Елена Блонди - Инга

• Название: Инга
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Современная проза

---

— Это твоя правда? Не знаю? Или так, отмахнулся?

Далеко внизу, куда еще не добралась тень, качались на тихой воде белые горошины чаек. А из степи уже пели свои вечерние песни сверчки.

— Ладно… Скажу. Я, правда, не знаю. Он меня вытащил, я ж дурак. Приехал, написал показания. Если б не твой Каменев, я бы щас под суд пошел. И сам был бы виноват, потому что нефиг с Танькой хороводиться. Как мне на тебя обижаться, если ты его просила. За меня.

У Инги запылали уши. Она там стояла, в этом же сарафане, криво застегнутом и Сапог зыркал, как она его на груди рукой держит. И на простыни смотрел, ухмылялся. А еще она почти сказала вслух, спаси его, Петенька, и тогда я нарушу клятву, только поедь, напиши бумагу. Хорошо вовремя он ей рот заткнул.

— Дурная какая-то жизнь, — отчаялся Горчик, договаривая сложности отношений, — если б не эта бумага, я б его дальше ненавидел. А так — не имею права.

— Но все равно ненавидишь? — грустно уточнила Инга.

— Ну… да…

— Почему?

Кулаки мальчика сжались. И снова разжались, обхватывая коричневыми пальцами блестящие колени. Он уже почти стал говорить, такое обоим привычное — дура ты Михайлова, совсем дура да, не понимаешь что ли… и, падая в отчаяние, понял, скажет все до конца, не остановится, скажет, да люблю я тебя, Михайлова… давно уже люблю. И как ей потом? Какая дружба? Она не из тех телок, что за собой таскают влюбленных пацанов, хвастаются. Хрен он ее потом увидит… И тут же, с облегчением вспоминая ее недавнее сердито-недоуменное признание, сказал другую правду:

— Потому что ревную. Ты же ревнуешь меня, к девкам местным.

— А… — Инга кивнула, обдумывая слова, — точно. Я понимаю. А я думала, ну вдруг ты его ненавидишь, за то, что красивый и талантливый. И из Москвы. Чего? Ты чего ржешь, Горчик? Не поняла?

— Дура ты, Михайлова! — закричал мальчик, и чайки внизу из горошин превратились в белые щепочки, замельтешили испуганно и снова стали садиться, убирая крылья.

— Ты Горчик, совсем дурак, — с упреком ответила Инга, валясь на полотенце спиной и тоже смеясь. Смотрела на совсем реденькие облака, бывшие тучки, улыбалась Серегиному лицу, что вплыло в небо и стало над ней — большим и серьезным.

— Я тебе клянусь, Михайлова, что никого у меня не будет, никаких Танек, пока ты под клятвой. А если нарушу, пусть убьюсь нахер со скалы, когда прыгаю.

Он сказал это быстро, в один выдох, а она все еще смеялась, но уже тише. И когда его лицо качнулось ниже, замолчала и толкнула его в плечо. Села, пихая в бок, чтоб откачнулся.

— Ну, какой же ты! Зачем? Ты разве понимаешь, как оно под клятвой? Дурак! Ду-рак! Ну, вот как, — она огляделась беспомощно, не зная, с чем сравнить Горчикову дурость.

И махнула рукой, сердито сжав губы.

Теперь на спину повалился он, раскинул руки, вольно вздыхая.

— А уже поклялся. Все, проехали.

— Убила бы, — Инга, не отрываясь, глядела сверху в мягкое лицо с прикрытыми глазами. На рот, красивый, неяркий, с четкими губами, чуть раскрытыми посередке. У Петра губы красные, будто немножко мокрые всегда, и это не так чтоб красиво. Она его не за красоту любит, конечно… Но у Горчика — просто красивые. И стоял там, такой коричневый ангел, весь в солнце. Голова стриженая светилась. Она еще подумала, надо же какой красивый мальчишка, как в кино про Италию какую.

— Что? — прошептала растерянно, глядя в серые с зеленью глаза, совсем рядом, когда он еле слышно выдохнул, и выдох тронул краешек ее губ, которые вот только что были вплотную к его губам. И — язык… Языки…

Горчик сел, держа ее плечи. Неудобно сгибая ноги, придвинулся совсем, и они снова поцеловались, медленно, легко и долго-долго.

Полынь. Плавало в голове у Инги слово. По-лынь. Пахнет. Как пахнет хорошо. Как все хорошо.

— Что? — его шепот тоже пах растертой полынью, будто он родился в ней и рос, пока не пришла она — темная девочка с черной жеребячьей гривкой волос.

С кружащейся головой Инга отодвинулась, смущенно смеясь.

— Писять хочу. Давно уже.

— А.

Держа ее руку, встал, оглядываясь.

— В степь беги, вон там боярышник, видишь? Я подожду тут.

Она ушла, стеснительно отворачиваясь и прихватывая полупустую мягкую сумку. А мальчик, постояв и глядя на воду, сел, сгибая коленки. Снова встал и опять повалился на пригорок, хлопая себя по коленям так, что загудели ладони.

