Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

— Ну, что скажешь?

— Гениально.

— Хорошо, что его имя появится в нашем журнале. Писал он его неделю, а запросил всего двадцать крон, — сообщил Вальтоур, любуясь стихотворением и выстукивая пальцами какую-то мелодию на портфеле. И, подумав, добавил: — Но едва ли его станут петь. Недостаточно оно популярное.

— А что, Студиозус перестал писать для тебя?

— К счастью! Стал требовать по полсотни! — резко ответил шеф, глядя то в окно, то на стихотворение народного поэта. — Но… умел найти верный тон, сукин сын!

Пятьдесят крон! — подумал я. За текст к танцевальной мелодии!

— Эти интеллектуалы и скрытые революционеры, — продолжал Вальтоур, — просто беда с ними. Спокойно деньги видеть не могут. Если платишь им прилично, они совсем закусывают удила и готовы три шкуры с тебя содрать.

Не знаю почему, но, несмотря на молчание шефа, я давно подозревал, что тексты к танцевальным мелодиям пишет для «Светоча» человек немолодой, скорее даже пожилой, и женолюбивый, может быть, не кто иной, как… один весьма почтенный чиновник. Однако я никогда не слышал, чтобы он имел хоть какое-нибудь отношение к левым, и поэтому спросил:

— Кто такой Студиозус?

— Да один тут прохвост из университета. Его зовут Стейндоур Гвюдбрандссон.

Я не ослышался?

— Как?!

— Стейндоур Гвюдбрандссон. Собственно говоря, это страшная тайна, он взял с меня клятву никому об этом не говорить, тунеядец чертов, только и знает, что таскаться по ресторанам, а гонору-то, а спеси-то сколько! — произнес Вальтоур и снова начал копаться в портфеле. — Слушай, не порекомендуешь хороший бульварный романчик? Нам нужен увлекательный роман с продолжением.

В полном замешательстве я промямлил, что ничего подходящего вспомнить не могу.

— Какие преступления сейчас больше всего любят?

— Не знаю.

— Что с тобой? Ты против бульварщины?

— Ну, как сказать, против…

— Надо что-то делать для народа. — Он усмехнулся и протянул мне довольно большую книжку в красочной обложке, на которой были изображены мерзавец и невинная девушка. — Прочитай-ка за выходные, мне сейчас недосуг. Парочка на обложке ничего, и если книжка такая же завлекательная, переведем и летом тиснем.

Я молча взял книжку. У меня было такое чувство, что мой кумир свергнут с пьедестала, произошло полное крушение моих взглядов на поэзию — по крайней мере тех, которые сложились после смерти бабушки. Часами я не мог думать ни о чем, кроме Стейндоура Гвюдбрандссона и загадок, которые нам подносит жизнь. Когда Кристин позвала меня вечером в кино, сказав, что уже взяла билеты, и упомянув Тайрона Пауэра и Норму Ширер, я рассеянно согласился. Давно я не ощущал такой пустоты и усталости. По дороге мы миновали зеленый дом на углу улиц Сваубнисгата и Киркьюстигюр. В доме было тихо, как обычно, и все же мне почудилось, будто он хочет что-то сказать, обращается ко мне. Я обернулся и увидел, что от окна отпрянула темноволосая девушка и задернула занавеску. Возможно, это Хильдюр, сказал я себе, маленькая Хильдюр Хельгадоухтир. Я вспомнил, что она ходит в реальное училище, и подумал: ей сейчас не до Тайрона Пауэра и Нормы Ширер, скоро экзамены. Летом она оставит этот зеленый дом и уедет к дедушке, Торлейвюру Эгмюндссону, на хутор Федль.

И вот мы с Кристин в кино, свет в зале погас, и фильм начался. Если память мне не изменяет, картина была о жизни Марии-Антуанетты, но, по правде говоря, она меня не увлекла, и я ничего не запомнил. Дело, конечно, было не в фильме. Жизненные загадки продолжали занимать мой ум. Конечно, я смотрел на экран, на Тайрона Пауэра и Норму Ширер, но видел не столько их, сколько маленький чемоданчик в палатке дорожных рабочих. Чемоданчик этот принадлежал Стейндоуру Гвюдбрандссону. Кроме нескольких научных книг вроде курса лекций Фрейда, в нем были стихи и романы, произведения знаменитых современных писателей, в основном на английском, довольно много на немецком, несколько на датском и норвежском. Меня поражало, как быстро Стейндоур читал. Он успевал проглотить пяток здоровенных томов, пока я продирался через роман средней величины, без конца задерживаясь на трудных фразах и усердно листая словарь. Ему было гораздо легче, чем мне, определить, хороша книга или плоха, полезна или никчемна. Суждения его о книгах были авторитетными и компетентными, о всемирно известных авторах он говорил так, словно это его знакомые или соседи например, сообщил, что у Хаксли слабое зрение, рассказывал, как Ремарку живется в Швейцарии и что там у Хемингуэя с женщинами. Высказывался он кратко и метко, но порой бывал и весьма многоречив. Книгу, которая ему казалась скверной, он умел удивительно ловко высмеять, прицепившись к какой-нибудь детали или переиначив отдельную фразу. Напротив, придя в восторг, он говорил: «Феноменальный гений!» Когда мы, закончив работу, прогуливались или ложились спать и палатка тихо хлопала на ветру, он мог читать мне наизусть длинные стихотворения великих поэтов Англии и Америки. «Пощади меня, не говори об исландской поэтической промышленности, — повторял он время от времени. — Нет ужаснее преступления, чем сочинять скверные стихи!»

