Любко Дереш - Голова Якова

• Название: Голова Якова
• Автор: Любко Дереш
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-607

О новой книге Любко Дереша «Голова Якова» интереснее говорить не в контексте эволюции Дерешевого письма, а в контексте эволюции самого Дереша. «Чудо-ребенок» новейшей украинской литературы, быстро получив известность и популярность не только среди отечественных, но и среди зарубежных читателей (книги молодого автора переведены и изданы на многих языках), вскоре исчез из топов литературных дискуссий и окололитературных тусовок.

Роман Дереша – идеологичен, пусть даже идеологию эту понимает и исповедует только один человек – сам автор. При этом книга перенасыщена и общедоступными, можно сказать – трендовыми идеологемами. Здесь и так называемая «новая религиозность», и хипстерство, и опыт всяческих новейших «тренингов», и еще черт знает что. Все вместе это составляет для автора тот гумус, из которого в итоге должны прорасти его, автора, индивидуальная идеология, и частная, едва ли не субстанциальная религиозность. А нам, читателям, остаются рискованные путешествия по этим дремучим джунглям солипсической целлюлозы.

Перевод: З. Баблоян

---

– Я есть, – прошептала она жалобно.

Яков не обратил на это внимания. Он раскрыл настежь окно в своей комнате, высунулся в ночь и в дождь и закричал в поля:

– Ну, что? Думаете, взяли? Думаете, на шли меня? Кто хочет свернуться калачиком? Кто хочет сбежать от ночи и ветра – в кофей ни, в теплые декольте? В вагину такого недо ношенного! Вы меня услышали?

Только грохот грома был ему ответом.

Эписодий второй

IV.Барабанная партия для заячьих лапок Allegro (подвижно, весело)

1

«О Ты, что даруешь свет, о Ты, что правишь лошадьми чувств в колеснице души, о наидостойнейший жертвоприношения, о Ты, что просишь всего, но даешь все, о тысячерукий, тысячеликий, тысячеглазый Царь Сущего и Несущего, видимого и невидимого, цель всякого действия и его плод, яви нам милость понимания других, потому что без искры Твоего огня другие – это ад, а без милости Твоей – труп я, ведро дырявое на пугале, свист ветра в поле. Правда, Яков? Правда? Просыпайся!»

2

«Просыпайся, это я, твой страшный разум! Твое Соль Ипсе! Твое Черное Солнце пустыни!

Ты слышишь меня? Просыпайся!

Я пришел напомнить, что ты жив и что в муках еси! Ибо грешен, ибо не знаешь благодати, ибо я, твой разум, терзаю безумием, разделяю и властвую, и ты знаешь, наша вечеринка – она будет длиться без конца, я – твой ад, друг Яков, добро пожаловать в вечные муки, сынок, ты доигрался и загремел в вечность, теперь просыпайся в пустыню реальности.

Просыпайся в Ад. С тобой я, твой разум – радио твоего сердца. На волнах агоний песня "Angie" группы "Rolling Stones".

Проснулся?»

3

– Замолчи! – вскрикнул Яков и сорвался с кровати. – Я жив, – сказал Яков в комнату. – Черт, я жив.

«Ты жив», – подтвердил разум.

– Вон из моей головы! – прокричал Яков, стиснув голову руками. – Я не ты! Это не мой голос! Такого не может быть!

«Нет, Яков, такое может быть. Это называется плач и скрежет зубовный».

4

«Собирай чемоданчик в Киев, вот так, хорошо упакуй все…»

– Закрой рот, – прошептал Яков, укладывая вещи в чемодан.

В угол, где валялись вещи Ирены, он старался не смотреть. Там на окне сидела, разложив ноги, голая Ирена. Она облизывала средний палец.

«О Ты, свидетельствующий посреди всего, даруй милость отличить то, что есть, от того, что кажется».

