Елена Блонди - Инга

• Название: Инга
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Современная проза

---

— Никак, Михайлова? Не помнишь меня?

Он выключил свет, и машина тронулась с места. Поехала осторожно, выхватывая фарами кривые склоны и сосновые ветки.

— Летом виделись, у «Джанги». Ромалэ. Ну, Ром, вспомнила?

— Ром. Да. Помню, — у Инги резко пересохло в горле.

— Вот же. На ловца и зверь. А мы к вам едем вот.

— К нам? К кому нам? — у нее сильно зачесалась шея под жарким воротником свитера, так резко бросило в пот.

— К Горчику, само собой. Ты же его баба, Михайлова, так что давай, рассказывай, куда пропал.

— Я. Нет его. В Лесном его нет, с лета.

— И ты его ни разу не видала, что ли?

Инга отвечала, не давая себя времени подумать, понимая — услышит в голосе нерешительность, прицепится, как репей.

— Почему не видала. Видала. На Атлеше. Прыгал. Я еще тебя обругала тогда, вот говорю, Серега, ты прыгаешь, дурак дураком, а Ром за тебя деньги собирает. В поселке его нет. Как пропал в сентябре, так ни разу не появился.

— И что, не знают, где он?

Инга на секунду задержала дыхание.

— Даже мать не знает, где он сейчас, — ответила правду, вспоминая, как пришла к ним внезапно Валя Горчичникова и с сухими злыми рыданиями пытала, куда ж этот мучитель с бурсы подевался.

Ром, положив локоть на спинку сиденья, задумался. Свет фар рассеянно обрисовал профиль с тонким носом и острым подбородком.

— Долго еще? — спросил у водителя.

— Та вон светит, — ответил тот, махнув рукой в сторону поворота.

— Значит так, Михайлова с Лесного, если наврала, будешь плакать, все равно ж узнаю, — деловито сказал Ром, когда водитель заглушил мотор на въезде в поселок, — а увидишь своего прыгуна, передай, с января счетчик включен. Пусть он лучше бабло сейчас привезет. Ясно?

— Да.

— Беги. Не перепутай ничего.

Оглядываясь на темную машину, Инга быстро пошла к парковой дороге, на которой качались пятна редких фонарей. Вот досиделась, со своей Федрой и батареями, ушла бы на полчаса пораньше, и не столкнулась бы с этими… Но тогда и не знала бы, про счетчик этот…

На тропинке было совсем темно и она, светя фонариком, медленно поднялась к своей улице, где под темными крышами смутно белели стены домов и кое-где в окнах жиденько мигали огоньки свечей. Подходя к калитке, удивленно уставилась на ярко освещенное окно кухни. Одно, на всей улице.

— Инга, детка! Посмотри, что нам Саныч придумал!

Вива толкнула ее в двери. На кухонном столе чернела замурзанная коробка, от нее плелись к люстре проводки и там светила лампочка. Одна, небольшая. Но по сравнению с огоньком свечки — просто праздник электричества.

— Аккумулятор, — гордо доложила Вива. В углу смущенно кашлянул Саныч, прикрываясь кружкой с чаем.

Бабушка подняла палец:

— Автомобильный! Старый, конечно, но смотри, свет как настоящий, слабее немножко, но все равно все видно.

И засмеялась:

— Теперь снова в углах выметать, а то ведь — не видно, вроде и нету. Налить тебе чаю, детка?

— Нет, ба. Я в комнату пойду. Потом клеить буду.

— Хорошо. Мы посидим, с Сашей. А еще он сказал, что переделает нам печку! Инга, у нас будет настоящий живой огонь, до самой весны.

Инга ушла в комнату, положила на стол фонарик. Свет дадут, может быть, но уже ночью. Тогда можно поклеиться и лечь спать. А перед тем подумать, как быть и что делать со словами Рома? И надо ли ей что-то делать?

Она сняла куртку, повесила ее за дверь. Поверх свитера натянула длинную меховую жилетку. И большие шерстяные носки надела поверх тех, что уже были. Залезла под толстое одеяло, села, укутав плечи, и мрачно глядя, как по стене ползают еле видные тени. Скорее бы лето. Или хотя бы весна.

Она знала, куда делся из пятой бурсы Серега. Там учили на крановщиков, а он не хотел. Забрал документы и перевелся. Как хорошо, что его мать пришла и общалась только с Вивой. И Вива, не моргнув глазом, величественно ей почти соврала. Инга лежала так же, укрывшись до ушей и слушала, сжимаясь, как орет Валя Горчичникова, проклиная отца Сережки. И его заодно. Думала, вот сейчас Вива скажет, Инга, детка, поди к нам, расскажи, ты же знаешь, ты ездила к нему. Но Вива, выслушав материнские вопли, отрезала:

— Девочка болеет. Не до бесед ей сейчас, извините, Валентина. Да она Сережу с самого сентября и не видела. Разумеется, если что узнаем, обязательно расскажу, Валя, конечно.

Но после рассмеялась, войдя в комнату и садясь рядом на постель.

