Вячеслав Шишков - С котомкой

• Название: С котомкой
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: История

---

- Марья Михайловна, - сказал агроном, - я завтра хочу собрать здесь местных крестьян и организовать сельско-хозяйственное товарищество. Кто здесь из крестьян наиболее передовой, крепкий, энергичный?

- Да без Петра Гусакова не обойтись, - враз ответили обе учительницы.

- Я сейчас схожу за ним, он рядом, - добавила Марья Михайловна и поднялась. - Это бывший торговец, его тоже разгромили, едва не расстреляли, но теперь он с властями хорош. Человек-деляга.

Через полчаса явился Гусаков. Среднего роста, в пиджаке и высоких сапогах, коротко стриженная бородка и большие рыжеватые усы. Картуз надет глубоко, из-под блестящего козырька глядят умные, пронырливые глаза. Он похож на прасола уездного городишки. Говорит уверенно и держит себя с достоинством.

Да, это дело хорошее, общественное, он понимает и сочувствует, он подберет семь человек учредителей, как полагается по уставу, и прежде всего, конечно, местного священника, отца Степана, он сейчас же их всех оповестит, чтоб завтра утром были здесь, и сегодня же направится в волисполком получить на открытие собрания мандат.

- А отца Степана обязательно тащите, - сказал агроном. - Мне очень нахваливал его председатель волисполкома Тараканов: это, говорит, наш поп, самый замечательный, его утвердим в правление товарищества беспрекословно. Наш поп, красный. Вот попа Кузьму погодим, его лучше, говорит, и не ворошите, к старине, кутья, тянет.

- Почему ваша деревня называется "Озерки"? - спросил я Марью Михайловну.

- А вот пойдемте.

Мы пошли за нею через классные комнаты, набитые партами, пустыми шкафами и поднялись на вышку.

Перед нами, в полуверсте от школы, тихо лежало огромное озеро. Снизу не видать его. Оно оковало себя остропиким кольцом лесов и не любит человека. Еще недавно утонули двое, застигнутые непогодью. И каждый год оно глотает людей. В небе бледные звезды и месяц. Серебристо-голубая дорожка от берега к берегу перехвачена посредине черной таинственной тенью острова. На острове в старину стоял монастырь. Его история присутствующим неизвестна. От обители не осталось никаких следов, только две или три иконы хранятся в церкви отца Степана. Говорят, будто бы в пасхальную ночь благочестивые старухи слышат с озера колокольный звон.

Тишина. Крякают в камышах дикие утки. На острове горит костер, и по голубоватоблеклому фону лунной ранней ночи сизым кивером загибается к нам дым. На закрайках отдельными клочьями рождаются туманы. Луна плещет сверху голубым, туманы растекаются, и вот встает большой туман. И озеро призрачно, и остров, как призрак; только бельмастый глаз костра все еще бросает свои вихри навстречу туманной мгле. Но и он ослабевает, прищурился, мигнул, потух. Кругом бело.

* * *

Спали мы на сеновале, в душистом сене. Ночью бегала мышь по мне. Кузьмич проснулся рано. Вот он второй раз взбирается по сколоченной из палок лесенке и трясет меня за плечо:

- Пора! Крестьяне подходят. Скоро откроем собрание.

На террасе, действительно, с десяток людей. Стол, бумага, чернильница, несколько книжек с уставом.

Петр Гусаков, по праздничному одетый, возбужденно разговаривает с каким-то стариком. На полу, в сторонке, дымит трубкой брат Гусакова. Он одет очень бедно, в лаптях. Был богатым торговцем, делал большие дела, а во время гражданской войны ушел вместе с белыми, нагрузив товарами и имуществом семь возов. И всего этого, конечно, лишился, вернулся гол, как сокол, приходится начинать трудовую жизнь.

- Вон батя идет.

Ловко перемахнув через изгородь, подходит к нам в белой холщевой рясе отец Степан. Веселое молодое лицо с черной бородкой, соломенная шляпа тарелочкой сдвинута на затылок. Быстро здоровается со всеми за руку и садится на перила.

Агроном открывает беседу. Половина стояли за открытие товарищества, половина - против.

- Как же так, граждане, - говорит Петр Гусаков, пошевеливая правой рукой, и бросая взгляды на Марью Михайловну. - Необходимо организовать. Что же мы за никудышные такие.

- Ничего не выйдет! - с каким-то отчаянием выкрикнул его брат 1000 . Какой у нас народ.

- Выйдет! - настаивал Петр Гусаков. - Как же кооператив работал у нас очень хорошо. Я ж сам заведывал.

- Дак-то раньше! - кричит на него старик. - Совсем другая цена была раньше человеку-то. А теперича вся жизнь - плевок.

- Да ведь плевать-то можно, - говорит молодой крестьянин, сплевывая на пол. - Да на что плевать-то? На себя же и приходится. Плевать всякий дурак умеет. А ты вот дело сделай.

