. Позднее, в XVIII—XIX веках, прославился своей вопиющей антисанитарией Охотный ряд.