Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

• Название: Татуиро (Serpentes)
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Третья книга трилогии ТАТУИРО

---

Не вставая, ощупала бока сундука. Целый. И снова стала думать мелкие мысли. Гнала от себя ту, что подползала холодно и смотрела на неё ледяными глазами. Не ты ли, старая травница, виновата в том, что прилетел нежданный ураган? Не твоя ли жадность до редких Вещей разгневала тех, о ком и думать, а не только вслух сказать тревожно?

Всхлипнув, тряхнула головой и снова насторожила ухо. Вместо мерного шума дождя слышались крики, плач, а вместе с ними — редкие капли, срываясь с веток, роняли камушками звуки в пришедшую воду. Кончился?

— Не бывает так, — прошептала, удивляясь.

Но дождь не возвращался. Берита оторвалась от сундука, встала на коленях над ним, всё ещё держа руки, как нахохленная большая птица держит над гнездом крылья. И, тоже по-птичьи, завертела косматой головой, цепляя волосами за крупные бусины ожерелья.

Через просветы в крыше светил Большой Охотник, мигал, когда наваливались на него чёрные тучи, но тут же появлялся снова. Там, в небе, всё двигалось, переваливалось, но тучи не сыпали воду, только закрывали и открывали бледный зрак ночного светила, утишая постепенно валкий ход. Огонек светильника погас, залитый дождём, но всё было видно. И Берита решилась встать. Переваливаясь, пошла ко входу, оглядываясь на стоящий посредине жилья сундук. И как только выдернула его из тайного угла, где села с вечера — рассмотреть, полюбоваться? Тяжёл ведь и был привязан к стене, а вокруг гора домашних вещей, которые она растащила чуть-чуть, чтоб открыть крышку. Теперь надо снова уволочь его в угол, привязать накрепко и забросать, чтоб никто не видел. А вот поможет ли охранный знак, который всегда плела и крепила на крышку, непонятно. Если буря из-за неё, что теперь знать-то, только ждать, как будет.

Распутав узлы на двери, распахнула и присмотрелась. Хижины в бледном свете все были растрёпаны, и видно: у многих крыши скелетами звериными. Поодаль упали мостки, плохо, совсем плохо, как их чинить, если внизу бурлит пришедшая вода? Видны люди, мелькают тенями, стоит над всем заунывный женский плач.

— Берита! — голос грянул рядом, и она отпустила верёвку из рук, дёрнувшись, — что встала деревом? Иди к жёнам, делайте, что надо!

И кричавший, невидимый в тени кустов, затопал прочь по скрипящим мосткам.

— Да, да… — старуха распутала с пальца зацепившуюся верёвку. Обернулась снова глядеть на сундук. Странное творится. Дождь начался слишком рано, пришёл ураган. А потом стихло всё, и дождя нет! Пойдет ли, как шёл с начала времен, — в эту ночь? И как им всем теперь быть?

Сундук стоял, крепкий, квадратный, она сама его делала, хорошо, нож уже был, и кора снималась легко с заговорённых каменных деревьев. Сама пробила по краям дырки, переплела прочными жилами убитых антилоп. И на крышку приспособила хитрый засов, который, если повесить охранный знак, никто не откроет. Поблёскивали на полу лужи воды, но утекали в жердяной пол и слепли, оставляя лишь мокрые пятна. Надо сундук снова спрятать.

Она прошла в угол, пошевелила гору промокшего хлама — циновки, чашки, две старых колоды для зерна, глиняный круглый улей с треснутым боком. Но в самом углу сухо. И, ухватив ручку на боку сундука, потащила его по полу, надсадно дыша. Вон как тяжёл. Много там… всего… Согнувшись, тащила и старалась не думать о Вещах, которые тайно жили внутри тяжёлой коробки из коры. Женские мысли и желания много силы имеют, Берита знала. Можно так надумать, что и…

Она подтащила сундук почти вплотную, вылезла из щели между ним и стеной, шумно выдохнула, выпутывая пряди волос из ожерелья трясущимися от напряжения руками. Снова удивилась: как же она его выдернула из угла, даже и не заметила! Наклонилась, уперлась руками и стала, кряхтя, придвигать вплотную к стене. Наконец тяжелый ящик встал, как надо. И она, оглядев, пощупав края, снова отошла к скрине у дверей, где в мешочках лежали её нужные и всем в племени знакомые вещи: перья ночных и дневных птиц, клыки да когти убитых охотниками зверей, шкурки летних бабочек, скорлупа, сушёные коконы червя-болотника, пучки трав и ягоды в коробочках из коры.

Для охорона ей нужны перо ночное и дневное, она их поженит между собой, сплетёт колыбель из травы-семейки и, заплетя в кольцо деревянного засова, произнесёт нужные слова. И тогда перья будут держать замок так, что, кроме её руки и её шёпота, никто не откроет крышку. Не каждый и увидит сундук, даже если расшвыряет все вещи, наваленные сверху.

