Любко Дереш - Голова Якова

• Название: Голова Якова
• Автор: Любко Дереш
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-607

О новой книге Любко Дереша «Голова Якова» интереснее говорить не в контексте эволюции Дерешевого письма, а в контексте эволюции самого Дереша. «Чудо-ребенок» новейшей украинской литературы, быстро получив известность и популярность не только среди отечественных, но и среди зарубежных читателей (книги молодого автора переведены и изданы на многих языках), вскоре исчез из топов литературных дискуссий и окололитературных тусовок.

Роман Дереша – идеологичен, пусть даже идеологию эту понимает и исповедует только один человек – сам автор. При этом книга перенасыщена и общедоступными, можно сказать – трендовыми идеологемами. Здесь и так называемая «новая религиозность», и хипстерство, и опыт всяческих новейших «тренингов», и еще черт знает что. Все вместе это составляет для автора тот гумус, из которого в итоге должны прорасти его, автора, индивидуальная идеология, и частная, едва ли не субстанциальная религиозность. А нам, читателям, остаются рискованные путешествия по этим дремучим джунглям солипсической целлюлозы.

Перевод: З. Баблоян

---

Восстановление связей с утраченным звеном эволюции, согласно теории рептилоидологов, неминуемо приведет к возникновению новой формы жизни – некоего универсального разумного бульона, гипотетически – того Космоса, который искали нацисты, что способен вызвать цепочку дальнейшего эволюционного восхождения, превращаясь из участника этого шоу в его режиссера. Этому схождению с эволюционного конвейера и посвящена практическая часть гадоведения.

3

Наука собирает вокруг себя дилетантов – любителей ажиотажа, которые строгие и непредвзятые исследования превращают в профанацию, следуя привычке отмерять на глаз.

Среди них случаются и настоящие художники. Яков предпочитал воспринимать гадоведение не как науку, а как искусство.

4

Над теоретическим фундаментом становления гада Яков начал задумываться вместе с Гарри Поттером. Как и миллионы детей по всему свету, он сделал свой выбор в пользу могущества и магии, в пользу инопланетян и кругов на полях, в пользу звездных войн и теории большого взрыва.

Он хотел стать универсальной разумной живой субстанцией, которую бы другие называли Космосом.

Он всегда догадывался, что он романтик.

5

Наука огаживания, или наука становления гадом, если выражаться литературно, делится на три мастерства, или же искусства.

Во-первых, это мастерство недвижимости. Настоящий гад никогда никуда не движется. Он становится на нужную волну и позволяет нести себя.

Волна также дает ему способность удушать существ больших, чем он сам. Это второе мастерство – важный навык на пути к объединению видов.

Музыкальная ремарка: удушение – это гребень волны для солиста и крещендо для жертвы. Когда обрушивается волна крещендо, по коже бегут мурашки. Это точный признак того, что кого-то только что задушили.

Третье искусство пресмыкающихся – паузы, «банкротства», пустой такт (в теории музыки) или хорошие манеры (в этикете). Например, у Киплинга: «Если змее не удается атака, она ничего не говорит и ничем не показывает, что собирается делать дальше».

Композитору, по которому плачет виселица, есть чему научиться у гадов.

6

Музыка, с которой он жил половой жизнью с юных лет, высушила его. От нот его пальцы почернели. От неуемного жара, вызванного музыкой, его кости потрескались, как глина в огне. Инструменты – его армия любовников и любовниц. Музыка была его супругой. Он знал об этом, еще когда был мальчиком: так в Индии мальчики знают за много лет наперед, кто их суженые.

На похоронах отца он был, конечно, с супругой.

7

А Майя – его прекрасная любовница. Его инструмент, в который можно дуть во всю мочь. Майя – его возможность сыграть маркиза де Сада. Его тихая пойма, в которой шелестит бамбук и гейша читает вслух Книгу Песен.

8

На саксофоне он играл небезупречно. Для саксофона нужны руки, которые бы лапали инструмент. Саксофон лучше выглядит в руках женщин. Мужчина-саксофонист – озабоченный онанист.

С кларнетами, гобоями и фаготами у Якова были отношения по дедовой линии. Кларнеты требуют точности. Кларнетист без усилий переходит на саксофон, но не наоборот. Саксофон нужно тискать, массировать. Это не акупунктура гобоев и флейт. Саксофон лучше отдать женщинам, а у них забрать смычковые – рассадник навязчивых тремоландо и лесбийства.

9

Искусство быть гадом оставалось объектом его исследований, и Яков достиг в нем успеха. На похоронах отца присутствовала неподвижная и молчаливая ящерица, но выглядела она в точности как молодой композитор.

10

Когда гроб закопали, дождь прекратился. На кладбище раскисала грязь.

Матвей обратился к присутствующим:

– Дорогие друзья, дорогие родственники, приглашаем вас разделить трапезу и помянуть покойного.

К Якову подошел Иван и сказал, что останется дома. Под глазами у брата темнели синяки.

11

Родня рассаживалась в автобусе медленно и трагично.

– ЗЕНЯ! ЗЕНЯ!

Яков вынул наушник из уха.

– ЗЕНЯ! ЗЕНЯ! А ЗУБЫ ВЫ ЕМУ ПОКЛАЛИ В МОГИЛУ? ЗУБЫ ЕМУ ПОКЛАЛИ,А?

