Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

• Название: Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях
• Автор: Михаил Юдсон
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905629-35-8

Три части «сказочно-эмигрантской» саги Михаила Юдсона камня на камне не оставляют от нашего обыденного представления об окружающей жизни. Россия, Германия, Израиль… Повсюду высший изыск распада и тлеющая надежда на созидание. И бесконечная лестница на шкаф не ведет, хотя и туда тоже. Ведет она, скорее, к высотам выдающей фантасмагории, внезапно открывающимся тайнам сюжета и подлинно художественному результату.

…Михаил Юдсон — прежде всего хороший русский писатель. И как тебе ни больно, когда бьют сапогом под ребро, как ни достал тебя этот климат, ложь и лицемерие на всех этажах жизни и полное отсутствие исторического прогресса, — сделать из всего этого настоящую литературу, сдается мне, возможно только здесь. Очень уж коллизия интересная.

ДМИТРИЙ БЫКОВ

Эту книгу можно отнести, конечно, к жанру антиутопии, но можно представить ее и как некую душераздирающую исповедь мизантропа. Весьма впечатляют также слог и сюрреалистическая фантазия Юдсона…

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ

Давно я не получал такого удовольствия от прозы. Тени Джонатана Свифта и Джорджа Оруелла витают над этим текстом, одновременно смешным и страшным. Большое счастье — появление нового талантливого голоса. Спасибо, Миша, дай вам Бог удачи и в дальнейшем!

ИГОРЬ ГУБЕРМАН

---

Младлей и старшина четко повернулись и вышли, поочередно нагло толкнув Илью плечом.

— Временно допущенный? — улыбаясь произнес Видящий. — Подойдите поближе, не бойтесь, я должен видеть ваши глаза. Садитесь, пожалуйста. Да прямо на пол садитесь, что же вы стоять будете…

— Руки — ладонями? — хмуро спросил Илья, опускаясь на корточки.

— Ничего подобного! Это все там, на дворе… Любая вольная поза, которая вас устроит, — хоть ноги за голову. Один, помню, так-то оригинально переплелся, что потом пришлось даже… Нет, нет, чемоданчик свой с саквояжиком сюда давайте, досмотрим.

Видящий сдвинул локтем толстенную книгу с надписью «Опись» и водрузил на липкий от давленых ягод стол кофр и кейс. Он увидел их ручки, плетенные по-москвалымски — в три цвета — и протянул:

— Во-от вы откуда к нам заявились, господин хороший… То-то я на вас сразу глаз положил… Как это по-вашему-то «здравствуй» будет — ел кипалки, кажется? Как же, помню, въелось, крестная бабушка Рейзл учила, еще строганиной фиш кормила, напевала «Струг, нилуй». А «прощевай» — ял лабай, помню, помню, юн был, мал, глуп, голота галутная, ту снежевику в лесу, что никогда не сбирал…

Голос его стал задушевным:

— Ну что, друг, как оно там за шаломянем, в Беловошье — в отечестве пращуров? Гибло?

— Стабилизируются людишки мало-помалу, — нехотя отвечал Илья.

— Ну, а сама, сама-то прародина богоспасаемая, Колымосква-мурава — как?

— Сосредотачивается.

— Эх, колымать общу за ногу да на солнышко — греть нары! «Москвалымь — она на семи колах, и на том стоять будет!» — мечтательно вздохнул Видящий. — Какие были люди в белых тулупах, победители недр. Ледяные воители! Конные грабарки на бутару! Метро рубили в вечной мерзлоте…

— Уже за Аркагалу-кольцевую тянут, в Шаламово, до Кадыкчана.

— Тротуары бревенчатые… Их небось, как до раскола, — посолонь солят?

— Или! — сухо отвечал Илья.

— Ах, бедуля-пендуля, леванька с сережками, шадайка кудрявая, зело добрый месяц березозол, — вздыхал размягченно Видящий. — Хоть одним глазком бы… Рянда, небось, так и валит? Дряба заметает, сидит?

