Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания

• Название: Удивление перед жизнью. Воспоминания
• Автор: Виктор Розов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-080186-2

Виктор Розов – один из крупнейших драматургов XX века. С его появлением началась новая театральная эпоха, связанная с именами Анатолия Эфроса и Олега Ефремова, новым периодом Центрального детского театра и возникновением «Современника». Розов – автор более 20 пьес, главный герой которых – молодой человек, поставленный в условия нравственного выбора, продиктованного временем. Его пьесы шли почти во всех театрах страны и сегодня они обретают новую жизнь на многих сценах. По одной из его первых пьес «Вечно живые» был написан сценарий знаменитого на весь мир фильма Михаила Калатозова «Летят журавли», получившего в 1958 году главный приз Каннского Международного кинофестиваля.

Книга выпущена в рамках празднования 100-летия со дня рождения драматурга Виктора Сергеевича Розова

---

Перед отъездом на родину мы с Катаевым решили кутнуть – заказать в «Уолдорф-Астории» завтрак прямо в номер. Мы попросили грейпфруты, творогу и яичницы. За такой завтрак в кафетерии мы заплатили бы по доллару. А тут? Рискованно играть втемную. Заказали и ждем. Была не была!

Вскоре дверь номера открывается, и в комнату въезжает маленький холодильник и газовая плита. Мы похолодели от ужаса. Тут же на наших глазах нам начинают жарить на плите яичницу, а из холодильника достают творог и грейпфруты.

Кусок в горло не лезет. Однако завтракаем, стараясь казаться веселыми. Позавтракав, тихонечко спрашиваем:

– Сколько?

– Двадцать долларов.

Вот это да! Содрали, что называется, семь шкур!

Вообще жить в Америке дорого. Квартирная плата так высока, ушам своим не веришь. За небольшую квартиру в новом доме, где я был в гостях, хозяин платит двести долларов в месяц (сейчас, конечно, дороже).

И медицинское обслуживание дорого. Вырвать зуб – девяносто долларов, принять роды – девятьсот долларов. Есть всякие страховки, льготы, больницы для бедных, но все равно болезнь, смерть, рождение – разорение. В Бостоне мы были в гостях у одного молодого профессора. Как раз незадолго до этого у него умер маленький ребенок, заболел другой и умер престарелый отец. Профессор был, можно сказать, в отчаянном материальном положении. Смерти и болезнь съели весь его бюджет.

Заработки в США очень высокие, но и стоимость жизни тоже не низкая. Я думаю, не ошибусь, если скажу, что люди живут в США куда расчетливее, чем мы. Очень расчетливо. Миллионер дает на чай ровно столько, сколько любой другой смертный.

Вот маленький штрих из личных наблюдений. Мы сидим в фешенебельном и уютном ресторане, нас угощает господин H., он миллионер. Ну сколько мы втроем и он с женой можем съесть, когда и так сыты-пресыты? Так, можно сказать, клюем понемножку. Кончается ужин, подают счет. Господин Н. просит нас извинить, вытаскивает из кармана очки, берет счет и с карандашом в руках сверяет цифры счета с прейскурантом. Он занят этим делом сосредоточенно, деловито, долго. Убирает очки, ручку, расплачивается цент в цент и возвращается к беседе с нами. Или – два состоятельных человека выехали из дома в разных такси к ресторану, подъехали почти в одно и то же время, но один счетчик показал на несколько центов больше, чем другой. И вполне состоятельный господин препирается с шофером, не желая платить лишку. Как уж этот вполне богатый господин переспорил счетчик, не знаю. Может быть, и переспорил.

Впрочем, и я один раз вступил в спор с машиной. Именно в «Уолдорф-Астории». За день до отъезда я стал расплачиваться за все услуги. Спустился в вестибюль и знаками объяснил миловидной девушке, чего я хочу. Она достала мой расчетный лист, постукала на калькуляторе и подала счет. Сумма была больше, чем я предполагал. Смотрю – за телефонные разговоры одиннадцать долларов. Какие разговоры? Мне отвечают: с другими городами. Но я не мог говорить с другими городами. И не с кем, и, в конце концов, я не знаю английского. Подоспевшая мне на помощь Таня Кудрявцева – в тот раз она была нашим переводчиком-гидом – объяснила, что в «Уолдорф-Астории» расчеты с клиентами ведет кибернетическое устройство и ошибки быть не может.

Я обиженно что-то пробормотал и полез в карман за деньгами. И вдруг миловидная девушка произнесла:

– Подождите, сэр, если чувствуете себя правым, не сдавайтесь так скоро. Мы заставим машину пересчитать.

Как уж там заставляли машину пересчитывать, я не знаю, но утром эта же девушка торжественно мне сообщила, что прав был я, а не машина, и с меня причитается всего один доллар двадцать центов за пользование телефоном при внутригостиничных переговорах. Вот это другое дело! Я уже давно всем твержу, что самая совершенная машина – человек. Не сдавайтесь, друзья, ни перед какой машиной, если чувство правды на вашей стороне!

Я поблагодарил девушку и заметил, что в хорошем отеле машина должна ошибаться только в пользу клиента.