Снится ли мне все это? Может быть, я ослышался?

Конечно, я знал, что Стейндоур Гвюдбрандссон не считается со многими общепринятыми правилами морали, смеется над ними, рвет их цепи с такой же легкостью, с какой молодой конь рвет старые путы. Мою покойную бабушку возмутило бы его поведение, но мне он представлялся стоящим выше законов, писанных для серой людской массы, и право на это давали ему его дарования, те замечательные духовные ценности, которые ему предстояло создать. Так что же случилось? С чего вдруг он начал сочинять тексты к танцевальным мелодиям для «Светоча»? Денежных затруднений он не испытывает. Состоятельный папаша ежемесячно присылает ему деньги, чтобы он изучал скандинавскую филологию в Исландском университете. Я мог бы поклясться, что тот Стейндоур, которого я знаю, не автор стихов о Магге и Маунги, Свейдне и Сигге. Тот Стейндоур, которого я знаю (или думаю, что знаю), если бы начал писать стихи, выверял бы каждое свое слово по вершинам мировой литературы. Я не знал человека столь взыскательного, столь требовательного к поэзии. Он говорил мне, что собирается написать полемическое сочинение об исландских привидениях. Он спросил, не я ли Студиозус. Он посмотрел на меня как на прокаженного.

Антракт, в зале зажегся свет[85].

Почему он держит это в тайне? Зачем он пытался обмануть меня?

— Интересно? — спросила Кристин.

Я замялся.

— Мне жутко интересно, — сообщила она. — Между прочим, я потеряла перчатку или забыла ее у тебя.

Я вспомнил, что по воскресеньям бабушка часто просила меня почитать вслух Нагорную проповедь. «Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего». В конце концов, что мне духовные шатания Стейндоура Гвюдбрандссона. Ни он не обязан отчитываться передо мною в своих действиях, ни я перед ним. В общем это вполне невинное занятие — сочинять слова к танцевальной музыке, писать стишки о Магге и Маунги, Свейдне и Сигге. А сам я разве не работаю в «Светоче», не перевожу произведения сомнительных достоинств, не краду для шефа анекдоты из календаря Патриотического общества?

— Очень надеюсь, что она найдется, — продолжала Кристин. — Перчатки такие красивые, мне мама их на день рождения подарила.

Когда антракт кончился, узел, который я тщился распутать, затянулся еще безнадежнее. Как и раньше, я старался успокоить себя мыслью, что все это не имеет никакого значения: ведь Земля — пылинка в бесконечной Вселенной, а люди так малы, что этого не выразить словами. Тем не менее я вновь и вновь возвращался к тому же вопросу: в чем причина, что мне так трудно взглянуть в глаза действительности, понять жизнь на этой пылинке во Вселенной, самого себя? Я знал, что мне не хватает образования и опыта, но может быть, я еще вдобавок просто глуп? Дурак? Или из меня делают дурака?

Я услышал голос Вальтоура: «Какие преступления сейчас больше всего любят?»

Я услышал голос Стейндоура: «Pray for us sinners now and at the hour of our death!»

Когда-то мне хотелось купить огромный орган и наполнить все небо могучими звуками. Когда-то мне хотелось стать поэтом, естествоиспытателем, пастором. Почему я не стремлюсь упорно и настойчиво к определенной цели? Почему я все время во власти сомнений и тревоги?

Знаю ли я самого себя?

Кто я?

Кто такой Паудль Йоунссон из Дьюпифьёрдюра?

Мною овладела странная апатия, и видел я перед собой уже не иностранных актеров, а фотографию матери, снятую, когда она была в расцвете лет, и в ушах моих вновь и вновь звучала одна фраза, один приказ: поезжай в Грайнитейгюр и спроси дядю Сигхватюра и его жену Адальхейдюр, кто был Йоун, кто был твой отец!