Александр Жарков - Ключ разумения

• Название: Ключ разумения
• Автор: Александр Жарков
• Жанр: Сказка

Все… ну ладно, может не все, но многие читали или слышали сказку про Трёх Толстяков, канатоходца Тибула, оружейника Просперо, про танцовщицу Суок, наследника Тутти и, конечно, про доктора Гаспара Арнери. Вот и в этой истории они появятся, но уже после свержения толстяковского правительства. И учитель танцев Раздватрис появится, но только в отличии от того, здесь он такой злодей, что даже получает прозвище живодёр.

Но главное – эта история про любовь, да какую!.. Больше 30-ти лет принц Алекс по прозвищу Гистрион ищет свою возлюбленную принцессу Кэт, украденную чародеем Чалтыком, а она все эти годы путешествует рядом с ним, но он об этом даже не догадывается. А как это может быть? Прочитайте роман и подумайте, возможно, та принцесса, о которой вы мечтаете, совсем рядом с вами?..

Не обойдётся в этой сказке и без сверхъестественной силы – семьи по имени «Я», обитающей на Сочинённом острове. Старший брат – Великий Книгочей и его сестра Фея и героев оживят, а некоторым даже бессмертие выдадут.

Но на самом деле всё решают, конечно, не они, а Тот, чьё Имя несколько веков ищут рыцари-ключеносцы из Середневековья, а находит маленький сынок Гистриона и Кэт из Деваки.

Приятного прочтения!

---

– Нет, это не моя заслуга, – говорил он, – это природный талант, Ангор, ты – палач от Бога!

Хотя мы-то с вами должны знать, что никаких палачей от Бога не бывает. Ведь Бог есть любовь, и он дал людям заповедь: не убивай!

– Мой сыночек, моя кровинушка, – гордился палач, хотя иногда недоумевал:

– Чегой-то он сильно рослый? Я чегой-то не такой. И уши у него чегой-то не большие и не оттопыренные, а маленькие и прижатые. То есть, он сам большой, а уши маленькие, а я-то сам маленький, а уши большие – вот в чём загвоздка – о! И ничего моего, честно говоря, кроме жестокости, я в нём не наблюдаю. Неуклюжесть какая-то, мне несвойственная. Вообще, кого-то он мне напоминает, но точно не мать, и не мужа её!

Но однажды он всё понял: как-то у дворца встретился им второй толстяк, по прозвищу Страус. Ангор к тому времени уже подрос. Долго смотрел на него Страус, долго смотрел на Страуса Ангор. Но Ушастому одного мгновения хватило взглянуть на них, стоящих рядышком, и ледяной ужас ожёг его: они были похожи, как две капли, только одна капля была постарее, но такая же большая и неуклюжая!

– Сколько тебе лет, кто твоя мать, и что ты делаешь во дворце? – три вопроса задал толстяк, и, услышав три вразумительных ответа, кивнул головой и абсолютно походкой Ангора ушёл в свои покои, а Ушастый тут же поехал в деревню к Метью, и она ему во всём созналась. Дело было вот как.

Когда Метью первый раз привезли во дворец, Страус её увидал, и, вероятно, отметил. И вот ближайшей ночью Ушастого вызвали по каким-то срочным делам, он оделся, сказал:

– Дорогая, я сейчас… – и вышел. Конечно, вызов был организован нетерпеливым Страусом, который, как только Ушастый вышел из спальни, тотчас туда и вошёл, оставив личную охрану у дверей. Минут через пятнадцать он вышел, и едва успел отойти за коридорный поворот, как вернулся Ушастый:

– Прости, дорогая, ложный вызов, – сказал он

– А разве… – начала, пробудясь от полусна «дорогая», она хотела сказать: – А разве сейчас на перине рядом со мной был не ты? – но вовремя прикусила язык. Потом, кое по каким признакам, она поняла, что минувшей ночью между двумя посещениями Ушастого, она приняла Его Величество второго толстяка, при этом почти не проснувшись. А тот, хотя и был неуклюжим, но что хотел, сделал быстро, проворно и успешно.

– Больше у меня с ним свиданий не было, – прибавила Метью, – не потому, что он не хотел, а потому, что Вы мне нравились больше, – польстила она палачу.

– Значит, так, – решил после её исповеди Ушастый, – Ангор – внешне похож на Страуса, а внутренне на меня, то есть он действительно Ангор – в переводе, сын двух отцов, и это не в каком-то переносном, а в самом прямом смысле. Такое бывает, но очень редко… я где-то читал… потом вспомню. В общем, это чудо! – то есть, ну никак Ушастый не хотел отказываться от отцовства. Почему? Да потому, что его переполняло гордостью, что он некоторым образом породнился с Его Величеством, отпрыском, между прочим, одного из самых древних королевских родов!

А Страус, поняв, что Ангор его сын, хоть и незаконнорождённый, приказал освободить его от должности помощника палача – ему это было неприятно – и назначить главным церемониймейстером и танцмейстером двора. Во как! Очень Страус танцы любил. И его не волновало, что сынок был неуклюжим, как… как папа Страус. Ангор был вынужден натянуть на себя трико – брр! – и балетные туфли. Но выпросил всё же, хоть иногда, пусть редко, помогать Ушастому, уж очень ему была по сердцу палачья работа. Страус поморщился, но согласился, единственный сыночек всё-таки. Нет, вру! Был у толстяка и ещё один сын, от законной жены. Но тот давно сбежал из дома в поисках приключений, и где он был сейчас, неизвестно, да и жив ли? У двух других толстяков законных детей не было, да и незаконных… нет, у Младшого, кажется, был… но он хранил это от всех в тайне. А чей же сын был единственный наследник, по имени Тутти? Его подбросили ещё младенцем прямо на балкон к первому, самому старшему толстяку, по прозвищу Дохляк, привесив записку: «Твой сынок Тутти». То ли в насмешку подбросили, потому что Дохляку уже тогда было семьдесят лет, то ли как… Но Дохлячок очень к «сыночку» привязался, и добился – а слово первого толстяка было решающим, – что Тутти был всенародно объявлен д е й с т в и т е л ь н ы м его сыном и наследным принцем. Тутти удивительно повезло, что Ангор только догадывался, что он – сын Страуса. Если б он знал это точно, то есть что он может претендовать на престол, Тутчонка давно бы похоронили!

Итак, нескладный деревенский парень Ангор Антаки, не дотянув и до семнадцати лет, был назначен главным церемониймейстером и танцмейстером двора. А Дохляк приказал, чтоб ещё и учителем танцев наследника Тутти. Страус согласился. Может, он подумал, что Ангор как-нибудь в танце придушит наследничка, и сам таковым станет, а может, что другое подумал, не знаю. Ангор пришёл к прежнему танцмейстеру в надежде чему-то научиться. Но тот совсем от дряхлости обезножил, и почти ослеп, и не смог ему ничего показать, лишь тихо болботал что-то непонятное. Ангор разобрал только: «Раз-два-три, раз-два-три-с», и решил почему-то, что это самое главное. С тем и пришёл на свой первый бал. Танцы на балу шли заведённым порядком и без него, он только неуклюже бегал по всей зале и командовал: «Раз-два-три-с, раз-два-три-с!» Так что одна дама, известная острячка, громко сказала, наведя на него лорнет:

– Господа, это Раздватрис какой-то! – Многие рассмеялись, но не все расслышали, и тогда, улучив минутку, свободную от музыки, она крикнула, чтоб слышали все:

– Господин… э… господин Раздватрис, покажите, пожалуйста, танец па-де-де-де-труа-де. Я хотела бы его выучить!

Ангор раздумывал буквально две секунды, его не смутило, что такого танца не существует, он этого не знал, он кивнул головой, крикнул музыке подстраиваться, и начал вытворять какие-то солдафонские штуки, какие-то гимнастические упражнения. Это было мрачно, тяжело, и до того бездарно, что могло сойти за новое слово в искусстве. Закончив, он поклонился насмешливой даме, и попросил её повторить, но она быстро ретировалась за спины и смешалась с толпой. Вот с этого вечера Ангора и прозвали Раздватрисом. Но через месяц подобные танцы обязаны были танцевать все! А острячка-дама не сразу, но вскоре исчезла в застенках Ушастого.

Новый танцмейстер и церемониймейстер отличался от старого тем, что все свадьбы превратил в похороны. Не только в переносном – то есть всё было тяжело и мрачно, – но и в прямом смысле. И если первое время над его деревянной пластичностью смеялись в открытую, то очень скоро перестали, а самые умные стали орать: «Гениально!» А кто всё-таки рисковал потешаться, не в глаза, конечно, то это уже были потешки сквозь близкие слёзки, потому что успехи его на поприще палача просто поражали, и какой-нибудь хохотун, смеявшийся над ним вечером на балу, ночью лобызал его туфлю возле клеток со зверями, и платил немалые деньги, чтоб не попасть к ним, зверям, на ужин в качестве мясного блюда. Тогда Ангор ещё брал деньги.

К двадцати годам Раздватрис стал весьма богат, и построил в родной деревне дом, трёхэтажный, дорогой, но мрачный, почти без окон и с грязно-сиреневого цвета стенами. Сиреневый был любимый цвет Страуса и его. Здесь он отдыхал и развлекался один, или с гостями. Был там, например, помянутый Бонавентурой «курятник». В огромной пустой зале пол был застелен душистым сеном, и от стены к стене, на приличной высоте тянулись серебряные жёрдочки с круглыми сиденьями, на которых сидели одетые в костюмы курочек деревенские девушки, и кудахтали, будто яички несли.

В залу вбегали наряженные петухами гости Ангора, частенько среди них были и такие солидные, как генерал Бонавентура. «Петухи», кто как мог, выкапёривались перед «курами», хлопали крыльями, кукарекали, подпрыгивали, чтоб дотронуться до ножек, или ручек, в общем, вовсю покоряли куриные сердца. И когда уже в ход шли сладости и золотые монеты, курочки обычно не выдерживали, соскальзывали вниз и уединялись с петушками в специально устроенные в соседней зале гнёздышки. Иногда в роли петушка выступал и сам хозяин, которого тотчас узнавали по росту и особенной наглости, и долго с ним не препирались, что было опасно. Но и сдавались тоже не сразу, чтоб он не принял это за поддавки. А вообще каждая наседка молилась, чтоб э т о т петух её миновал.

Иногда Раздватрис зазывал в гости тех, кого считал своими недругами, а чтоб попасть в этот список, достаточно было, чтоб он только п р е д с т а в и л себе, что у кого-то по отношению к нему недружелюбные мысли. Вот этих выдуманных врагов запускал он в петушиных масках в курятник и в разгар их сладострастных танцев, врывался в костюме коршуна с резиновой палкой в руке и под игривую музычку навеки испуганного тапёра, спрятанного в укромном месте, и, как бы играя роль хищной птицы, лупцевал дорогих гостей по петушьим головам и по чему ни попадя. Причём разгорячённый и мстительный танцмейстер не разбирал никого; доставалось и курочкам, и насесты крушились – он был достаточно силён. Побитых оттаскивали слуги и кидали протрезвиться и смыть кровь в бассейн возле дома летом и внутри дома зимой и превращали их воистину в мокрых куриц и петухов. Благоразумным, прежде чем их выгонят пинком под зад, оказывал первую помощь личный врач Ангора, а недовольные остаток ночи проводили в башне пыток, филиал которой был тут же, в доме.