В Бирюк - Обязалово

• Название: Обязалово
• Автор: В Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

Это — моя ситуация. Дёрн у меня на лугах лежит — там и лён будет.

И это всё, что я могу внятно сказать. Плохо быть бестолковым! Ой как плохо! Чем померить кислотность почвы? Если pH выше 5.5 — выход и качество волокна падает на 25–40 %. А минеральный состав? Азот-фосфор-калий… «Оптимальные сроки посева льна наступают при достижении среднесуточной температуры почвы (на глубине 5-10 см) + 7–8®С и ее влажности 50–60 %»…

Да хоть бы просто знать температуру воздуха с точностью до градуса…!

«Целесообразно подготовку семян к посеву проводить методом инкрустации»… Свалка фразу выдала, а дальше? Коллекционный столик с инкрустацией — представляю. А как это с семенами? Факеншит! Среди попаданцев полно коллекционеров и ни одного селекционера!

На мужичков я ножкой топнул. Но не чисто самодурски, а с объяснением: сводил крестьян на «луговую тарелку».

— Вот наши покосы. Ведьму я вывел — пользуйтесь.

Хоть какая-то материальная польза от моих геройствований.

Всякое доброе дело, по моему мнению, должно приносить прибыль. Я коробецких за групповуху наказал? Справедливость восстановил? Где доход от моей справедливости?

Ещё возвращаясь из своего Деснянского похода мы с Жердяем предметно посидели над списком тех дурней, которые мне долговые грамотки выдали. Теперь по высокой воде по реке пошла отдача. В виде груженых плоскодонок.

Как я и предвидел, отдать серебром смерды не могут. А товаром…

Русский купец Николай в роли монополиста — хуже лютого зверя:

— Овца? За 20 кун?! Больше 5 не дам.

— Дык… Оно ж в Елно на торгу было!

— Вот и иди… в Елно. Продашь — серебрушку принесёшь. А пока тебе реза растёт.

Жердяй в эти дела впрямую не лезет, но всякие взбрыки притормаживает. И поп их — уже в ту же дуду дудит. Община полностью на себя долги не принимает, круговая порука по такому делу… не хотят. Крестьянские семейства какие-то свои внутренние расчёты между собой сводят.

«— У меня жена — красавица!

— А у меня жена — умница!

— А у моей жены… глаза голубые.

— А остальное?!

— А остальное — ж…па. Утром на службу ухожу — хлопну. Вечером приду — ещё колышется».

Вот и здесь так: община… «колышется».

Фурманов в «Чапаеве» отмечает принципиальную разницу между реакциями на внешнее воздействие в русских сельских поселениях в зависимости от размера. В больших — чёткая поляризация. Пришли колчаковцы — одна половина села гробит другую. Пришли чапаевцы — роли поменялись.

А в общинах размером до тридцати хозяйств — мужики не делятся. Сопят, пыхтят и бормочут в бороды. Но — все вместе.

Не в этом ли причина успешности советской коллективизации и безуспешность гитлеровской? На оккупированных территориях создавались «десятидворки», но критическая масса объединённых крестьян — не достигалась, общины — не раскалывались, товарного хлеба — не давали.

Коробецкие чуть превысили критический уровень, и у меня в селе есть уже свои люди. Которые способны поступать против общины.

Но… состояние — пограничное, сильно не надавить. Кабы не общество, я бы должников просто похолопил. Но общество несколько… амортизирует. И это хорошо: зачем мне — «резких движений»? Пусть сами.

Всю тресту льняную, которая в Коробце до весны долежала — мне притащили. Для моих мануфактур это важно. Почти весь их приплод этого года — у меня. Вся зимняя одежда, обувь должников — на моих складах. Железячки какие-то завалявшиеся — жердяичи по дворам прошли, выгребли.

Семейства насильников уже не поднимутся никогда. Жердяй им ничего в долг не даёт, понимает — отдать не смогут. Они ещё только процент набежавший выплатили, а у них уже — только то, без чего лето прожить нельзя. Ситуация безысходно тупиковая: я — долг не прощу, им — отдавать нечем.

Поиск выхода из безвыходных тупиков — штатная ситуация для эксперта по сложным системам.

В моё время по таким делам проводят… «реструктуризацию». Здесь… просто меняю маску. Со — «Зверь Лютый» на — «Ванька-благодетель. Милостивец несказанный»:

— Вы хоть тати и воры, но христиане православные, люди русские. Поэтому я вас давить-мучить не буду. Подскажу я вам ходы-выходы как злой неволи неминучей избежать. Дам вам службу простую, не тяжёлую. Плату дам за то вам нормальную, не обидную. Отработаете вы мне работы нужные, да и пойдёте по домам своим вольно-весело.