– А? НУ ШО? ЗАБЫЛИ? Я ГОВОРИЛА, НАДО Ж ЭТО НЕ ЗАБЫТЬ! КАК ТЕПЕРЬ БУДЕТ? БУДЕТ МУЖИК БЕЗ ЗУБОВ, ИЛИ КАК?

– А ПОТОМУ ШОБ ПОМНИЛА, КАК Я ПОМРУ, ШОБЫ МЕНЕ НЕ ЗАБЫЛА ПО КЛАСТЬ!

12

В ресторане подаются блюда из покойного. Воет ветер. Ревмя ревут женщины. На холодные закуски выносится память усопшего. Мужчины раскусывают хрящи, женщины обгрызают мясо, детям остается корочка. На первое готовят покойную супругу, на второе подают детей и дом. Мясо поливают разбавленным спиртом и слезами.

На стол выносится судьба младшего. Она украшена веточками горя, ягодами лишений и колечками болезней. Родственники, всхлипывая и приговаривая «Ванечка маленький», жуют и глотают. Жуют и глотают.

Якову становится плохо, и он выходит из-за стола на перекур.

Брат курил с черного хода возле кухни. На улице слякоть. Ветер разбросал мусор, и мусор трепался по двору. Матвей наблюдал за целлофаном.

– Что там родня делает? – спросил брат.

– Да мертвечину жует.

– Про нас говорят?

Яков тоже закурил.

– Да. Говорят, теперь хотят нашей крови напиться.

– Дрына им каленого, а не крови моей.

– Меняют города, да не меняют колодец. Люди приходят и уходят, а колодец остается. Так говорит «И-Цзин».

– И я о том же. Не хотят уходить – пусть отсосут возле колодца.

Яков примирительно кивнул.

– Я тут подумал и решил, – сказал он. – Передай великим темным отцам, что Яков будет писать симфонию. Будет писать ее в отцовском доме.

– Передам.

Они трижды поцеловались, и Яков ушел.

13

Ирена могла быть, например, у Добоцинского. Пробираясь по перекопанному перед чемпионатом Львову, он следил, дернется ли что-нибудь внутри от мысли: Ирена и Добоцинский. Такая хрупкая и такой мужлан.

Она там могла быть. Добоцинский всегда проявлял к ней интерес, этот старый фотограф. Их был целый клан – фотографов-любителей молодятины. Яков знал, женщины наивны, как дети. Их приманиваешь сладким, а они дают все, что у них есть, в обмен на защиту. Яков ненавидел защищать. Ненавидел, когда на шее болтаются кишки дохлой кошки приязни.

I must go on standing you can\'t break that which isn\'t yours

I must go on standing I\'m not my own, it\'s not my choice

Об этом могла петь Регина Спектор. Он все это отсекал.

14

– Заходи, – сказал Добоцинский.

Яков зашел и сразу узнал ободранные стены, на фоне которых позировала Ира на последних фотографиях.

– Часы ремонтируете?

На Добоцинском был синий фартук мастера.

– Нет. Камеи режу. Ирену твою вырезаю.

– Она ночевала у вас?

– Она у меня никогда не ночевала.

– Ирена, выходи! Я хочу поговорить! – крикнул он, сделав неожиданный прыжок в сторону чулана. Там тоже никого.

Яков уставился в стену.

– Все? – поинтересовался Добоцинский.

Яков вдохнул и выдохнул.

– Простите. Я ухожу. Закройте дверь.

– Перчатки свои не забудь, пидар.

15 Закурил под вечер в осеннем холоде. Руки мерзли от сырости. Мокрая желтая листва.

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

Борис Пастернак 16

Вернувшись домой, Яков узрел свою голову в виде подзорной трубы, растянутой на тысячи километров в обе стороны. А когда перспектива схлопнулась, он упал на циновку опустошенный – пралайя, как сказала бы Майя. Он ощутил, как разом окончательно отшвартовывается от причала и отправляется в путешествие на Золотой Гондоле.

17

Возле реки времени стояла Пирамида. Возле пирамиды лежала Сфинкс с грудью женщины и телом льва.

18

Первая загадка, которую загадала ему Сфинкс, была: почему Золотая Гондола черная?

19

Держась за стены, Яков вышел из своей комнаты в темный коридор. В конце коридора он увидел фигуру Ирены. В беспамятстве он бросился к ней, они начали жадно снимать друг с друга одежду.

И только когда должен был потечь по ее бедрам мед поэзии, он опомнился и увидел, что никого нет.

20

Она ждала его в спальне. Сидела на подоконнике в ночной рубашке, холодный голубой цветок фьордов. Ирена ждала. Одной рукой она держала себя за перси. Прядь волос закрывала ей пол-лица.

Яков понял, что в суд идти не придется, поскольку судилище само пришло к нему.

21

Воля разворачивает колесо мира моментально, словно на хорошо смазанной оси.

Мир духов – невидимый мир – последняя иллюзия разума перед тем, как узрит он свою природу. Осталось совсем немного.

Яков решительно шагнул к окну, на котором сидела Ирена. Она испуганно соскочила, как кошка.

– Тебя нет! – крикнул он на нее.

– Я есть, – прошептала она жалобно.

Яков не обратил на это внимания. Он раскрыл настежь окно в своей комнате, высунулся в ночь и в дождь и закричал в поля:

– Ну, что? Думаете, взяли? Думаете, на шли меня? Кто хочет свернуться калачиком? Кто хочет сбежать от ночи и ветра – в кофей ни, в теплые декольте? В вагину такого недо ношенного! Вы меня услышали?

Только грохот грома был ему ответом.