Хэди Фрид - Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно

• Название: Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно
• Автор: Хэди Фрид
• Издательство: Рудомино
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Автор книги, еврейка по национальности, провела детство в маленьком румынском городке. Вторая мировая война, фашистская оккупация разделили ее жизнь на две части. Все еврейские семьи города сперва были помещены в гетто, а затем отправлены в Освенцим. Люди старшего поколения погибли в газовых печах — своих родителей Хеди больше никогда не увидела. Ей, ее сестре и нескольким подругам повезло — они выжили. Обо всем этом, а также о возвращении к нормальной мирной жизни уже совсем в другой стране, Швеции, рассказывает Хеди Фрид в своей книге.

Автор и издательство выражают глубокую признательность «Фонду Гертруды и Ивара Филипсон, Стокгольм», благодаря которому стала возможной публикация этой книги.

---

— Можешь играть с моей куклой, — сказала девочка примерно Ливиного возраста. Она с обожанием смотрела на Ливи и не сразу решилась обратиться к ней.

— Я больше не играю в куклы, — сказала Ливи.

Девочка разочарованно посмотрела на нас и вошла в дом. За окном я увидела другое лицо, недоверчивое и пренебрежительное. Ясно было, что не вся семья так же хорошо расположена к нам, как тетя Мария.

Тетя Мария провела нас по двору. В середине мощеного двора был колодец. Воду поднимали ведром на веревке. Несколько поодаль был навес. Вонь, исходившая оттуда, говорила о том, что это уборная. Я содрогнулась от мысли, что придется ею пользоваться. Со двора был вход прямо на кухню. Из кухни, маленькой, грязной, темной и задымленной, две двери вели в комнаты, одну из которых нам предстояло занять. Она тоже была темная, грязная и сырая. В этой маленькой комнате помещались две кровати, диван, маленький столик, два стула и шкаф. Это была вся мебель. Из угла мрачно смотрела маленькая железная печурка, а со стены криво ухмылялось зеркало. Больше ничего здесь и не поместилось бы.

— Где я буду спать? — спросила Ливи.

— Вы с Хеди будете спать на диване, — сказала мама.

Я закричала:

— Не буду с ней спать, она всю ночь ворочается и храпит. Я же не смогу уснуть!

— Ничего не поделаешь. Завтра постараюсь найти еще кровать, а сегодня придется устроиться так. Теперь необходимо заняться уборкой. Мы не можем так жить. Надо вымыть пол и стены. Здесь, конечно, есть вши.

Мы убирали, мыли. Запах мыла проникал в легкие. Мы больше ни о чем не думали. Мы выбивали постели, скребли, обдавали кипятком, мыли окна и чистили печурку. К вечеру так устали, что едва хватило сил съесть бутерброды, которые принесли из дома. Поев, мы повалились на кровати, довольные проделанной работой и наслаждаясь запахом чистых простыней. Я даже забыла, что со мной спит Ливи, уснула, не успев подумать об этом.

На следующий день мы отправились на разведку.

Гетто состояло из нескольких блоков, окруженных забором. Окна, выходящие на главную улицу, которая находилась за ним, были заколочены и закрашены. На единственной улице внутри гетто толпились люди, молча, лишь взглядом приветствуя друг друга. Все было и так понятно. Я увидела своих друзей Дору и Сюзи, которые разговаривали с Анной. С другой стороны подошла Баба. Мы были рады, что встретились, и сознание того, что мы будем вместе, придавало нам силы. Мы осмотрелись кругом и обнаружили позади домов ручеек. Тут же решили, что здесь и будем встречаться. Хорошо было иметь свое уединенное место.

Не ожидая, пока все расселятся, люди сами начали организовывать жизнь гетто, например, полицию, общественную уборку и уход за больными. Дело в том, что в гетто из госпиталей прислали больных евреев. Им нужна была немедленная помощь. Жизнь в гетто закипела.

Единственное свободное здание — синагогу превратили в госпиталь. Достали кровать и матрацы. На том самом месте, где несколько дней назад люди молились и благословляли Всемогущего Бога за освобождение наших предков из Египта, сейчас лежали больные и среди них умирающие от туберкулеза.

Больные женщины лежали на галерее. Не было лекарств и перевязочного материала. Приходилось разрезать простыни и занавески. Их употребляли многократно. После каждого употребления стирали и гладили. Единственным болеутоляющим средством был аспирин, но и его необходимо было экономить. Зато было много врачей — квалифицированных и даже знаменитых. Мы, девушки, были добровольными сестрами и сиделками. Так что дел у нас было невпроворот.

В течение нескольких дней в гетто было собрано все еврейское население города. Во многих домах поселилось по девять-десять семей, по две-три в каждой комнате.

Вход в гетто был закрыт и охранялся полицейскими с перьями на шапках. Никто не имел права войти или выйти, за исключением венгерского коменданта. Он каждое утро принимал рапорт от еврейского старшины, ответственного за выполнение приказов.

Медленно проходили дни. Мы начали привыкать к тесноте, но атмосфера была напряженной. Опять началось соперничество между мной и Ливи.