5

Утренний экспресс везет тебя в Киев. Тебе удобно, как китайскому императору, тебе приносят крепкий сладкий чай, отчего же ты недоволен, Яков? Может, оттого, что ты боишься прийти на службу с новостью, что больше у них не работаешь? Может, ты боишься, что Майя не поедет во Львов? Нет, ты больше боишься, что Майя поедет во Львов, к тебе. Бойся, потому что ад – это другие. Это те, кто видит солипсиста. Наблюдатели за наблюдателями. Они уже едут. Те, что делают тебя объектом, фиксируют, делают смертным, ранят своим желанием сделать тебя смертным.

Например, твои коллеги. Помнишь, как ты обдумывал, не лучше было бы стать такой же скотиной, как и они? Исключительно ради мимикрии. Покупать утром бутылку кока-колы, чипсы, шоколадные драже, заваливаться в кресло и чатиться с одноклассниками?

Нет, ты решил, что это было бы слишком. Пошли все в зад. Первым делом ты покупаешь в Киеве кусок некрашеного льна. Теперь ты заворачиваешь в него свои завтраки: хлеб, два помидора, огурец. В термосе – сладкий черный кофе. Что-то такое натуральное, домашнее, что показало бы здешним любителям одноклассников, что Галиция – цитадель традиций, а против таких ценностей не устоит ни кока-кола, ни чипсы, ни, курва, шоколадное драже!

Яков в изнеможении отпустил волоки разума, и тот понес его в прошлое, когда он только приехал в Киев. Суд продолжается.

«О нет, пардон, месье и мадмуазели! Суд уже закончился, можно выдохнуть! Теперь – только вечные муки».

6

Он сбежал от Ирены в Киев.

И понял, что в Киеве он уже давно пенсионер.

На работе его воспринимали как эзотерического дауншифтера. Заметно невротичного, не в меру саркастичного. Никак не отличишь от других.

Его коллеги были такими же дауншифтерами, как и он, только по другую сторону Стикса. Они еще нет, а он уже нет. Они сидели в Интернете, жрали чипсы под порно, висели в социальных сетях и снимали девушек. Они собирали новости про апокалипсис, а потом пили пиво в ночных клубах. Они были цитатами. Они состояли из кавычек условностей. Они гнили, и их смрад кривил Якову лицо. Яков бежал от такой компании в ночь.

7

Ему понравилось одно подвальное этнокафе, где работала симпатичная официантка Яна. Он уединялся в уголке и доставал нетбук. В этнокафе был бесплатный Wi-Fi.

Пока несли ужин, он читал новости про апокалипсис – их делали ребята из журнала, редакция которого была этажом выше их студии.

Ужин его состоял из куска жареного лосося и салата. В кафе готовили вкусно, и рыба всегда была свежей, об этом ему рассказала та самая официанточка Яна.

Заказав после лосося чашку капучино, Яков снова, на этот раз надолго, нырял в Интернет. Следы его там были путаными, а цели блужданий непонятными. В Киеве он тайком (от кого?) читал страницу Ирены на «Фейсбуке», отслеживал, с кем она общается, хакнул ее почтовый ящик, но не решился прочитать ни одного письма. Из Львова про нее приносили плохие новости.

Перерывал энциклопедии и справочники, надеясь отыскать там описание ночи души, которая сошла на него. Выискивал рецензии на новинки артхауза и ставил их в очередь на скачивание: перескакивал с сайтов, посвященных мифологии Египта, на сайты фотографов-нонконформистов, которые работали в эстетике легкого садомазо, потом снова заходил в почтовый ящик.

Перед закрытием кафе, чтобы подбодриться жизнью, он подсаживался ближе к стойке. К тому времени Яна была свободна, и с ней можно было потрындеть.

Настоящие гады владеют множеством стилей. Для Яны он выбрал стиль простака, открытой для всех души, охочей поговорить на какую угодно тему. К этой проституции Яков прибегал не иначе, как от голода. Ему не хватало женского общения. Хотелось пить соки, которые начинают бежать по телу, когда намечается необременительный флирт.