— Лепень-то? Лежит, чего ему… Белеет.

— Ах, вот как? Кстати, Вторая сучья война, слышно, закончилась, но пеллагра, сказывают, бушует?

— Нынче у нас другорядь-беда: пучки повылезали, лысь белоглазая — громят вдрызг подряд…

— А ботвынники куды ж смотрят, чем вохрячят?!

— Да вот… Коловратом против апиона…

— Маламуды хоть лаят?

— А то! Более чем.

— Ох ты ж, Белая Вошь, повелительница! А по реке, небось, уже сало пошло, вскрылась Река-матушка? Водосвятие… Здесь и слова такого нет в помине — какие тут реки… Матерь, глядь, ализм сплошь, фигли-мигли…

Видящий затянул старинное:

Снег порвался об колючку в клочья,
Как моя пропащая душа…

Илья подтянул с корточек:

Мне на вышке срок тянуть нет мочи,
Ты не пишешь — нет карандаша.

За спиной у Видящего виднелся плакат — низко нависшие над морем облака, от которых исходили наклонные лучи заходящего солнца, как на гравюрах Пу, а из облаков высовывалась могучая рука в бушлатном рукаве, державшая за шкирку хилого придурковатого очкарюгу — из карманов спецовки у него сыпались в волны формулки да рецептишки (рука Отечества оболтуса спасла!). В верхнем углу летала знакомая уже крепостная скала и читалась заповедь как бы вырубленными буквами: «Ты — вред? Становись в ряд! Принеси на общих пользу!» Илье плакат не понравился — дюрерь какая-то, и сам Видящий не понравился чрезвычайно. Говорил тот на классической москвалымской льдыни весьма худо (сморозил «снег сидит» и в цвете слова не уверен), да и вообще… «Сидит разумный человек, несет полнейшую, ад абсурдум, херень», — думал Илья, откровенно вглядываясь в Видящего, а меж тем бойко, не задумываясь, коанировал, отвечая на бредовые вопросы — сроду у него на кафедре по «пусто-пусто» был твердый «хор» с крестом. Видящий тоже как-то искоса приглядывался к Илье, потом пророкотал: «Пора, пора» — и ногой выпихнул из-под стола массивный сундучок (при этом обнаружилось, что Видящий-то бос — мелькнула желтоватая растрескавшаяся пятка с вытатуированным: «они из стали»). Большим когтистым пальцем ноги Видящий откинул крючок, крышка приподнялась и оттуда вылез карлик — он там спал на тряпках, устилавших дно. Жуткое существо — раздутоголовое, бесшеее, кривоногое, ручищи в буграх мышц, глазенки крошечные, горящие угольями и мрачнейшие.

— Попался, тусклый, — злобно обрадовался карлик, завидев Илью. — Сам зашел?

— Ребята поймали.

Карлик вытер нос рукавом телогреечки, подтянул клеша, харкнул под ноги Илье и шепеляво затараторил сквозь редкие гнилые зубы:

— Давненько я уже хотел вылезти, вырвать ему глаз, ан дисциплинка во главе угла, лежать, говорю себе, терпила, но уж как дорвусь, как наеду — не спущу, тут уже остерегись — ожгу…

— Охолонь, Смотрок, — поморщился Видящий.

Эх, хе, хе… Конгруэнтный карлик уже встречался в жизни Ильи. Уже было. Новое путешествие Лилипута. «Однажды мы с вами вместе в теплушке ехали, в одном тамбуре», — хотел сказать Илья, но раздумал: скорей всего, не тот все-таки, других времен, иных сундуков.

Карлик, переваливаясь, подковылял к столу, достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист и строго положил перед Видящим:

— Вам малява. К заполненью.