Мы отталкивали друг друга от маленького зеркала в нашей комнате. Каждая хотела причесаться и считала, что имеет право на зеркало. Ни одна не хотела уступить. Чтобы доказать права старшей, я могла ударить сестру. Ливи отвечала тем же, и завязывалась настоящая драка. Мы дрались и вырывали друг у друга волосы. Мы ненавидели друг друга, не понимая того, что наша ненависть должна быть направлена совсем на другое.

Наступала весна. Когда мы встречались у ручья, то видели как зеленеет трава и набухают почки на кустах сирени. Маленькие крокусы распространяли дурманящий аромат. Наблюдая все это, мы почти забывали, что находимся здесь не по своей воле. Но это длилось недолго: мы вспоминали своих мальчиков, и все становилось на свои места. Дора прочитала нам письмо от своего друга, арестованного за коммунистические убеждения и ожидавшего суда, хотя приговор был заранее предрешен. Баба рассказала, что кто-то получил письмо с Украины. В письме сообщалось, что сгорел госпиталь, в котором находились евреи, и все они погибли. Неизвестно, был ли это поджог или несчастный случай.

Население гетто составляли в основном женщины, старики и дети. Все работоспособные мужчины были отосланы на фронт, где находились венгерские войска. Их заставляли идти босиком по минным полям впереди наступающих частей и пальцами ног нащупывать мины. Многие при этом погибали. Письма приходили редко. Их всегда ждали с нетерпением и тревогой. Каждый беспокоился за кого-нибудь. Как только приходило письмо, собирались люди, чтобы разделить радость и горе.

После рассказа Бабы наступило молчание, каждый погрузился в свои мысли. И мысли эти были печальны. Я думала о Пую, о нем я давно ничего не знала. Может быть, он тоже находился в том сожженном госпитале. В то же время я радовалась, что отец дома и что у меня нет братьев, за которых я бы беспокоилась.

Однако меня тревожило, что у нас кончаются деньги и еда. Как быть? Мы оставили свои сбережения у госпожи Фекете, нашей прежней соседки. Значит, нужно выйти отсюда и взять их у нее.

Я обсудила это с девушками, и выяснилось, что у Доры та же проблема. Единственная возможность выйти отсюда — это добровольная работа вне лагеря. Каждое утро комендант лагеря приглашал добровольцев, которых под охраной отправляли в город на работу. Наши дома и квартиры, которое мы так тщательно запирали, когда уходили, недолго оставались закрытыми. Как только нас выселили в гетто, они были экспроприированы и переданы немецким и венгерским офицерам. Но прежде чем вселяться, новые владельцы считали необходимым очистить их от «ненужного мусора».

В этот день мм с Дорой попросились на работу. Нас приняли и велели быть у входа в гетто к восьми часам на следующее утро. Я рассказала родителям о своем плане. Я собиралась улизнуть с работы и зайти к госпоже Фекете, чтобы взять часть денег, которые она вызвалась сохранить вместе с другими нашими ценностями. Мама забеспокоилась и пыталась меня отговорить. Мы знали, что попытка встретиться с кем-либо вне гетто карается расстрелом, но не было другого выхода. Отец тоже беспокоился, но в конце концов они сдались и только просили меня быть осторожной.

Я легла, но не могла уснуть. Попытка разработать план действий ни к чему не привела, так как я не знала, в какой части города мы будем работать. Я надеялась, что мы окажемся близко от нашего дома. Поскольку положение с едой в гетто было критическим, я была уверена, что госпожа Фекете сжалится и что-нибудь нам даст. В свое время она нас предупредила о выселении, несмотря на то, что ее муж был венгерским офицером. Воображение рисовало мне груды еды. Поэтому я приготовила большое пальто с внутренними карманами, чтобы спрятать то, что даст нам госпожа Фекете. Или, может быть, подкупить охрану? Мука, сахар, масло, яйца… Она может нам дать даже бутылку молока для ребенка нашей кузины, если ее попросить, — ведь в маленькой лавке гетто кончались продукты, а те, что оставались, дорожали с каждым днем. Мы давно уже не видели молока. Но те, у кого еще были деньги, все же могли кое-что купить благодаря акулам черного рынка. Мне бы только выбраться за пределы гетто… Завтра.

Как только забрезжил рассвет следующего дня, я вскочила с постели, оделась, выпила чашку чая и побежала за Дорой. Она встретила меня у дверей, и мы вместе отправились к воротам, где нас уже ждали еще три девушки. После проверки документов ворота открыли и нас под охраной трех полицейских вывели. Странно было видеть такими тихими знакомые улицы, где раньше кипела жизнь. Мы прошли вниз к центру. Было открыто только несколько магазинов. Раньше большинство из них принадлежало евреям. Теперь эти магазины стояли с закрытыми ставнями.

Не было видно мальчика-рассыльного Писты, раньше подметавшего и поливавшего водой тротуар перед лавкой дяди Сэмюэля. Струей из шланга он рисовал восьмерки, и мы называли его «водяная восьмерка». Теперь Листа тоже в гетто.