Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

— О господи, до чего я сегодня неуклюжая, — засмеялась она, потянув чулок за пятку. — Никак не надеваются, мокрые насквозь! Наверно, я промочила ноги, когда переходила это противное болото возле Ущельного.

Он молчал, в растерянности перебирая поводья, потом отвернулся и стоял, поглаживая морду старой лошади, а Сигрун Мария меж тем, приподняв подол юбки, пристегнула чулки к резинкам и зашнуровала свои красивые черные ботинки. Должно быть, отец подарил их ей весной или летом. Он вспомнил, что, когда девушка стояла в вербное воскресенье у церкви и, пытаясь защититься от холода и пронизывающего ветра, куталась в пальто, она была обута намного хуже.

— Вот я и готова наконец, — сказала она, поднимая свой узелок. — Где мне сесть — впереди или сзади?

— Все равно, — ответил он. — А где тебе больше нравится?

— Лучше я сяду впереди. — Сигрун Мария вцепилась в конскую гриву, поднялась на стремени и, слегка закусив губу, одним прыжком вскочила на лошадь.

Пока он дважды безуспешно пытался повторить ее ловкий прыжок, она весело смеялась, но, как только почувствовала его за спиной, сразу стала серьезной.

— Держи меня за талию, — сказала она, — а то еще в реку свалюсь.

Он повиновался как в полусне и так осторожно обхватил ее, будто она была стеклянная. В ушах у него вдруг зазвучала музыка. Звуки были чистые и прозрачные, радостные и одновременно печальные, словно таинственный звон ясного весеннего утра.

Лошадь потянулась мордой к воде и только для видимости повела ушами: она отлично знала каждый метр брода и поэтому вовсе не собиралась фыркать и упираться. Затем очень медленно, но уверенно вошла в воду. Едва они достигли середины потока, девушка откинулась назад и закричала:

— Ой-ой! Держи меня крепче! Падаю!

Он крепко обхватил ее, прижал к себе. Пытаясь унять внезапное головокружение, стиснул ногами бока лошади. В этот момент он был близок к обмороку. Цветастая косынка девушки щекотала ему щеку, сквозь узорчатый вязаный джемпер он чувствовал тепло ее тела, чувствовал, как вздымается и опадает ее грудь, но все эти ощущения были удивительно смутны, нежны и мимолетны, словно их тотчас же обволакивало какой-то дымкой, тончайшей радужной дымкой. Биение его собственного сердца заглушало шум воды. Он очнулся только тогда, когда лошадь, выбравшись на берег, остановилась и начала яростно трясти головой, будто желая поскорее избавиться от незаслуженной ноши.

— Слава богу, все позади, и голова больше не кружится, — сказала Сигрун Мария, спрыгивая на землю. — Я так тебе благодарна, что ты помог мне перебраться через реку!

Пробормотав в ответ что-то невнятное, он тоже спешился и, не решаясь поднять на нее глаза, принялся усердно развязывать узел на поводьях.

— Ты думал, я могу упасть в воду, да? — лукаво полюбопытствовала она, обирая с юбки и чулок конский волос.

Да нет, он был уверен, что этого не случится.

— Как крепко ты меня стиснул! Ты, должно быть, силен, как медведь!

Он покраснел еще больше, уверяя, что далеко не так силен, и дважды очень внимательно осмотрел узел на поводьях, теребя их в руках. Дрожь в груди, казалось, грозила окончательно завладеть им и лишить его дара речи. Он чувствовал, что язык его не слушается.

— Скажи-ка, — спросила она снова, — а сколько тебе лет?

Сколько лет? В прошлую субботу ему исполнилось шестнадцать.

— В субботу? Какое совпадение! — Почему-то как раз в тот самый день она собралась в Ущельное повидать двоюродную сестру. И когда переходила пустошь, бог весть отчего подумала: а ведь сегодня наверняка чей-то день рождения. Но как ни напрягала память, не могла вспомнить, кто же все-таки в этот день родился.

Парень перестал теребить поводья и вдруг загляделся на желтый стебелек полевицы, который словно только и ждал, чтобы его сорвали и сунули в рот. Он так и сделал: нагнулся, сорвал его и, очистив от семян и корней, отправил в рот. Стебелек защекотал губы.

— Значит, тебе теперь шестнадцать? — переспросила она.

— Да, — ответил он.

— А мне в марте будет восемнадцать. — Она взмахнула узелком, задумчиво посмотрела в сторону, на рыжевато-бурые скалистые гребни, которые находились на земле ее отца, и беззвучно зашевелила губами, словно подсчитывая что-то про себя. — Между нами разница всего в полтора года.

Он ничего не возразил, слишком занят был разгрызанием стебелька полевицы. Неожиданно Сигрун Мария вспомнила еще одну, также очень важную, вещь и воскликнула:

— А знаешь, моя мама старше отца!