- Правительство даст вашему товариществу в кредит сельско-хозяйственные орудия, - закидывает приманку агроном, посматривая на Марью Михайловну. Между прочим, цель товарищества - улучшать породу скота. Я уже сговорился с заведующим совхозами. Вы приводите в совхоз какого угодно бросового бычишку, а взамен получаете молодого племенного быка.

- Племенного? Вот это дело, - говорит кто-то. Еще человек пять подошли. Один в фартуке, весь покрыт мукой и пылью, только что с пашни, сеял.

- В кредит ежели жнейки - тоже хорошо.

- Ничего не выйдет, - упрямится брат Гусакова.

- А самая главная цель товарищества, - говорит агроном, улучшать свое хозяйство, быть примером для других. Наша Россия чорт знает как отстала от заграницы. - И подробно рассказывает, как ведет свое хозяйство западный крестьянин, и как ведется оно у нас. Параллели ярки и убедительны. Слушатели одни вздыхают и печально потряхивают головами, другие недоверчиво ухмыляются, или кричат:

- То немцы! У них в башке мозг густой. Им все дадено. А нам что?

- Мы теперь должны держать экзамен перед Европой, - возвышает голос агроном. - Должны напрячь все силы, показать, что наш народ может и умеет работать. Если мы провалимся, придет более сильная нация и сотрет нас с лица земли. Нельзя занимать землю тысячу лет, и ничего на ней не создать. Ведь теперь двадцатый век, люди летают по воздуху, а мы все еще сидим дураками и по старинке ковыряем землю. И помните, товарищи, что вас ждет жестокий суд истории. Вас осудят и дети ваши, и все человечество, как неспособных к труду, нерадивых лодырей! От вас потребуют строгий отчет. Вас тянут на хорошее, а вы упираетесь, вам...

- Детки! - вдруг крикнул отец Степан и порывисто соскочил с перил. Вспомните притчу о талантах. Один человек призвал слуг своих, отдал им свое именье: одному дал пять талантов, другому два, третьему один, каждому по силе его, и уехал. Получивший пять талантов пустил их в дело, и приобрел другие пять талантов; также и получивший два таланта приобрел другие два. А кому дал один талант, тот закопал его в землю. По долгом времени вернулся хозяин и требует у них отчета, точь в точь, как сказал гражданин агроном. И подошли получившие пять и два таланта и сказали: "Хозяин, вот мы на твое серебро еще приобрели столько же". Хозяин сказал им: "хорошо, добрые и верные люди. Над малым вы были верны, над многим поставлю вас". А взявший один талант сказал: "знал я, хозяин, что ты человек суровый, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, закопал талант в землю: вот тебе твое". Хозяин же сказал ему в ответ: "Ленивый и лукавый ты человек! Ты должен был пустить серебро мое в торг, и я получил бы мое серебро с прибылью. Возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов. Ибо радивому везде дано будет и преизбудет, от ленивого же отымется и то, что думает иметь". Поняли? - Черные глаза отца Степана горели, он отер потный лоб рукавом рясы. - Что значит хозяин? Это жизнь, или, если хотите, Бог. Вот хозяин роздал всем таланты: датскому мужику пять, немцу два, а нам, русским мужикам, один достался. Мы, что ж, в землю его? Ага? Нет, врешь! А суд-то хозяина жизни, суд потомства, суд истории, как сказал товарищ агроном? Давайте-ка и мы не зарывать свой талант, детки, а примемся за работу дружно, враз, по новому, по науке. Тогда нам еще дано будет и приумножится, а если спать будем, да глупые речи говорить, и последнее отнимется. Англичанин на нас попрет, братцы, немец. А у нас хлеба нет, армию нечем кормить, ничего не умеем. Шапками закидаем? Ха-ха! Стара песня. Молебнами? Нет, брат, врешь. Бога не обманешь. Бог, брат, труды любит. Ему, брат, настоящие т 1000 руды подай, а свечки ставить - это для старух.

Отец Степан говорил резко и отчетливо, рубил воздух ладонями и тоже нет-нет, да и взглянет на Марью Михайловну. Она стояла в открытых, увитых диким хмелем дверях, как картина в раме.

Когда батюшка кончил, сел на свое место и закурил вертунок, народ молчал.

- Вам, батюшка, хорошо говорить, - первым раздался голос брата Гусакова. Талант, талант. А ежели и таланту-то никакого нет?.. Нам взяться-то не с чего, совсем ослабли мы от войны, да от неурядицы. И на людей-то непохожи.

- Вот-вот, - подхватил старик. - Мы, как бараны, смирные. Я уж не про товарищество наше говорю, а так, про мужика. Сила в грудях заслабла.

- Веры, что ли, в себя нет, отец? - спросил священник, выпуская из вздрагивающих ноздрей клубы дыма.

- Да, да. То есть прямо, не человеки мы.