— Думаешь, ей нужно знать, где он? Отметилась, чтоб соседи слышали — мать сердце рвет. И все. Не бойся, она теперь тебя обходить станет за три поворота, лишь бы ты не сказала чего новенького.

Под одеялом было тепло. Почти как тогда, в странном сентябре, полном летучих паутинок и семян-парашютиков. Она тогда съездила в Керчь. Нет, сначала было еще, другое. Там, на Атлеше, в алой, как шиповник, палатке, где заснула, чувствуя, как тихо дышит в шею Сережа, мальчик-бибиси, новый неожиданный Горчик, она уже видела, знала — влюбленный в нее горячо, по самую стриженую макушку.

…Проснулась, открывая глаза в темноту. Слышала легкий плеск волн за тонкой шелковой стенкой. И слышала на своей шее легкие касания губ. Не спал. Лежал тихо, чтоб не разбудить, и его руки лежали, одна на ее спине, а другая — через живот. Она напряглась, ожидая, сейчас тронет грудь, сожмет пальцы. Но нет. Только шею трогали губы, чуть заметно сдвигаясь, укладывая легкие поцелуи плотно, рядышком. Инга притихла, снова закрывая глаза. И сама взяла его руку, прижала к груди раскрытую ладонь. Он замер. И вдруг сказал шепотом в ухо, трогая мочку губами:

— Твоя клятва, Инга. Ты ведь… ты не клялась ему, что не будешь ни с кем…

— Что? — прошептала она, сквозь сон удивленно радуясь, и правда, чего же она такая дура. Все свалила в одну кучу, клятву Виве и свои обещания.

— Целоваться.

Тогда она повернулась, и сказала невидимому лицу:

— Ему я не клялась, ни о чем. Пообещала, что дождусь, когда приедет летом.

— И все?

— Да.

Они тихо целовались, замирали, слушая дыхание друг друга. И снова касались губами щек и скул. И ей было, совсем не так, как с Петром. Без всяких мучений, без сладкого изматывающего страха, а так — легко, летуче.

И только когда Сережа вздохнул резко, со стоном, прижимаясь к ней всем телом, она уперлась руками в его громыхающее сердце.

— Не надо. Серый, Сережа, не надо. Я ж буду виновата, не ты. Он спросит, спросит ведь.

— Да он… — Горчик втянул сквозь зубы воздух и не закончил говорить. Лежал молча, ждал, она поймет и станет спрашивать. И маялся тем, что хотел сказать, кинуть ей правду о ее столичном хахале. И не хотел, понимая, как будет ей больно.

Инга в темноте страдальчески свела брови. Губы кривились. Она не спрашивала его, о чем говорили на крыльце ментовки. Думала — если важное, скажет сам. Или наоборот, скажет, если пустяки. Он молчит. Потому что не хочет ей врать. Ну что же, тогда и она не станет спрашивать, чтоб не мучить его. И себя.

— Ты приедешь ко мне? — он лежал рядом, на боку, убрав руки.

Ей совсем не было видно его лица.

— А ты хочешь?

— Ты приезжай. Через неделю. Потом я, может, уеду. Приезжай, как сюда, чтоб суббота и еще воскресенье.

Мучаясь тем, что с отъезда Петра прошло всего-ничего, меньше месяца, а она уже лежит в палатке с другим, и целуется, она быстро кивнула, поражаясь сама себе.

— Я приеду. Обязательно. Давай спать, Сереж.

— Да.

— Скажи мне.

— Что?

— Скажи — Инга.

Она услышала, как он засмеялся в темноте. Повторил послушно:

— Михайлова, ты — Инга. Еще какая.

И тогда она сумела, наконец, снова отвернуться и заснуть, обнимая себя его руками. Потому что впереди у них была еще одна встреча. Обязательная.

В кухне негромко что-то баял Саныч, и Вива послушно ахала, звеня чайными ложечками. Инга откинула одеяло. Спустила ноги с кровати и сунула их в растоптанные старые сапожки, в них дома не коченели ступни. Чего она сидит квашней, мечтает о лете и перебирает сентябри? Надо Горчика предупредить. А как? Тьфу ты, и чего он лезет постоянно в какие-то мутные дела? Вон какие разговоры стали привычными — Кацыку грохнули, на его место сразу нарисовался какой-то Бозя весь в печатках. И тоже могут убить, а никто даже не удивляется. И чего у Инги так все странно — влюбилась в художника, что старше ее на двадцать лет, а еще влюбилась в мальчишку, по которому тюрьма плачет. Влюбилась?

Она прижала руки к щекам, глядя перед собой.

— О Господи. Так я…

И что теперь делать? Клятва, данная Виве, смешала ей мысли, затемняя совсем очевидное. Она-то думала, друзья. И даже целуются, ну почти по-дружески, четко следя, чтоб не нарушать никаких границ. Все целуются. Это не секс, думала Инга, прячась от самой себя, и ей это даже удалось, пока сегодня она не испугалась за Серегу так сильно. От страха все сразу поняла.