Яков понимал, что Яна – исключительно информированный человек, знающий сплетни обо всем на свете. Рядом с ней Яков чувствовал себя ловким иллюзионистом, который появляется перед публикой всегда недосказанным, а в сказанном – точным и увлекательным. Яна относилась к людям, которые веруют – веруют в самом искреннем значении этого слова. Яна смотрела рекламу – и веровала. Читала журнал – и веровала. Слушала Якова – и веровала.

Яна была натуральной блондинкой.

Он быстро отсек перспективу затащить Янку в постель, – отсек с такой же скоростью, с которой эта перспектива и возникла. Девушка напоминала разворот глянцевого журнала для взрослых и голодных. Ее намерения и мысли читались так же просто. Почему он отказался от этого? Потому, что Ирена страдала во Львове? Или потому, что верил: ясене изменять нельзя?

8

Яков перевел их вечерний треп в плоскость дружбы. Он рассказывал Яне о том, какая он сволочь, потому что бросил во Львове Иру, о том, как хорошо ему жилось с ней, но как это обременительно было для человека, который больше всего любит свободу; даже про свою начальницу он ей тоже рассказывал. Более того: рассказывал с аппетитом, со вкусом, словно наконец представился случай упиваться тем, какой же он подлец и мерзавец.

Но потоки самокритики подействовали на Янку противоположным образом – и она втрескалась в него по самые уши. Стоило ему появиться в баре, она притворялась измученной, чтобы издалека было видно, что ее сушат горячие чувства. Яков говорил себе: о\'кей, играем и так, – и, притворяясь, будто не замечает томных взглядов официантки, спрашивал, почему она печальна и невесела.

Яна вздыхала, становилась коленями на табурет, опиралась на барную стойку так, чтобы показать декольте, и делилась кручиной. Поза, в которой она замирала, была бы находкой для гламурного фотографа, который искал новых вдохновений, созерцая туго обтянутые джинсой ягодички, выгнутую в пояснице голую спину, от прогиба которой бросало в холодный жар, лопатки, что, выпирая, подчеркивали модельную фигуру Янки и разжигали голодное желание наброситься с поцелуями на ее неприкрытые плечи, запустить руки в ее текучие светлые волосы, провести ладонями по лицу и засунуть пальцы ей в горячий рот; ее пухлые контурированные губки сулили неясные-неясные прикосновения, а если твои пальцы от игры на гобое тверды, словно коренья, то эти неясные обследования увлажненных губок побудят тебя засунуть пальцы глубже, туда, где мокрее, где больше жара от дыхания.

На этом месте Яков себя сдерживал, гнал воображаемого фотографа прочь и пытался вникнуть в то, что ему рассказывала Яна.

Итак, на вопрос, чем она опечалена, Яна поведала следующую историю. Мол, влюбилась она в одного мужчину, который приходит к ней время от времени под конец зимы. Влюбилась так, что просто жить без него не может. Думает про него день и ночь. «А как же твои Толик и Саша?» – спрашивал Яков. Толик был Яниным официальным парнем, а с Сашей у Яны был эпизодический секс. Толик про Сашу не знал, но что-то подозревал. Саше про Толика Яна тоже ничего не рассказывала и не ожидала от Саши ничего серьезного – Саша был еще студентом, и все, что у него было, – это красивенькое личико, тогда как Толик студентом не был уже давно, имел тачку и свою квартиру на «Лыбедской», где они с Яной, собственно, и жили. Поэтому с Толиком было понятно, что все это очень серьезно, но почему-то тянуло еще и к Саше. И тут, жаловалась Яна, появилась эта новая любовь, которая ей просто снесла… голову, чтобы не сказать чего-то непристойного. И как только она, эта любовь, появилась, ей, Яне, сразу стало понятно, что по сравнению с этой новой любовью несерьезными становились и Толик с его «бэхой» и квартирой, и Саша со студенческим билетом и проколотой губой. Короче, становилось ясно как день, что она без этого чувака жить не может. Но, при всем при том, – говорила Яна, – он ее абсолютно не замечает! И о ее чувствах, ей кажется, даже не догадывается.