Удивительно: я же их уже «взул» с долговыми расписками. А они снова мне верят! Хотя… альтернатива — всем семейством в ошейник и на торг. Должник отвечает всем своим имуществом, включая собственную свободу и свободу членов своей семьи.

— Работы у меня простые: вон, луга почистить, дерева повалять, канавы по-выкопать. Платить буду по-княжески — по ногате в день. Ну, что скажите православные?

— Дык… Да мы…! Да за такие деньги…! Благодетель ты наш!

В работники напросились не только «насильники», но и их родственники, просто соседи. И то сказать, ногата в день — цена, которую киевские князья платят неквалифицированным строителям на общенациональных, знаковых стройках. Михайловский златоверхий так строили.

Только я — не святорусский князь, я — человек 21 века. С кое-каким опытом «всего прогрессивного человечества».

Словосочетание «фабричная лавка» — незнакомо? А из Некрасова: «И недоимку дарю» — не помните?

Тогда — Стейнбек, «Гроздья гнева»:

«Он платил людям деньги и продавал им продукты — и получал свои деньги обратно. А в дальнейшем он уже переставал платить и тем самым экономил на ведении конторских книг. На этих фермах продукты отпускались в кредит. Человек работал и кормился; а когда работа кончалась, он обнаруживал, что задолжал компании».

На этом же принципе строились и российские железные дороги, и российская лёгкая промышленность. «Фабричная лавка» — основа российского капитализма 19 века. Для меня здесь — прогресс аж на семь веков!

Кушать работникам надо каждый день. Цену на кормёжку я установлю сам: здесь не Киев с его семью торгами, а нормальные Новые Пердуны — свободного рынка нет. Инструмент у них свой, но ремонт, та же моя новомодная заточка… Да просто за баньку заплатить! А какой русский человек проживёт без бани?

Прогрессируем — куда они от меня денутся? В Кафу на невольничий рынок?

Нет, я не американский фермер и не российский фабрикант. Я — гуманист-оптимизатор! Работники у меня отработают месяца четыре. За вычетом светлых воскресений и первопрестольных праздников — сто дней. По ногате в день — 5 гривен. Сумму предполагаемых вычетов определяем в 3.5 гривны. Кто пришёл на заработки «чистенький», со всем своим и отработал хорошо, «без приключений» — получит горсть серебра. Я ж не дурак — мне с этими людьми жить. А пойдёт худая слава… Зачем мне это?

А вот «насильники» — на ком долг висит… или там, неудачники… Они у меня и зиму, и следующее лето трудиться будут. А там — в закупы, а там — в холопы…

Письку на привязи держать надо было! А не следовать не подумавши, общественно-социально-сексуальным тенденциям и настроениям.

Мда. Вот именно мне это и проповедовать…

Глава 207

Я размещал на «луговой тарелке» бригаду, прикидывал фронт работ и краем уха слушал как Хотен «гидит» новоприбывших:

— Это — «Мертвяков луг». Тута… сами понимаете — мертвяки. Тати да душегубы. По ночам неупокоенные бродят. А допрежь… такая чертовщина была! Стервятники в рост человека хаживали. Пешком. Во-от с такими клювами. Вот те крест! В два роста! Ведьма проживала. Вона-вона, в той стороне версты три. Боярич-то наш, не гляди, что мал, а ведьму побил. Как-как… Палкой своей. По этому по самому месту. Как ей между ног хряснул, так у ей хребет и хрустнул. Я же говорю: не смотри, что тощий — вдребезги с одного удара… А ещё тута в бочажках…

Мда. Хороший гид способен вдохновить произвольную группу туристов рассказом о любых достопримечательностях. За неимением оных — придумать.

И тут прибежал запыхавшийся посыльный:

— Тама… эта… сигнальщик сигналит!

И — молчит. В смысле — дышит.

— Ну и?

— Эта… она тама… Княжий караван! С низу идёт! Сто лодей! Тыща людей! С мечами! С попами! С хоругвями! Идут!

Как бы мне им — их мозги сперва вынести, а потом новые занести? Это сигнальщик такую хрень сигналит, или посыльный фантазирует? Обоих накажу. За распространение заведомо ложной информации: на караван из ста лодей должно быть, минимум, от двух тысяч народу. Чем больше караван — тем больше в нем лодки.

— Ну, идут и идут. Река — общая. Лишь бы не баловались.

Мальчишка аж захлебнулся от возмущения: такая новость! Князь! Настоящий! По Угре пришёл! В наш захолустье! Со свитою! Да у них же — всё не по нашему! Как одеты, как обуты… Интересно же! Завидно же! Редкость же! В здешних краях хоть какого князя увидеть — может, один раз во всю жизнь и посчастливиться! А Ванька-боярич сбегать-позырить — не хочет!