Он слышал об этом впервые.

— Ну да, она почти на целых пять лет старше папы, — заявила Сигрун Мария и снова принялась размахивать своим узелком. Лукавая улыбка играла на ее губах, а в зеленоватых глазах сверкали яркие искорки, точь-в-точь блики лунного света в глубоких таинственных омутах — изменчивого света августовской луны, когда сумерки и аромат сливаются в одно.

— Папа говорит, что пятилетняя разница в возрасте — все равно что ничего, — добавила она с еще большей доверительностью. — Он твердит, что моя бабушка из Монастырского Подворья была старше дедушки на двенадцать лет. И это не помешало им быть очень счастливыми. Их даже похоронили в одной могиле.

До этого дня он понятия не имел о существовании бабушки из Монастырского Подворья, и обстоятельства ее жизни и смерти были ему одинаково неизвестны, поэтому он не решился ничего сказать по этому поводу. В растерянности он смотрел по сторонам и наконец остановил взгляд на двух маленьких серовато-коричневых каменушках, которые летели вверх по реке. Он следил за их полетом, пока они не исчезли за низкими утесами.

— Ну ладно. — Сигрун Мария стряхнула с юбки невидимые конские волоски. Улыбка сошла с ее губ, и голос звучал уже не так сердечно, как раньше. — Ты ужасно неразговорчивый и страсть какой серьезный. Верно, размышляешь над каким-нибудь великим вопросом?

— Нет, — растерянно ответил он.

— Тогда расскажи что-нибудь новенькое.

— Да я ничего такого не знаю, — промямлил он, не поднимая глаз, сглотнул слюну, опять нагнулся и сорвал новый стебелек полевицы, очистил от семян и сунул в рот. Казалось, мысли его были заключены в какие-то диковинные, мягкие, благоуханные путы, которые он не мог и не хотел разрывать. Тут он неожиданно понял, что у полевицы нет совсем никакого вкуса.

— Да, кстати! Не знаешь, будет в следующее воскресенье почта или нет?

— Будет, — ответил он.

— Мне бы очень хотелось получить письмецо. Ужасно люблю получать письма. Хоть бы кто-нибудь догадался написать! И вовсе не обязательно, чтобы письмо было длинное, может быть всего несколько строчек.

Он молчал.

— Ужасно люблю получать письма, — повторила она, взглянув на него. Но так как он опять ничего не ответил, заговорила снова, перескочив на другую тему — А как у вас дела с сенокосом в это лето?

— Неплохо, — отозвался он. — Ведь в последнее время стояли очень погожие дни.

— Да, просто замечательные, — согласилась она и, подняв голову, взглянула на спокойные, мирные облака. — У нас с сенокосом тоже намного лучше, чем в прошлом году, но мы еще не кончили копать картошку. А вы свою убрали?

— Да, еще в конце прошлой недели.

— И как урожай?

— Думаю, отличный!

— У нас, я уверена, тоже будет отличный урожай, — сказала она. — В огороде перед домом овощи всегда хорошо растут, а вот на старых грядках у конюшни, где раньше сажали капусту, брюква что-то никак не принимается. Наверно, земля в том месте для нее не очень подходящая.

Она снова взглянула на облака, взмахнула узелком, выставила вперед ногу и, прищурив глаза, чтобы скрыть улыбку, спросила:

— А что скажешь о наступающей осени? Какая она будет — хорошая или плохая?

Пришлось волей-неволей признаться, что об этом у него нет ни малейшего представления — он в самом деле попросту не думал об осени, считая, что лето еще безраздельно царит на земле. Правда, ночами уже пронеслись первые холодные северные ветры, но сейчас опять пригревает солнышко и небо ясное.

— Ты ведь, наверно, умеешь предсказывать погоду? — не унималась она. — Так какая же она будет?

— Кто ее знает… Я плохо разбираюсь в погоде.

— Вот это да! Ты плохо разбираешься в погоде! Ну ты даешь, парень! — воскликнула Сигрун Мария, изобразив на лице величайшее изумление. Невежество парня рассмешило ее, и она укоризненно качала головой, поддразнивая его: — Как же можно быть таким тупицей! Я не знаю ни одного человека, который не брался бы предсказывать погоду. А ты — не умеешь!

— Думаю, осень обещает быть хорошей, — выдавил он, побагровев от смущения, и счел за благо снова обратиться к исследованию узла на поводьях. — По-моему, хорошая погода может продержаться до рождества.

— Вот видишь! — обрадовалась она. — Я была уверена, что ты ничуть не хуже других способен судить о погоде. Вполне возможно, ты разбираешься в ней лучше всех в нашем приходе. Только ты очень уж себе на уме и слишком важничаешь. Каждое слово из тебя нужно клещами вытягивать!