Не спросила. Он, конечно, рассказал, в ответ на ее общий вопрос, как он там было-то, в городе, когда приехал Сапог и Петр. Пересказал то, что она уже знала, от Вальки и, вздыхая, выслушал, как честит его за дурную Таньку и снова обзывает дураком. Она не знает, было там еще кое-что. Если спросит, Горчик, а ты мне точно все-все рассказал, придется ответить, нет, не все. И она, конечно, скажет, ну тогда расскажи все.

На крыльце, когда Петр отправил Сапога в машину, он толкнул Горчика к перилам. Оглядывая с головы до ног, процедил сквозь зубы:

— Мушкетер, чтоб тебя. Смотри, допрыгаешься ведь. И ее за собой потащишь, да?

— Нет, — мрачно ответил тогда он, суя руки поглубже в карманы, — ее — нет.

— Любишь ее? — Петр все держал его злым взглядом.

Горчик подвел глаза к серому навесу. Ну, уж ему он не подряжался правду матку.

— Мое дело, — ответил, стараясь, чтоб не сильно грубо вышло. И тоскливо приготовился выслушать очередную нотацию. Возьмись за ум парень да ты вроде не дурак парень шел бы куда что ли учиться человеком станешь и вообще вали от нее подальше…

Но лицо Петра вдруг смягчилось, и будто прислушивался он к чему-то внутри.

— Тогда слушай. И ей ни слова. Я сейчас в Лесное вернусь. Заберу вещи. И сразу поеду в Симф. А ты, если уж такой мушкетер, постарайся, чтоб девочка не грустила, понял? Она себе придумала любовь. Заморочила голову. Год ждать собралась, меня. Ну и зачем, спрашивается? Так вот я тебя прошу, в благодарность, что не сел, что я за тебя тут сказки писал и подписывался, ты ее развлеки. Как сумеешь. Но без уголовщины, понял? Пацан ты фактурный, постараешься, сумеешь. И вот еще…

Он сунул руку в карман и вытащил несколько сложенных купюр.

— Держи. В барчик там ее поведи, мороженое, коктейль. Девочки это любят. Ну, ясно, все под твое честное слово, проверять не вернусь.

Рука с деньгами тыкала его в локоть. Горчик сперва хотел ее ладонью отбить, пусть бы разлетелись его сраные бумажки. Ну и в глаз хорошо бы заехать, что не подмигивал. Но вдруг вспомнил, как валялся дома в койке, и мать на веранде с Лариской кости мыли соседям, и она ругала Виву, вот мол, корова, девке носить нечего, таскает облезлые шорты, а туда же — не хочу квартирантов, пусть будет тихо, тьфу, голь интеллигентская.

Потому деньги взял. А Петр кивнул и по плечу хлопнул.

— Молодца! Поехали, до поселка-то.

Горчик покачал головой и ушел. Ночевал на автовокзале. Куда ж ему с ним ехать, в одной машине. Еще убьет ненароком любименького Ингиного Петра.

— Я все, — Инга помялась и села рядом, взглядывая с вопросом.

Горчик встал.

— А я не все. Сиди. Не волнуйся, я дальше пойду, кусты теперь — твои.

Ушел, слушая, как она за спиной тихо смеется.

Брел, поддавая ногой сухие ветки, торчащие из пушистых клубков сизой полынной зелени. Поцеловались. Она думает, у него все время бабы. И все время он их трахает. Или они его. Да фигня все. Это сдалека кажется, что все вокруг друг на дружку лезут. Если б все так было, не было бы и Таньки-давалки, нашлись бы другие. А по-настоящему если, так по пальцам пересчитать. В это лето вообще никого, ну, кроме того дурного раза с Ромалэ. И Танька еще два раза. И не хотелось особенно. Нет, конечно, если бы прибегали и сами ложились, было бы, разве ж можно пацану нормальному удержаться. Но не прибегали же. А самому лазить, искать, вздыхать типа любовь, таскаться следом на пляже… он потому и поклялся так быстро, что разницы ж никакой, особенно теперь. Теперь ему надо, чтоб или эта, с ее клятвой. Или никого. Да и ладно. Голова яснее будет.

Возвращаясь, стягивал шнурок высохших шортов на впалом животе и с беспокойством искал глазами маленькую фигурку. Сидит. Ждет.

Вот только теперь получается, что он вроде послушался Петра. И делает, как тот просил.

— Я думала, ты заснул там, — она сидела, подняв тихое лицо с яркими глазами. А волосы уже перемешивались с наступающей ночью.

— Не. Пойдем, правда, спать?

Еще только уйдя к этому обрыву, они спустились вниз и Горчик, откинув неровные пластины камня, вытащил упакованную в полиэтилен одноместную палатку. Звонко стуча молотком, ползал по каменному исподу скалы, а Инга ходила следом, подавая колышки. Смеялась и ахала, когда под каменным навесом расцвел алый полукруглый пузырь. И немедленно влезла внутрь — смотреть, а Горчик стоял снаружи, пристально глядя на узкие ступни и загорелые щиколотки меж раскинутых краев полога.