— Слушаюсь тебя, Сокол, — буркнул Видящий, разгладил мятый бланк, вытащил стило и, усмехнувшись, обратился к Илье: — Видите, приходится… Ну-с, приступим пули лить: день, год, место крещения, погода тогда, чин и прозванье восприемника? Не ведаете? Как же вы так… Ну приблизительно? Пишем — седьмого 5737 до нашей веры, по ветхому стилю, Храм-на-Росстанях, благость, бусенец кропит, тайный вечерник-двухсотник Павло Ловец присутствует, заставляя вечно богов молить… Имя отца? Борис? Уж не Маврикиевич ли? Варварски искаженное Борух, конечно, знаем эти хлебные дела… Как его забрали, помните?

— Смутно, мал был. Голоса слышались. Говорят, многие видят какой-то тоннель и яркий свет…

— Тэк-с. Дальше поехали. Родственников по колену в плену имели? Чего мнетесь, колитесь… Параноиков, шестипалых, сухоруких в роду нет? Оспа привита? Поверим. Образование? Высшее приходское, филоматематик? Сгодится. В артели состояли, старались?

— Нет. Я в науки ушел.

— Но их идеалы разделяете?

— Ну что — одеялы… простите, идеалы… Это так как-то… Истаеванье очей и изныванье души…

В памяти Ильи возник вечно хряпнувший безногий слепой военрук, который говорил в учебном погребе, сидя на мешке с песцовой шерстью: «И это зазря. Не спасемся. Будет Большой Взрыв и один шурф останется от всего этого дела», — и он обводил воспаленными невидящими глазами земляные стены с планами эвакуации.

Видящий расспрашивал тактично, Илья отвечал терпеливо, то послушно кивая, то отрицательно поматывая головой («Один на льдине? Ломом подпоясанный?»). Карлик подпрыгивал рядом и выл:

— Колокол льет, Эфраим, рябым буду! Лажу гонит, а сам шестипалый, небось! Умеющий отводить глаза… Под левенгуком бы его рассмотреть, морду шадровитую! Да огненной дорогой поводить, по уголькам!

— Не жги глазунью, Смотрок, — рассудительно отвечал на это Эфраим-Видящий. — Тут с наскоку нельзя…

— Запретное ввозите — напильники, курево? — вежливо обратился он к Илье. — Лучше сразу сознайтесь, без Дверей Страданий… Ах, не курящий? Тогда, значит, жуете, нюхаете, за губу кладете?

— И тут вынужден разочаровать — не сделал привычки… А что — напильники? — полюбопытствовал Илья.

— Так аразы же, те самые, хуцпырят! Ножи вытачивают по ночам с желобком таким жутким и костяными рукоятками.

— Да вы что!

— А что слышал!.. И это еще ничего, иные обузы жмут. Мне один Страж рассказывал, что они, те самые, не к ночи будь помянуты, вконец охуцпели — уже у себя в Городах-Садах траву по обочинам собирают, чубуки жухрачат и отвар сосут через трубочку — воскуряют… А когда драконы на моей подушке шевелятся — я боюсь того… Глаза велики! Ведь попади к ним в курень, не приведи Лазарь, сортовая махра-самокрутка… Сметут и вырвутся!

Видящий махнул рукой, качнулся в поклоне:

— Спаси нас Семеро! Эх, Борисыч, не горит свеча! Поговорим про Провидение, коснемся — вы-то лично чего у нас забыли и как в наши пенаты залетели: заплутали — а? умышленно — a-штрих? Кривич небось весь? С поджигательскими целями?

— На симпозиум я, — тоскливо ответил Илья, ожидая привычного уже: «На симфо-озиум? В концерт, выходит, на нервах наших да на костях… Щипач, значица, со смыком? Ну, сбацай ему, Смотрок, Десятую Огня — с выводом!»

Но нет, не так было. Видящий сразу как-то подобрался, постучал указательным пальцем правой руки по левой ладони и отчеканил: