Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

— Работаем не торопясь, спешить некуда, — сказал Йоун Гвюдйоунссон, имея в виду англичан. — Над душой не стоят и минут не считают. А видел бы ты, что они делают с барашками: лучшие куски вырежут, а остальное выбрасывают. Мы можем брать это мясо даром, когда угодно.

— Брать?

— Конечно! Даром!

Мне вдруг стало не по себе, как бывает к концу контрольной, когда предчувствуешь, что неверно решил задачу. Во время нашей беседы я несколько раз заметил, как Йоун Гвюдйоунссон стреляет голубыми глазами в семенящих мимо молоденьких девушек. Я уже хотел проститься и продолжить путь домой, но он зашмыгал носом, вытянул шею и завертел головой, как старая грайнитейгюрская корова, когда она всерьез нацеливалась залезть в огород и полакомиться капустой.

— Погоди, — сказал он, — ты же умеешь сочинять?

Я помедлил с ответом.

— Как это я сразу не догадался, — продолжал он.

— Тебе нужно что-то написать?

— А? Мне? Не-ет. — Он перевел дух, погладил толстым заскорузлым пальцем свежеподстриженные усы. — Ну, может, чуток.

— Так-так…

— Одному человеку нужно, — пояснил он, оторвав взгляд от тротуара, посмотрел на меня, на авторучку в нагрудном кармане куртки и добавил: — Моему знакомому.

Не сказать чтобы его взгляд был полон коварства, но все же я видел не ту невинную лазурь, как в тот раз, когда весной 1940 года он сидел в редакции «Светоча» и жаловался мне на жизненную несправедливость, на свою жену и этого детину Досси Рунку.

— Что написать для твоего знакомого? — спросил я.

— Совсем чуток. Вроде как объявление в «Моргюнбладид».

— О чем?

Йоун Гвюдйоунссон приподнялся на носки, оглянулся по сторонам, будто решил доверить мне военную тайну.

— Ну так вот, — начал он. — Нужна экономка.

Я отвернул колпачок с авторучки, полистал блокнот и хотел тут же набросать короткое объявление: мол, требуется экономка и т. д. Но Йоун Гвюдйоунссон откашлялся и повел меня дальше — в более спокойное место. Наконец мы зашли в узкий невзрачный проулок; из-под груды ящиков вылез пятнистый кот и шмыгнул за мусорные баки. Написать объявление, собрать воедино все, что наговорил Йоун Гвюдйоунссон, оказалось делом нелегким. Знакомый, о котором он так заботился… собственно, был еще в расцвете сил, здоров душой и телом, работал в войсках у англичан, вроде как ремесленником, пожалуй, так будет верно написать, ко всему прочему — вдовец. С особым нажимом он повторил, что это человек во всех отношениях порядочный, всегда умеет заработать, по крайней мере на берегу, без долгов, внимательный и непьющий, но не совсем трезвенник, не богач, а все же присмотрел квартиру в приличном полуподвале с маленькой спальней, кухней и еще одной комнатой. Экономка… лучше пусть будет помоложе, лет двадцати, впрочем, по словам Йоуна Гвюдйоунссона, подойдет и постарше, только душой и телом в хорошей форме, что-нибудь около сорока. Йоун Гвюдйоунссон знал наверняка, что его приятель ищет не модницу и франтиху, не мотовку и говорунью, не такую, что стреляет глазами направо и налево, принимает побрякушки от хулиганов вроде Досси Рунки да позволяет им всякие вольности, а на кухне оставляет одну кашу на воде и сухой хлеб, твердый как камень. Он давно уже ищет спокойную, бережливую и приветливую экономку, которая бы штопала носки, варила кофе, снаряжала его завтраком на работу, а вечерами встречала, кормила горячим мясным супом и по воскресеньям пекла оладьи. Разумеется, у него нет возможности платить ей большое жалованье, но, пока он работает в английских войсках, на добрый кусок мяса для супа у него хватит, и на хорошее обращение она может рассчитывать. А то и на кое-что еще, ха-ха, когда они поближе познакомятся.

— Где живет этот человек?

— Что? Где живет? — Йоун Гвюдйоунссон покосился на пятнистого кота, который вылез из-за баков, не иначе как заинтересованный нашим сочинительством.

— Куда женщины должны слать письма — к нему домой или в газету? — спросил я.

Йоун Гвюдйоунссон выбрал последнее и после долгих раздумий сообщил, что, как назло, сейчас запамятовал номер его дома, впрочем, это неважно, ведь приятель-то, ну да, конечно, он говорил о письмах, ха-ха, с предложениями.

Я переписал объявление начисто, стараясь выделить из массы мелочей главное.

— Как бы так сделать… — Йоун Гвюдйоунссон обратился скорее к коту, чем ко мне. — А нельзя ли им присылать этому человеку свои фотокарточки?

— Черт их знает, — сказал я и приписал в конце: «Предложения и фото направлять в „Моргюнбладид“ в течение недели с пометой, „Экономка“».

На этом я простился с Йоуном Гвюдйоунссоном и, не оглядываясь, быстро вышел из проулка. Через несколько шагов я уже не помнил ни о нашем разговоре, ни об объявлении, которое вложил в заскорузлую ладонь рогатого работяги, а, углубившись в себя, так и эдак прикидывал, отчего мне было не по себе, отчего этот парень вдруг вызвал у меня такое раздражение. Я опять почувствовал себя школьником, который наделал ошибок в элементарной задачке. Торопливо шагая к дому управляющего Бьярдни Магнуссона, я так и не сумел ничего объяснить, не смог разобраться в этой странной перемене настроения, хоть и был подкован в теориях Фрейда и Адлера.

У своей двери я невольно вспомнил всем известное присловье из сказки о троллях: «Человечий дух в моей пещере!» Кто-то без спросу заходил в незапертую комнату, оставил серый пепел возле моей трубки, легкий запах сигаретного дыма и аромат губной помады.

До сих пор помню, как я среди ночи долго и рассеянно смотрел в зеркало ванной комнаты на свое лицо, вернее, на уши. Еще помню, что так и не сумел освободиться от тех неприятных подозрений. Уже который год ты не двигаешься с места, переводишь романы для журнала, сидишь над корректурой, бранишься с печатниками! — говорил я себе, укладываясь в постель. Терпеливо слушаешь разглагольствования Йоуна Гвюдйоунссона о мясных дарах из помойных баков англичан, сочиняешь для него объявление да пялишься перед зеркалом на свои уши!

Уже засыпая, я услышал, как хлопнула дверь автомобиля. Старшая дочь вошла в родительский дом из синей весенней ночи.

7

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Я сидел прямо у дверей, на крайней левой скамье, слушал псалмы и орган, глядел на пламя свечей на церковных хорах и, поддавшись на уговоры друга детства, сбегал мимо сушилок для рыбы по уступам берега вниз, на небольшой островок, обнажившийся при отливе. Малая вода, штиль и мягкая весенняя погода, фьорд как зеркало. Волнистый песок с разбросанными здесь и там высохшими медузами, скользкая галька и покрытые бледными водорослями шхеры, где в мелких лужах затаились в ожидании прилива рыбешки и морские звезды.

Жуть какой отлив, сказал мой друг. Однажды в такой луже мне попался пинагор!

Я слышал псалмы и орган, видел пламя свечей на церковных хорах и остановился, желая написать наши имена на гладком песчаном дне. «Аусмюндюр Эйрикссон и Паудль Йоунссон», — начертил я указательным пальцем, а потом добавил для ясности: «Мюнди и Палли».

Гляди! — позвал Мюнди, показывая найденного им огромного моллюска. Красивый?

Я восхищенно разглядывал моллюска в его руках.

Хочешь, будет твой? — спросил он.

Но ведь это ты его нашел.

Какая разница? Дарю. Я себе еще найду.

Псалмы стихли, гулкие звуки органа больше не парили над мелководьем, слышно было только печальное покашливание и голос:

— Блаженны скорбящие, ибо утешены будут.

Голые пятки Мюнди сверкали сквозь дыры, его резиновые сапоги до того износились, что едва держались на ногах. Штаны были в свежих заплатах и свежих прорехах, свитер не лучше. Он нашел двух необычных улиток и не отставал от меня, пока я не взял ту, что покрупнее. Мы добрели со своими сокровищами по песку, рифам и большим плоским камням до края острова, до крутого утеса, под которым берег был завален исхлестанными морем обломками скал. Мы вскарабкались на утес и стали смотреть на траулеры, наверняка английские или немецкие, промышлявшие у самого входа во фьорд. Мюнди заявил, что однажды они вперлись прямо в нашу рыболовную зону, сплюнул сквозь зубы и крепко выругался, назвав их чертовыми бандитами и гадами ползучими, которые развлекаются тем, что вытаскивают сети и переметы жителей Дьюпифьёрдюра. Его отец Эйрикюр, Нарви из Камбхуса, Самуэль из Литлибайра и Кели из Туна дважды в прошлом году рисковали жизнью, схватившись с этими мерзавцами из-за сетей.

— Друзья близкие и далекие, женщины и дети, отцы и матери, сестры и братья, весь народ прощается с благородными героями, павшими в борьбе, — вещал голос на хорах. — Но, несмотря на глубокую скорбь, переполняющую наши сердца, мы никогда не забудем, что любовь господня беспредельна…

Мюнди перебил: В воскресенье конфирмация. А нас с тобой еще когда конфирмуют — обалдеешь ждать!