— Сейчас, погодь, да, — шептала она в ответ на горестные и деловитые крики из деревни, а толстые пальцы уже плели травяную цепку из прочных стеблей семейки, — вот только навешу, шепну и прибегу.

Охорон получился хороший, прочный. Берита зубами затянула последнюю петлю, стараясь как можно сильнее смочить узел слюной. Повернулась.

С приоткрытой крышки сундука смотрела жёлтыми глазами плоская голова на длинной шее, покачивалась. Рука с охороном повисла вдоль сбившейся юбки. Ноги ослабели, и Берита оперлась свободной рукой на край скрини.

— Я… — голос сорвавшись, пискнул мышью. В голове билось, вот, дожадничала, и с Корой связалась, ох, дура. Всё отберут, всё…

Она ждала слов гостя, не имея сил отвести глаз от жёлтого взгляда. Но голова молча покачивалась из стороны в сторону. А снаружи всё кричали, и кто-то издали помянул её имя, со злостью. Там… там уж все женщины собрались, кто умеет хотеть, ждут, потому что она знахарка, она должна им сказать, чего захотеть, чтоб не вышло хуже. Надо идти.

— Надо идти мне, — обратилась к мерному качанию головы. И, не дождавшись ответа, проследила взглядом, как узкое серое тулово обвивает сундук, а хвост уже нырнул внутрь, туда, где лежат её, Бериты, Вещи. Тайные, такие нужные ей.

— Зачем же, — зашептала и сделала шаг, а свободной рукой нащупала на кожаном шнурке пояса свой нож.

— Сшшш… — раскрылась серая с розовым пасть, светляком мелькнул двуострый язык. Берита замерла, пытаясь понять. И ещё шагнула.

— Я ведь всю жизнь и никогда для себя. Всё для вас, — поклонилась быстро, не опуская лица, и сама стала похожей на толстую короткую змею, — как велено, служила для здоровья нашего, женщинам рожать и для деточек. Не надо!

Пасть закрылась, но скрипнула крышка сундука, и серое тулово, шевелясь, полилось вслед за хвостом внутрь, перетекая по углам извивами.

Берита ещё шагнула. В груди глухо тукало сердце, а в голове мысли крутились, как мусор в речном водовороте. Зачем же так? Была ей радость только эта. От мужа-мужчины и от красоты своей она отказалась когда-то, много дождей назад. И вот пришли отобрать. А ей осталось и жить-то немного: Берита ходила смотреть в болотное окно на границе мира, видела срок. И как доживать? Как сумасшедшая Кора? По соседкам бегать?

— Оставь, что давали, — смотрела на змеиную голову уже сверху, а потная рука сжимала удобную рукоятку, — мне давно дали и навсегда. По самую мою смерть. Обещали так.

Свет жёлтых глаз потускнел. Гость кивнул, и Берита затаила дыхание. Но не кивок согласия, просто голова отвернулась, заглядывая в сундук.

— Не надо… — шагнула ещё и протянула руку с охороном. Кольца, покрытые серой шкурой, змеились, шурша в сундуке, и вот голова показалась снова. А в пасти, сверкая, любимое Бериты, то, что держала в руках так часто и не могла надышаться, любуясь.

— Н-нет, — старая рука со сведёнными пальцами мелькнула и схватила серую шею, прямо под плоской головой, — отдай!

— Ссссссс, — пасть не открывалась, чтоб не уронить взятого.

И тогда, глядя внимательно на руку, как на чужую, Берита подняла нож, чьё полукруглое лезвие блестело, как серп Большого Охотника, и, поднеся к схваченной шее, полоснула. Сипение оборвалось. Зазвенело любимое, упав внутрь, туда, откуда было взято. Шмякнулась поверх отрезанная плоская голова с тусклыми глазами и вялым шнурочком языка. А тулово уже всё было там. Берита со всей силы захлопнула крышку и, налегая, притиснула сверху, чтоб разбухший деревянный засов вошел в петли.

— Берита, жена старого Беру, — крик пришёл издалека, а может, и был, только не слышала раньше.

Крышка лежала плотно, и ничего не было видно снаружи, вообще ничего: ни капель крови, ни кончика хвоста. Старуха стояла, машинально обтирая краем юбки лезвие ножа, смотрела на крышку. Потянулась было открыть, заглянуть, может, привиделось ей. Но обругала себя злым шёпотом. Подхватив с пола, ловко вплела в петли засова охорон из чёрного и белого перьев.

— Как ночь ко дню, как муж к жене, прилипни, прорасти, никого не пусти, до светлого утра, до шёпота моего, — пропела, с облегчением глядя, как завиваются травяные жилки, пронизывая и оплетая дерево замка.

И крикнула в полный голос:

— Иду, тут я!

Закидала циновками тихо стоящий сундук. Осмотрев яркое лезвие в ночном свете, сунула нож в маленькие ножны на поясе. И заторопилась к выходу, переваливаясь.