Хорошо жилось в «Уолдорф-Астории», и многое я мог бы еще о ней рассказать. Но я говорил, что пишу об ощущениях, а не о предметах.

Жилось хорошо!

Кто-нибудь позавидует и скажет: «Еще бы в таких условиях ему жилось плохо!» Я отвечу: дело не только в условиях. Живал я и в иных, а было расчудесно!..

Пожалуй, я поясню это фактом и сейчас перенесусь на своем ковре-самолете в другое место. Называется оно Зачмон.

Не ищите это слово ни в одном словаре мира – его там нет.

Маленькая звездочка за моим окном

Писать о том далеком времени сейчас особенно приятно – скорее всего в силу старой истины: «Что пройдет, то будет мило», а может, и по другой причине.

Мои собственные дети растут в материальном благополучии и даже в тяжелых снах – хотя вряд ли у них такие сны по этому поводу возникают, но если бы возникли, – они не увидели бы того, что было моей явью. Оговорюсь заранее. Я терпеть не могу, когда взрослые в укор своим детям твердят: «Пожил бы ты в детстве как я, узнал бы, почем фунт лиха!» В пьесе «В поисках радости» далеко не привлекательный Лапшин так и говорит сыну в назидание: «Я в твои годы коней пас, косил, молотил…» На что сын, перебивая, резонно отвечает: «Ты уж об этом здесь в третий раз говоришь». Глупо тыкать в нос молодым людям свою выносливость, она была не добродетелью, а необходимостью.

Каждому поколению мир открывается по-своему. Да и не только поколению – каждому человеку. Я уже давно заметил: иной рассказывает о жизни только так, как он ее видит лично. Попав в Соединенные Штаты Америки, я с жадностью расспрашивал людей об их стране, желая узнать побольше подробностей, а главное, узнать объективно. Мало ли что мне, заезжему командированному, может показаться с лёта! Каково же было мое недоумение, когда я услышал от американцев множество своеобразных суждений о своей собственной стране – от бурного восхваления до яростного неприятия.

Но дело еще не только в том, какою тебе открывается жизнь, а в том – как. Человеку обеспеченному, встречающему мало препятствий на пути, жизнь кажется весьма радужной. Так принято считать. Но это неправда. И еще принято считать, что человеку бедному, вечно мучающемуся решением самых насущных вопросов бытия, жизнь представляется жесткой, мрачной, давящей. Это тоже неправда. Из последней поездки в США я вынес странное впечатление, вернее, не впечатление, а странную мысль. Материальное благополучие этой страны достигло такого высокого массового уровня, что сама жизнь стала терять смысл. Подумайте: хочешь автомобиль – можешь купить, хотя бы подержанный, недорогой. Хочешь дом – пожалуйста, сразу или в рассрочку, тоже доступно. Что ты хочешь? В конце концов, хочешь револьвер – вот они лежат на прилавке, револьверы всевозможных систем, недорого. Пулемет стоит всего триста долларов.

Но, как ни странно, в Америке самое большое количество самоубийств. Причем стреляются, бросаются в окна, принимают яд, топятся в море не только бедные люди, но и обеспеченные. Удивляло явление хиппи, вспыхнувшее в начале шестидесятых годов. Это было странное племя юношей и девушек, сбросивших с себя нарядные платья, модные пиджаки, белые сорочки и галстуки, бродящих полудикими стадами по градам и весям, идущих по дорогам в никуда. А ведь это тоже дети богатых родителей. Когда у человека в материальном отношении есть все, это не значит, что у него все есть. Может быть, у него нет ничего. Кинулись на поиск свободы от ответственности перед родителями, перед женой, перед детьми. Свобода любви, полная свобода, свобода зрелищ. Любых. За самую умеренную плату любой может пойти в небольшой зрительный зальчик, где на его глазах исполняется половой акт. Свобода!..

Есть ли границы у свободы, у этого прекрасного слова, о котором сложено столько песен, которое выкрикивали миллионы страдальцев? Ну кто против свободы? Никто. Но границы свободы есть. Хотя бы смерть. Или назовем это уже полной свободой – вопрос интерпретации. Гамлет или Катерина в «Грозе» освободились. А Лариса Дмитриевна Огудалова так и говорит выстрелившему в нее жениху: «Милый мой, какое благодеяние…» Она освободилась.

Замечательны материальные блага, замечательна свобода, но… Я был беден и не имел свободы. Я имел счастье. Царство Божие внутри нас. А Лев Толстой устами Левина сказал еще проще: «Счастье бывает только в самом себе».

…Поезд Кострома – Москва подошел к перрону. Я прошел сквозь Ярославский вокзал и остановился на его крыльце. Замер. В руках у меня маленький фанерный самодельный чемодан. Все мое со мной. Передо мной Москва. Рассматриваю площадь трех вокзалов. Не нравится. Какое-то высокое уродливое сооружение в центре площади. Позднее узнал: одна из шахт первого метро. Некрасиво. Думаю: куда идти? Я приехал сдавать экзамены в театральное училище.

Позднее, когда я читал «Человеческую комедию» Бальзака, я по какой-то касательной сопоставлял себя с Растиньяком именно в момент, когда тот смотрит из окна своей мансарды на Париж.